Я - тьма

Ничто


Они знают, что мы здесь. Они пришли за нами. То, что лежит под нашими ногами, снова пробило себе путь на поверхность. Время убегать, пока в легких еще остается воздух.

Но они все равно придут.

Неважно, сколько мы будем бежать, прыгать и прятаться.

Они все это время знали о нас.

Это просто игра. Обычное развлечение. Если бы они решили избавиться от нас, тогда игра закончилась бы навеки. Какой от этого прок?

Поэтому они оставляют некоторых из нас в живых. Позволяют нам дышать, есть и прятаться. Даже плодить себе подобных. А потом все равно нас разыщут. Но не надо обманываться — все идет по четкому сценарию. Они отбирают тех, кто им еще пригодится, и уничтожают остальных.

У них на нас планы.

Они уже победили.

Их ярость уничтожает все вокруг, но сами они не теряют рассудка.

Они идут по сухим руслам рек в бриллиантовых кольцах и нарядной одежде. Ссутулившись, они выбираются на улицы с тележками для покупок и в дурацких ботинках. Они ходят среди нас — именно поэтому их так трудно обнаружить. Это может быть член семьи. Возлюбленный. Ребенок. Так они выживают — а мы умираем. Они куда умнее нас.

Они здесь уже очень, очень давно.

Как животные, они почувствовали приближение землетрясения. Они смаковали вкус страха. Он зажег в них искорку. Хаос. Милая, прелестная, сладостная анархия. Время ринуться вперед. Приготовить все для резни. Отправить своих вестников. Достаточно времени, чтобы все продумать. Они собрались и организовали атаку. Им не надо было даже рассылать приглашения.

Это был идеальный план. Они стали именно тем оружием, о котором нас предупреждали. Они прячутся у вас в кладовке и подпитывают наши страхи. Они таятся и в гостиных, и в переулках. Они сидят напротив нас в кафе и толкают нас локтями, торопясь на автобус.

Они — наши темные мысли, которые мы стараемся не замечать. Мы не обращали на них внимания, но они не исчезли. Они окрепли. Набрали силу. С ними стало невозможно не считаться.

Я чувствую их внутри себя. Голоса нашептывают мне в уши тайны, и те спускаются вниз по позвоночнику. У меня в желудке копошатся тысячи насекомых. В кишечнике суетятся мыши. Тараканы ползают по глазным венам. В голове я слышу крики — и все же они не громче шепота. Я не в силах дышать. Не в силах думать.

Меня пожирают заживо.

Я жду смерти. Она должна стать облегчением.





Мейсон


Около двух часов ночи мама Мейсона испустила последний вздох. Никто не заметил этого и не подошел к ней. Но даже если бы заметили, вряд ли смогли бы что-то предпринять: морги были забиты до отказа. За шесть часов Мейсон не увидел ни единого врача или медбрата. В больнице царил хаос.

Мейсон держал маму за руку, когда ее не стало. Он просидел возле ее кровати всю ночь, не в силах ничем помочь, — оставалось только смотреть, как поднимается и опускается ее грудь, пока работал аппарат искусственного дыхания.

За прошедшие двадцать четыре часа умерли тысячи человек. Может, даже десятки тысяч — Мейсон слышал, как в коридорах медсестры говорили о землетрясении. Но у него не было знакомых на Западном побережье. К тому же его занимали более важные вещи. Известия о смерти незнакомых людей сейчас не слишком его огорчили.

Но когда ряды умерших пополнила мама, мир перевернулся.

Он держал телевизор включенным, стараясь понять, что происходит. Передавали, что бомбы взорвались в ста двадцати трех школах. Люди бросались словами «терроризм», «массовое самоубийство», «преступный заговор», но до сих пор не появилось никаких доказательств того, что взрывы были чем-то связаны между собой.

Затем последовали землетрясения — сразу шесть в разных частях света. Каждое из них достигало минимум девяти с половиной баллов. Западное побережье было разрушено. Землетрясения вызвали цунами. По слухам, смыло большую часть Гавайских островов, а в Азии жертвы исчислялись миллионами.

По телевизору не показывали обычные передачи. Тысячи каналов по всему миру не транслировали ничего, кроме новостей.

Но все это нисколько не волновало Мейсона, который прижимался к холодеющей руке матери.

Все его друзья погибли. Лишь горстке людей удалось выбраться из школы. Погибли и учителя — даже мистер Йен со своей помятой «Хондой Цивик».

Происходило что-то ужасное, но Мейсон о том не думал.

За несколько часов до этого он вылез из такси возле супермаркета и дошел до школы. Все вокруг казалось нереальным — Мейсон думал, не провалился ли он случайно в чей-нибудь жуткий сон. Небо над головой потемнело и потяжелело. Над школой висело черное облако дыма и пепла. Воздух обжигал горло. У Мейсона закружилась голова, и он дважды споткнулся и чуть не упал, прежде чем его легкие и мозг приспособились к нехватке кислорода.

