Янтарь в болоте

– Ваша светлость, за покушение на великого князя, равно как на его супругу и детей, что полагается по закону? Как и за посягательство на княжеский престол?

– Смерть, – резко ответил Дмитрий, колючим взглядом буравя и без того поникшего Афанасия.

– Что же вас подтолкнуло к этому поступку, Афанасий Андреевич?

– Матушка велели, – едва слышно пробормотал тот.

– Ба! Так тут целый заговор? – протянул боярин.

– Не губи, батюшка! – Лизавета не выдержала, сорвалась с места, бросилась к княжичу. Едва не налетела на заступившего дорогу Вьюжина, от которого на всю горницу потянуло холодом, рухнула на колени перед ним и заголосила, цепляясь за полы кафтана и хватая за руки. – Не губи, благодетель! Не знали мы, что там княжич будет! Девку гулящую, дрянь паршивую извести хотела, чтоб ее нежить пожрала, чтоб имя брата мерзавка не пятнала, да! Не знала, что надежа наша, княжич светлый, рядом окажется! Матушкой клянусь, жизнью своей клянусь, не замышляла ничего против князя! Назвал бы его светлость дядьку наследником – приняла бы со смирением, но шавка же подзаборная! Не губи, батюшка! – Она вовсе упала Вьюжину лбом в ноги.

Алексея Петровича вопли не тронули. Он стоял неподвижно, смотрел равнодушно, с какой-то отстраненностью, будто слушал скучнейший и ненужный ему доклад. Унять и поднять женщину не пытался, только отступил, брезгливо поджав губы, когда та потянулась к его сапогам.

– Значит, считаешь, сын твой больше княжеского места достоин, да, Лизавета?

– Достоин, батюшка, жизнью клянусь! Уж он и умница, уж он и…

– Клятвами не бросайся, дура, – отмахнулся Вьюжин и поднял взгляд на Афанасия, который и так готов был провалиться сквозь землю от стыда. – Князь! – сказал как сплюнул. – Двадцать лет, а все за мамкину юбку держишься! Что ж ты с этим княжеством делать-то будешь? Ну, уездом за тебя мамаша править, положим, худо-бедно сумеет. А наследника тоже она за тебя жене твоей делать будет? А то ж дитя малое совсем, не справится!

– Да мне и даром оно не нужно, княжество это! – вспыхнул тот, мазнув злым взглядом не то по боярину, не то по матери. – Провались оно пропадом! Кой леший дядьку без детей побрал, так все хорошо было!.. – пробормотал в повисшей тишине и окончательно стушевался.

– Княжество, значит, не нужно. А чего же ты хочешь тогда? – спросил Вьюжин спокойным, без малого ласковым голосом.

– С нежитью бороться, – буркнул себе под нос Чесноков, не поднимая глаз.

– Борец выискался! – взвилась его мать. – Да у тебя же…

– Цыц! – одернул ее боярин. – Ты, что могла, сказала и сделала, дай вот… князю высказаться. Хоть раз в жизни.

– Батюшка, так мальчишка же еще совсем, несмышленыш! Не губи-и! – вновь завыла Лизавета, переступила коленями по полу, кажется пытаясь поймать и облобызать боярину сапог.

Вьюжин опять состроил брезгливую гримасу, уклонился и оборвал вой холодным, недобрым голосом:

– Однако князь из него, по твоему мнению, получится хороший. Или все же не о нем хлопотала, а о собственной жадности? – продолжил раздумчиво, глядя на женщину сверху вниз с нескрываемым отвращением. Потом задумчиво посмотрел на красно-белого, пятнами, Афанасия. – Значит, с нежитью… Я похлопочу перед князем, сообщу, что ты желаешь вину кровью искупить. Всяко лучше острога, верно?

– Батюшка! – ахнула Лизавета. – Какой же острог, коли мы…

– Ты княгиню пыталась убить и в том сейчас созналась, – возразил боярин. – Да и без признания твоего все ясно было, наследили вы по дури изрядно. Что ты там себе думаешь о той княгине – дело твое, однако великий князь свое слово сказал. Али ты считаешь, будто Ярослав дурак и не знает, что делает? За сына твоего я похлопочу, дар у него ценный, может, выйдет что путное. А ты… Князь милостив, молись о ссылке. Но, будь уверена, подальше от сына.

