Я отвернулась

— Ничего я не крысила! — шипит женщина с тележкой.

Сверкает лезвие.

— Завязывай с этим! — Голос Пола подобен грому. Одной рукой он выхватывает у парня перочинный ножик, а затем быстро сует другую в карман кардигана женщины с тележкой и вытаскивает кусок пиццы. Он тут же швыряет его на землю и втаптывает каблуком. Нет!

Мне ужасно хочется кинуться к нему и выковырять, но я не хочу выглядеть настолько опустившейся.

— Если вы будете вести себя как неразумные дети, то к вам и отношение будет такое же, — говорит он.

На какое-то время становится тихо. Затем женщина с волосами-сосульками запевает «Долгий путь до Типперэри». Остальные присоединяются, а я просто хлопаю в ладоши и раскачиваюсь из стороны в сторону. То и дело задеваю плечом мужчину в костюме, но он, кажется, не возражает. Впервые за долгое время я расслабляюсь. И хихикаю, как подросток. Мы шумим все сильнее, образовав круг и взявшись за руки.

— Да заткнитесь вы все! — рычит мой ирландский приятель. — Хотите, чтобы приехали копы и забрали нас?

Никто не слушает. Кто-то затягивает песню снова. Это наша песня.

Я отпускаю руки своих соседей и затыкаю пальцами уши.

— Хватит! — кричу я. — Прекратите!

Мне кажется, что легким не хватает воздуха.

— Что на тебя нашло, черт побери? — спрашивает женщина с волосами-сосульками.

— Разве вы не слышали, что он сказал? Нас сцапают, если не прекратим галдеж.

— Да кем ты себя возомнила? — негодует женщина с тележкой. — А зачем ты все время вот этак потираешь руки и суетишься? Эта хрень сводит меня с ума.

Я не знаю, что ответить.

— Оставьте ее в покое! — кричит Пол. Парень явно пользуется среди них авторитетом. Все разбредаются по прежним местам. Я ложусь на картонку, поджав ноги. Некоторые прижимаются друг к другу, чтобы согреться. Но я сама по себе. Это нормально. Я к такому привыкла.

Другого выхода нет.





Глава 5

Элли




Мне доверили нести букет на свадьбе отца. Я надела красивое бледно-розовое платье, сшитое для меня мисс Гринуэй по выкройке, которую она называла «упрощенной», а в руках я держала кремово-белые розы. Все смотрели на меня. От этого я чувствовала себя вполне взрослой. Ведь мне уже совсем скоро девять лет! Это будет мой второй день рождения с тех пор, как ушла мама. Иногда я все равно надеялась — вдруг она не умерла насовсем, а просто исчезла на время. Сейчас же осознаю, что это мой разум пытался защитить меня от правды.

Теперь, действительно став взрослой, я могу понять решение отца снова жениться спустя два года после смерти мамы. В значительной степени, я уверена, оно проистекало из стремления обеспечить мне жизнь в нормальной семье. Полагаю, он страдал от одиночества. В конце концов, ему было лишь слегка за сорок. Но тогда я чувствовала себя сбитой с толку. Мисс Гринуэй так отличалась от мамы. Дело было не только в ее светлых волосах и дребезжащем голосе и не в том, как она повисла на руке отца, словно боялась свалиться с воображаемого обрыва. И даже не в том, что она кривлялась — произнесла «О, да-а-а-а-а» вместо «Да» во время церемонии. Она просто не была мамой.

Однажды мы все отправимся на небеса. Нас так учили в школе. И я размышляла, наблюдая, как отец целует мисс Гринуэй в губы у алтаря — что же скажет мама, когда мы туда попадем? Все это казалось таким запутанным…

Когда мы вышли из церкви, я постаралась перепрыгнуть трещину в асфальте. «Видишь, — мысленно сказала я маме, — я не забыла».

Потом был прием в ресторане большого отеля, где официанты открывали передо мной двери, как будто я взрослая! Пришли мои дядя и тетя с отцовской стороны, но не было никого из родных мамы. Мы сидели за столом в конце зала и ели что-то под названием «коко вэн» [4], а потом вкусный шоколадный пудинг.

— Теперь ты должна называть меня мамой, — сказала новая жена отца, обнимая меня. Она прижалась ко мне щекой — мягкой, вялой и пахнущей совсем не так, как мамина.

Да неужели? Я вопросительно взглянула на отца.

— Просто Шейлой пока достаточно, — сказал тот, хотя голос его прозвучал неуверенно.

Мне было трудно думать о мисс Гринуэй как о «Шейле», не говоря уж о «маме». Но я не хотела проблем. Хорошая девочка не должна делать и говорить ничего такого, что может кого-то расстроить.

— Ха! — гоготнула старая миссис Гринуэй, которая тоже там была. — Мамой, ишь ты!

— Мама! — сказала мисс Гринуэй. Ее щеки слегка покраснели. — Пожалуйста, постарайся сдерживаться. И кажется, тебе уже хватит шампанского.

— Чепуха и вздор. Я просто хочу налить немного малышке. Держи, Элли. Выпей! Ведь не каждый день у тебя появляется новая мать.

— Вообще-то, Эйлин, — вмешался отец, — я бы не хотел, чтобы моя дочь пила. Она еще слишком юна.

— Но тогда ей самое время брать от жизни все, верно? — Старушка покачала головой. — Иначе она состарится прежде, чем успеет ею насладиться, как произошло с моей дочерью. Никогда не думала, что она найдет себе мужа, скажу я вам. Однако надо отдать ей должное. У нее довольно быстро получилось устроиться в постели, согретой другой. Да, Шейла?

Что же плохого в том, чтобы успеть забраться в теплую постель, думала я. Мама всегда клала мне туда грелку перед сном. Наоборот, глупо ждать, пока она остынет.