Руины школы лежали перед ним — груда горящих обломков. Никто не заметил Мейсона, когда он пересек ограждение и прошел к спортивному залу. Пожарные были заняты, полицейские пытались сдержать толпу паникующих родителей и любопытных зевак. Врачи «скорой помощи» метались туда-сюда, но выживших было совсем немного, и перевозить в переполненные больницы почти никого не пришлось.

Хаос.

Мейсон шел мимо зажженных свечей, цветов и фотографий бывших одноклассников и друзей. Он увидел отца Тома — тот разговаривал с другим мужчиной — и его мать, которая не могла сдержать рыданий. Мейсон поспешил уйти, пока его никто не заметил. Он не хотел пускаться в объяснения, как он остался в живых.


Спортзал был в задней части здания, и Мейсон направился туда, не обращая внимания на то, что его обдавало жаром. Что он искал? Он и сам не мог ответить. Оставалась еще крошечная надежда на то, что кому-то из друзей удалось бежать. Не мог ведь он рассчитывать, что увидит, как чудом оставшихся в живых вытаскивают из-под обломков!

— Мне просто надо это видеть, — сказал он вслух.

Парковка за школой была пугающе безлюдной. Сотни автомобилей — где-то там, среди месива металла и бетона, стоит и его машина. Если бы Мейсона остановили, он сказал бы, что пришел за ней. Достав из кармана ключи от машины, он двигался максимально близко к зданию, пытаясь высмотреть хоть какие-то признаки жизни.

Не было крови на тротуаре. Не было груды тел, ожидавших переезда в морг. Не было полусожженных книг и прочих вещей, выброшенных наружу взрывом. А что он ожидал увидеть?

Ничто не заставляло предположить, что за разрушенными стенами остались лежать десятки тел. Никаких признаков того, что школа превратилась в гробницу.

Мейсон обследовал вход в спортзал: нет ли способа пробраться внутрь и посмотреть, что там? Вся задняя стена обвалилась, и в здание можно было попасть только через трещины, куда могло бы пролезть разве что небольшое животное. На Мейсона дохнуло жаром, по шее заструился пот. Он опустился на колени и начал шарить среди обломков, разыскивая какие-нибудь вещи своих друзей. Наконец он нашел ярко-синий пенал в розовый цветочек. Пенал показался знакомым. Внутри были ручки, ластик и свернутая записка. Она гласила:

Встретимся в торговом центре в пять часов.



Ну что ж. Никто никого уже не ждал.

Мейсон сжал в руках записку и несколько раз ее перечитал. «Должно быть, у меня шок, — подумал он. — Я не чувствую своего тела. Вот что значит „все внутри отмерло“. Все погибли — а я ничего не чувствую. Мама умирает, а я еду в школу и подбираю чей-то пенал. Что, черт возьми, со мной происходит? Как будто они никогда и не жили».

Ему опять показалось, будто он находится в чьем-то сне.

— Эй ты! — Чей-то голос нарушил его оцепенение. К Мейсону приближался пожарный. — Это закрытая зона. Убирайся отсюда.

Мейсон повернулся и побежал к парковке. Он нашел свою машину там же, где оставил утром. Рядом стоял синий грузовик с разбитым окном. Прошло меньше суток — но казалось, миновали недели. Еще утром он был счастлив. Разве не этим утром он смеялся над шуткой Тома? На выходные они хотели отправиться в поход на озеро Честнат. Поплавать, развести костер — для них с друзьями это было обычное развлечение.

И как это вышло, что мир столь внезапно изменился?

Мейсон знал, что в таком состоянии не стоит садиться за руль, но все равно завел машину и дал задний ход. Взвизгнули шины. Мейсон надел темные очки, которые несколько часов назад оставил на сиденье, и рванул прочь со стоянки.

Домой он не поехал. Нарезал круги, пока не израсходовал весь бензин. Мейсон остановился на заправке и купил пачку чипсов — он проглотил их, не почувствовав вкуса. Он поглядел на часы и подумал, что прошло уже достаточно времени — доктор решит, что Мейсон воспользовался его советом и отдохнул. Потом поехал назад в больницу — больше ему ничего не оставалось.

Мамина рука была очень холодной. Тело расслабилось; большинство морщинок, из-за которых она так переживала, исчезло с неподвижного лица. Волосы разметались по подушке — темно-каштановые, как у Мейсона, густые и блестящие; только несколько седых волосков выдавали ее возраст. Она была красивой женщиной, его мама, которая всегда была рядом. Две недели назад он подарил ей на день рождения розы, и она очень обрадовалась. Они поужинали в ресторане, но счет оплатила она — мама знала, что Мейсон откладывает деньги на учебу в колледже.

Он нежно коснулся ее мертвой щеки и накрыл одеялом ее плечи, потом выключил свет и ушел из больницы.

Снаружи было тихо. Ночной ветерок холодил лицо, в небе висел серебристый полумесяц. Мейсон сел в машину и с удивлением заметил, что на кассе никого нет, а шлагбаум открыт. Он провел в больнице несколько часов и должен был заплатить по меньшей мере двадцать баксов за парковку. Но раз никого не было, он уехал, не оставив ни цента.