И как живо, радостно вскинулся при этих словах Афанасий! Словно ему не ссылку предложили, а исполнение самой заветной мечты в жизни.

Алёна сочувственно покачала головой и вновь с теплотой и благодарностью вспомнила бабушку и деда. И хоть от первой порой доставалось тряпкой по рукам, а от второго – ремнем по седалищу, но за дело. А как еще управиться с оравой неслухов, из которых добрая половина – с янтарем в крови, да еще многие с горячим, желтым? Оба дядьки, мамины братья, несли тогда службу на разных заставах, и единственным в большом доме взрослым мужчиной, способным приложить руку к воспитанию детворы, был дед. И управлялся как-то со всеми двенадцатью, и вот до такого ни с кем не дошло, чтобы с эдакой злостью на него дети и внуки глядели. А может, потому и не доходил никто, что было их много, тут же – единственный наследник, свет в оконце…

Закончив на этом неожиданное судилище, Вьюжин по-простому прошел к двери и толкнул ее:

– Стража!

Те караулили поблизости, поэтому в горницу вошли сразу трое. Несколько коротких распоряжений, и народу заметно поубавилось – увели тетку с сыном, ушли двое незнакомцев, так и не названные. Княжич сидел на своем месте странно задумчивый, мрачный, неподвижный, будто бы даже сердитый, он не заметил, как вывели Чесноковых, как засобирались остальные.

А Вьюжин, закончив с распоряжениями, невозмутимо подошел к алатырнице:

– Пойдемте, Алёна Ивановна.

– Куда? – растерялась она.

Беспомощно глянула на Ульяну, зацепилась взглядом за замершего в стороне воеводу, и сердце подскочило к горлу, затрепетало в непонятном восторге. Рубцов держал в руке ее сложенный платок, но, поймав взгляд, едва заметно улыбнулся, качнул головой и выразительно завел руку за спину. Отдавать вещь просто так, походя, при свидетелях, он явно не собирался, о чем недвусмысленно сообщал сейчас.

– К князю, конечно. Ему интересно будет услышать о ваших приключениях.

– О моих? – продолжила недоумевать алатырница. – Но ведь я была не одна…

– Однако убить намеревались именно вас. Идемте. – Вьюжин выразительно поманил рукой и двинулся в сторону выхода.

Ничего не осталось, кроме как последовать за ним.

– Алексей Петрович, а можно спросить? – через десяток шагов заговорила Алёна, рассудив, что за спрос не бьют, а если она даже не попробует – потом будет маяться от любопытства. Вьюжин бросил на нее проницательный взгляд и кивнул. – А зачем вот это все было? Вы же и так знали, что это сделал он, и знали, чего именно он хотел добиться. Ну, что Афанасий не покушался на княжича.

– А на что походило? – уголками губ улыбнулся глава Разбойного приказа, хотя глаза опять оставались холодными. Кажется, по-другому просто не умел.

– На скоморошье представление, – честно ответила Алёна и слегка втянула голову в плечи, ожидая отповеди за нахальство.

Но Вьюжин только явственнее улыбнулся.


– Близко, – кивнул он. – А зачем скоморохи свои потехи показывают?

– Чтобы люди развлекались и деньги платили.

– Так! – чему-то еще больше обрадовался Вьюжин. – Вот и я зрителей собрал, чтобы потешились, и выгоду кой-какую получил. Лизавета – баба наглая, изворотливая, с ней одной разговаривать – мучение. Торговаться бы стала, как на базаре, громче всех вопила бы, а при людях вон наглости-то в ней поубавилось. Князь бы такое развлечение устроить не позволил, сразу имений лишил бы да сослал обоих подальше, а вместе их сослать – окончательно дар загубить. Дмитрий же хоть и молодой совсем, зеленый, но на своем месте посидел с пользой. Может, и с Ярославом бы вышло договориться, но дольше возиться пришлось бы.