— Я считаю, мы все должны немного успокоиться, — сказал отец. На его лице застыло выражение, которое мама обычно называла «напряженным». — А, хорошо, несут очередное блюдо.

— Ну наконец-то! Я успела опять проголодаться. Они называют себя «пятизвездочным»? Всегда считала, что это только для пущего шику. Вроде как моя дочь строит из себя утонченную, чтобы не показать свое нутро свежеиспеченному мужу.

— Мама! Достаточно!

— Я, пожалуй, не откажусь от еще одного кусочка свадебного пирога! — заявила старушка. И тут же принялась запихивать в рот второй кусок, словно кто-то собирался его отнять.

— Прости, — прошептала мисс Гринуэй — отныне Шейла, — подобрав длинное белое платье и наклонившись ко мне. — Моя мама просто немного переволновалась. И поэтому говорит глупости.

— Все в порядке, — смущенно ответила я.

— Я имела в виду только то, что сказала, дорогая. Действительно хочу, чтобы ты называла меня мамой. Всегда мечтала иметь такую дочь, как ты. — Ее глаза увлажнились. — Я думала, что уже слишком поздно для того, чтобы завести семью. — Она крепко сжала мою руку. Это было больно, но я не хотела ее отдергивать. — Мне так повезло.





* * *


Шейла переехала к нам и перевезла миссис Гринуэй.

— Почему она не осталась в своем доме? — спросила я отца.

— Потому что она не настолько здорова, чтобы твоя мама могла позволить ей жить одной.

Прошло несколько секунд, прежде чем я поняла, что он имеет в виду Шейлу.

— Твоя мама серьезно относится к своим обязанностям, — добавил он. — Это одно из качеств, которые мне в ней нравятся.

Он говорил так, словно моя настоящая мать не делала того же самого. И я обиделась за нее.

— К каким обязанностям? — спросила я.

Отец переминался с ноги на ногу.

— Ну… например, заботиться о людях, которые от нее зависят.

Таких, как миссис Гринуэй? Но, как по мне, она не выглядела зависимой. На втором этаже у нее была своя гостиная, где всегда очень громко работал телевизор. Она обычно смотрела смешные передачи, вроде шоу Дэвида Никсона (благодаря которому я поверила, что магия существует, несмотря ни на что!) — в отличие от серьезных, таких как «Завтрашний мир» или новости, которые нравились отцу. Иногда я сидела под дверью и слушала ее телевизор. Это приятней, чем проводить время с супругами, которые постоянно тискались и шептались, прежде чем сказать мне, что пора идти спать.

Так я и сидела однажды вечером, когда старушка неожиданно открыла дверь, застав меня врасплох.

— Хочешь — так входи, — сказала она. — Чего ты ждешь?

Это стало нашим ежевечерним обычаем. Я усаживалась рядом с ней на маленьком диване среди подушек с изображениями тореадоров. Она с гордостью сообщила, что купила их в Испании во время отпуска по системе «все включено». Еще она говорила мне вещи, которых я не понимала.

— Будь начеку с моей дочерью. Она может казаться самой нежностью и добротой. Но если ты не сделаешь так, как она хочет, — она в ту же секунду ополчится против тебя…

Миссис Гринуэй немного помолчала, словно собираясь сказать что-то еще. Но передумала.

— Что? — спросила я.

— Ничего, дитя мое. — Она потрепала меня по руке. — Просто забудь, что я сказала.

Тогда я не придавала большого значения нашим беседам. Ее мысли «путались», как говорил отец. Кроме того, «мама», как я изо всех сил старалась называть Шейлу (я не могла сказать ей ни «мамочка», ни «мамуля»), была со мной очень мила. Она покупала новую одежду — моим любимым было красивое красное платье в белый горох. И часто делилась всякими лакомствами вроде шоколадных батончиков с фруктово-ореховой начинкой и обнимала меня.

Иногда по ночам, когда молилась, я чувствовала себя виноватой.

— Господи, пожалуйста, скажи мамочке, что я всегда буду любить ее больше всех.

Мне оставалось лишь надеяться, что она получит это сообщение.

(На днях, когда нам разрешили посетить тюремную часовню, я поймала себя на том, что снова произношу ту же самую молитву.)

По выходным, когда отец бывал посвободней, мы выезжали на семейные прогулки. Это значило, что мы с миссис Гринуэй сидели на заднем сиденье автомобиля и сосали ириски, которые она тайком подавала мне из своего кармана, в то время как моя новая мать восседала спереди рядом с отцом, крутившим баранку.

Время от времени мы ходили гулять в лес и собирали цветы. Я сушила их между страниц детской энциклопедии, как учила моя настоящая мама. Потом, как и раньше, помещала их в альбом и искала названия в своей книге о полевых растениях. В конце лета и осенью мы с моей настоящей мамой обычно собирали ежевику и варили варенье в большой кастрюле. Я всегда наблюдала, как она процеживает его через большую марлю, привязанную к ножкам перевернутой кухонной табуретки. Но когда я спросила свою новую мать, можем ли мы сделать так же, она рассмеялась, как будто я сказала что-то глупое.

— Я не из тех, кто варит варенье.

Странно, но она совсем перестала готовить выпечку теперь, когда мы жили все вместе. Куда-то исчезли и кексы «баттерфляй», и пироги по-пастушьи, и «жаба в норке». Вместо этого мы питались в основном рыбными палочками и новым блюдом под названием «арктический рулет», потому что они были «легче».

Иногда, если светило солнце, мы отправлялись к пабу, куда мой отец и новая мать заходили выпить, пока мы с миссис Гринуэй сидели в саду с лимонадом и пакетами чипсов.