Машин на улице почти не было. Все сидели дома, у телевизора или телефона, отчаянно пытаясь дозвониться родственникам в других городах и странах. Кажется, по телевизору говорили, что в некоторых странах нарушено телефонное сообщение. Неужели это из-за землетрясений? Сколько человек сейчас набирали номер и слышали в трубке мертвую тишину? Сотни или тысячи тщетно ждали вестей от родных и близких. Счастливые! У них хотя бы осталась надежда.

В парке Дифенбакер было темно и тихо. Обычно там ездили десятки машин — в них сидели подростки, пили пиво и веселились. На стоянках у реки парковались парочки и наслаждались уединением, пока парк не закрывался на ночь. Мейсон часто приезжал сюда с друзьями; это место было для него привычным, и он направился именно сюда. Он осознал это, только проехав через ворота. Хорошо, что подсознание не забывало следить за дорогой — по крайней мере, он пристегнулся. Видимо, жить больше незачем, раз все, кого он знал, умерли, но Мейсон пока не спешил к ним присоединяться.

Наверное, это можно считать хорошим знаком.

Он остановил машину у железнодорожного моста и выключил мотор. Машину заполнила тишина. Мейсон открыл окно, чтобы выпустить тишину наружу. Вот так и сходят с ума, наверное.

Через какое-то время глаза привыкли к темноте, и силуэты деревьев перестали казаться размытыми. Мейсон хотел бы чего-нибудь выпить — чего-нибудь крепкого, что прожгло бы желудок и заставило мозг отключиться. Он знал, где мама держит бутылку виски. Почему он не взял ее с собой? Можно больше не беспокоиться о том, что его остановят и проверят на алкоголь.

Мейсон отстегнул ремень и выбрался из машины, что есть силы хлопнув дверцей. По парку разнеслось эхо, где-то вдалеке заухала сова.

Неподалеку от машины стоял мусорный бак. Мейсон подошел и пнул его. Бак перевернулся, крышка отлетела в сторону, по земле рассыпался мусор. Мейсон еще раз пнул бак, и тот покатился к центру стоянки. Снова и снова Мейсон бил ногой по баку, оставляя на гладком пластике царапины и вмятины. Бак быстро опустел, и шоколадные обертки, консервные банки и пакетики с собачьими какашками разлетелись по земле. Мейсон принялся топтать банки, сминая их ногами, разбрасывая в стороны гравий, поднимая серые фонтанчики пыли.

Закончив, Мейсон оглядел учиненный беспорядок, — но это не принесло ему облегчения. Его машина стояла в нескольких метрах — большое темное пятно. Мейсон подошел и несколько раз быстро пнул шину. Ногу пронзила боль, отдаваясь в мозгу. Но и это не помогло.

Оцепенение не проходило.

Мейсону хотелось чувствовать. Хоть что-нибудь. Что угодно. Он никогда не сталкивался ни с чем настолько жутким, как эта внутренняя пустота.

Мейсон представил, как Том дразнит его и называет «эмо». Если бы только друг мог сейчас разделить с ним боль! И все же хорошо, что он сейчас один. Рассказать другим о том, что мамы больше нет, значит признать, что она умерла. Если не говорить об этом, можно представить, будто она жива.

Сзади зашуршал гравий, и Мейсон обернулся, ожидая увидеть полицейскую машину. Его арестуют за то, что он сломал бак? Раньше Мейсон никогда не занимался вандализмом. Простите, сэр, не хотел тут ничего рушить, но сегодня умерла моя мама и все мои друзья — это меня немножко оправдывает, не находите?

Но это был не коп — просто какой-то парень, который шагал по направлению к Мейсону. В обычной ситуации тот повернул бы обратно к своей машине, не заостряя на незнакомце внимания. Поздно вечером в парке Дифенбакер было полно людей — даже бомжи иногда ютились здесь на скамейках.

Но у парня в руках была бейсбольная бита, и это заставило Мейсона насторожиться.

Парень шел прямо на него.

Мейсон не успел толком среагировать. Парень в три прыжка преодолел разделявшее их расстояние и поднял биту, чтобы ударить Мейсона. К счастью, тот сделал шаг назад, и бита пролетела в нескольких сантиметрах от его головы.

— Какого черта?!

Вместо ответа незнакомец снова занес биту. Мейсон внимательно посмотрел ему в лицо. Искривившиеся губы, горящие ненавистью глаза, — и при этом Мейсон был уверен, что никогда раньше не встречал этого человека. Почему же он так хочет вышибить ему мозги?

Мейсон снова отшатнулся, но уже не так быстро. Бита задела его плечо — удар отдался во всем теле. Все мысли мигом покинули голову. В глазах потемнело. Рука обмякла и плетью повисла вдоль тела. Мейсон дважды сглотнул, чтобы по губам не потекла желчь.