Разъяснял он с явной охотой, и Алёна поймала себя на том, что слушает с живым интересом и даже как будто меньше боится Вьюжина. Все же и он бывает человечным, когда говорит о том, чем увлечен. А дело свое, видать, пуще всего прочего любит.

– Значит, все потому, что вы хотели дать Афанасию возможность исправиться? – уточнила Алёна.

– Пожалуй. Он и вправду редкого дара отрок, жаль такой ценный янтарь терять и разменивать попусту.

– Но моего отца все же не они с теткой убили, да? – продолжила она расспрашивать, осмелев.

– Не они, это точно. Теперь нужно убедить в этом князя.

– Я вам для этого нужна? – спросила Алёна осторожно.

– Не только. Князь наш девок красивых любит…

– Да вы в своем ли уме?! – взвилась она от такого прямого намека.

– Ишь, гордая какая! – Вьюжин не обиделся, улыбнулся насмешливо. – Не ори как ушибленная, никто тебе ничего эдакого не предлагает. Ему нынче все одно не до тебя, – неодобрительно скривился он, но странного утверждения не пояснил, а продолжил: – Но при тебе Ярослав сдержится, помягче будет и выслушает спокойней. Да и хотел он на тебя без лишних людей глянуть, любопытно ему, вот и совместим. Ты только помалкивай больше и на рожон не лезь.

Слова эти немного успокоили, но желание расспрашивать дальше отбили, так что остаток пути прошел в молчании. Да и недалеко уже оставалось идти, как оказалось. Они миновали небольшой полутемный закуток, где стояла пара лавок и пустой стол, – ни стражи никакой, ни дьяков поблизости не было. Вьюжин постучал в одинокую, ничем не примечательную дверь, выждал пару мгновений и, толкнув ее, запросто вошел.

Алёна хоть и услышала слова боярина про «посмотреть без лишних людей», но все равно не подумала о том, что все так буквально. В обыкновенной горнице, небольшой и очень светлой, отделанной медового цвета деревом и расписанной солнцами, Ярослав был один. В простой, почти без вышивки, рубахе из белого льна, без кафтана и посоха, он казался совсем другим, не похожим на себя самого; и не скажешь, что великий князь, больше на сотника похож.

Он сидел за столом над какой-то огромной старой книгой, внушающей уважение тяжелым кожаным переплетом и пергаментными страницами, покрытыми вычурными рукописными буквами с красивыми завитками. Недовольно поджал губы, увидев посетителей, но ругаться не стал, смерил Алёну оценивающим взглядом и спросил у Вьюжина с усталым вздохом:

– С чем пожаловал? Неужели другого времени не нашел княгиню показать?

– Происшествие у нас тут, рассказать хочу, пока глупостей каких кто не донес, – сообщил Вьюжин, без приглашения устраиваясь через стол от князя, и махнул рукой алатырнице, веля тоже сесть рядом.

И вскоре Алёна поняла, что очередная хитрость боярина удалась. Когда глава Разбойного приказа принялся рассказывать о том, как он разобрался с преступниками, князь недовольно нахмурился, зло скрипнул зубами, но глянул на алатырницу и смолчал, только резко поднялся с места и отошел к открытому окну. Алёна тоже было дернулась, чтобы вскочить на ноги, все-таки при правителе сидеть не положено, но Вьюжин молча удержал ее за плечо.

– А ты уж все решил, да? – задумчиво спросил Ярослав, когда Вьюжин кончил рассказ. – Уже и суд от моего имени провел, и место ссылки для обоих Чесноковых присмотрел! Что бы она ни хотела, а на сына моего покушалась! – Князь недовольно качнул головой, испытующе глядя на боярина. – По Чесноковой, между прочим, давно если не топор, то плетка плачет. Еще с тех пор, как она мужа своего уморила.

– Суров ты больно, княже. Муж ее к бутылке пристрастился задолго до женитьбы, – возразил Вьюжин. – Лизавета – баба вздорная, но под ее рукой Чесноков куда дольше прожил, чем мог бы, по миру не пошел. И хозяйка она, что ни говори, крепкая, поместье мужнино из лучших в уезде будет.

– Ты еще скажи, что ее помиловать надо! И поблагодарить, – скривился князь. – Про мальца ее согласен, глядишь, и выйдет толк без ее власти, кровью искупит свою глупость. Кровь – не водица, возьмет верх красновская порода. А с мамашей его лобызаться – уволь. Твоя рачительность порой чрезмерна. Отчего ты уверен, что не она Ивана угробила?

– Да будь у нее на примете надежный человек, нешто стала бы она единственного сына в убийство впутывать? – рассудительно возразил Вьюжин. – А он, если бы пошел князя убивать, то только тем же способом, каким сейчас с Алёной Ивановной пытался покончить, по голове бить – это не про него.

– Беспокойный ты человек, Алексей! – вздохнул князь и вернулся на место, явно взяв себя в руки. – Вот же тебе готовый злодей, хватай да радуйся, нет, все что-то копает. И девицу бы домой отпустил, а то чахнет ведь, – усмехнулся он. – А, Алёна? Не по нраву тебе мой дворец?

– Почему вы так решили? – не сдалась так сразу алатырница, но смущенно опустила взгляд.

– Да уж знаю, что у меня под носом происходит, – отмахнулся он со странной усмешкой.

– Нам злодея изловить надо или абы кого вздернуть? – спросил Вьюжин о своем. – Так я тебе хоть сейчас пяток душегубов найду. Сам сроку месяц дал, а теперь…

– Так я слова и не забираю, охота – лови. Только кого же ты теперь ловить станешь? Один Краснов остался, смотри, доиграешься, что и впрямь придется этой девчонке на княжество садиться. – Он снова едва заметно усмехнулся, когда Алёна на этих словах испуганно вскинулась.

– Есть у меня одна мыслишка, – увильнул боярин. – Дозволь, княже, все как задумано сделать.

– Матушка с тобой. Лизавету пока в острог отправь, посидит с крысами, глядишь, нрав смирит, я подумаю, как ее уму-разуму поучить. А сына Чеснокова забирай, коль он так тебе глянулся, что ты ради него эдак извернулся.

– Ты, княже, скажи еще, что это я его мамаше в голову мысль вложил, что от княгини новой избавиться надо! – почти искренне возмутился Вьюжин.

– Не скажу, – отозвался тот со смешком и внимательно посмотрел на девушку. – Ну так что, Алёна Ивановна? Не по душе тебе дворец и место княгини? Да говори, я же сам спрашиваю! Что тебе Вьюжин такое про меня наплел, что ты ни жива ни мертва сидишь? – Улыбка у князя оказалась хорошая, светлая и живая, гораздо приятнее, чем у боярина.

– Предостерег, чтобы глупостей не болтала и в чужой разговор не лезла, – сказала Алёна честно. Немного замешкалась перед следующим ответом, но все же и тут лукавить не стала: – Не по душе, ваша светлость. Мне моя служба по сердцу, и когда Алексей Петрович поймает злодея, я бы очень хотела на заставу вернуться.

– Небось и возлюбленный есть? Парни-то на заставе хороши? – продолжил допытываться он.

– Парни хороши, да никто не глянулся пока, – заверила Алёна.

Но опять опустила взгляд, потому что воевода Рубцов встал перед глазами как живой и словно въяве ощутила на плечах тепло больших ладоней.

– Нехорошо князю врать, – шутливо укорил Ярослав. А потом вдруг посерьезнел и спросил строже: – Ты, надеюсь, не на княжича глаз положила?

– Нет, что вы, ваша светлость! – Алатырница испуганно встрепенулась. – Нет, я… другого люблю, – созналась тихо, смущенно. – Я давно его знаю, и мне он люб, да только вряд ли я ему по сердцу.

У девушки непроизвольно вырвался слабый горький вздох, и князь смягчился. А Вьюжин наблюдал за разговором с живым интересом и чему-то едва заметно улыбался.