Я отвернулась

— Старики часто все понимают неправильно, — сказал он.

Вскоре настал день школьной экскурсии в Лондон, в Британский музей, — той самой, которой мачеха пыталась меня лишить в качестве наказания. Мы ехали в большом туристическом автобусе, однако я чувствовала себя лишней, поскольку остальные ребята все еще болтали о вечеринке у Кристины, на которую мне не разрешили пойти.

В музее мы прошли в зал с красивыми зелено-голубыми картинами на стенах, выложенными из маленьких камушков.

— Я видела такое раньше! — воскликнула я. — Это мозаики!

— Все верно, — кивнула учительница. — Молодец, Элли.

Ее похвала — первая, что я услышала за длительное время, — приободрила меня. Я долго рассматривала камни, плотно пригнанные друг к другу и образующие картину. Так искусно! И тут я вспомнила о маминой голубой чашке. Увидела осколки фарфора мысленным взором очень ясно, как и трещины в асфальте, которых надо избегать любой ценой. И внезапно меня охватило навязчивое чувство — я должна поскорее вернуться домой, чтобы убедиться, что там все в порядке.

— Меня тошнит, — сказала я учительнице. Это была не совсем ложь. Мой желудок скрутило от нервов.

— Боюсь, мы не сможем уехать, пока за нами не прибудет автобус. Иди посиди в сторонке.

Казалось, прошла вечность, прежде чем день подошел к концу и мы смогли отправиться в обратный путь. В довершение ко всему автобус застрял в пробке. Я елозила на краешке сиденья, молча умоляя водителя ехать быстрее. У меня перед глазами стояло восковое лицо мамы в похоронном салоне. Я часто вспоминала его. Но в этот раз мне чудилось, что отец лежит рядом с ней. Что, если он тоже умер? Я была слишком плохой дочерью.

— Мисс, — позвала одна из девочек, — Элли сейчас вырвет!

Мне сунули пакет, но слишком поздно. Меня стошнило прямо на передник моего коричневого школьного платья.

— Бедняжка, — участливо сказала учительница. — Укачало, надо думать.

К тому времени, как автобус наконец-то повернул на школьный двор, меня вырвало еще несколько раз.

— Мне нужно все объяснить твоему отцу, — сказала учительница, глядя в свой список. — У меня отмечено, что он заедет за тобой после экскурсии.

Но он меня не встречал. У меня сердце сжалось от страха. Затем ко мне подошла мать Кристины.

— Твой папа просил тебя забрать. У него некоторые проблемы.

Я пришла в такой ужас, что с трудом могла выговаривать слова.

— С ним все в порядке?

— Да, дорогая.

Меня захлестнула волна облегчения. Стало быть, все нормально. А все остальное не имеет значения. Разве что… о нет!

— Пожалуйста, только не говорите, что что-то случилось с Майклом…

В ее глазах показались слезы.

— Вообще-то, не с ним. Это…

Выходит, с мачехой? Я знаю, это прозвучит ужасно, но на мгновение я представила, что ее больше нет. И мы сможем вернуться к нашей прежней жизни, папа и я. Ну и Майкл, конечно, и его бабушка. Мы вчетвером могли бы счастливо жить вместе, без скандалов и…

— Боюсь, что мать Шейлы не в себе… — продолжила она.

Нет! Я представила старушку сидящей рядом со мной на диване, и вспомнила, как мы обнимались, глядя «Улицу Коронации». Я полюбила ее как родную бабушку, которой у меня никогда не было.

— Что случилось? — заплакала я.

— Это сложно объяснить, дорогая. Может, ты успеешь с ней увидеться, если поторопишься, но…

Я тут же припустила бегом, не обращая внимания на крики «Подожди!» позади.

Когда я добралась до дома, то увидела снаружи белый фургон. Бабушку Гринуэй с обеих сторон подсаживали в него две медсестры.

— Куда она уезжает?

— В специальный дом для престарелых, — отчеканила мачеха, которая стояла на пороге, крепко вцепившись в руку отца. — Вопрос уже назрел и перезрел. Взгляни, что она со мной сделала! — И Шейла указала на свой глаз, красный и заплывший.

— Помоги мне, Элли! — раздался слабый крик бабушки Гринуэй.

Я бросилась назад к фургону.

— Шейла врет, — прошептала бабушка, сжав мои ладони. — Она больна на голову. Я ее пальцем не тронула. Они отправляют меня прочь из дому. Я же говорила тебе, Элли. И если ты не будешь осторожна — то же самое сделают с тобой.





Глава 16


Джо




Мужчина стоит и смотрит на меня сверху вниз — на нем черное одеяние с жестким воротничком, похожим на собачий ошейник. Но он отличается от других викариев, которых я встречала. Он обут в оранжевые кроссовки с ярко-синими шнурками. А еще он молодой, и у него красивое лицо. Бешеный стук моего сердца немного успокаивается.

— С вами все в порядке? — интересуется он.

Я киваю, обхватив себя руками.

— Выглядите замерзшей, — продолжает он. — Вы ночевали здесь, не так ли? Боюсь, тут не слишком тепло, когда нет службы.

Я снова молча киваю.

— Но все-таки здесь лучше, чем снаружи. Довольно холодно для сентября, верно? — Он потирает ладони. — Итак, что я теперь могу для вас сделать?

Это что, уловка? Возможно, он пытается потянуть время, пока не сможет вызвать копов. Может, он считает меня опасной? Вероятно, он в чем-то прав. Но заметьте, викарий не выглядит испуганным. У этого парня есть смелость, надо отдать ему должное.

— Кофе хотите? — Он кивает на дверь, которую я раньше не заметила. — У нас новая кухня. Нам потребовались годы, чтобы собрать на нее деньги, но теперь она установлена и работает. Только растворимый, к сожалению. Будете такой?

— Да. Пасиб.

Мой голос звучит как карканье. Вчерашний ледяной ветер продул мне грудь.

— Одну минуту.

Я подумываю — не сбежать ли, но если викарий все равно собирается меня сдать, то почему бы сперва не выпить горячего.

— Сахар класть? — кричит он из кухни.

Это становится все страннее и страннее.

— Нет, спасибо.

Он возвращается с кружкой, на которой с одного боку написано: «Иисус любит тебя». Я разворачиваю ее так, чтобы не видеть надпись.

— Не христианка, стало быть, — говорит он, заметив.

— Ни разу ничем не помог, — бормочу я.

— Ну, не знаю, — улыбается викарий, кивая на кружку. — Ведь этот кофе вам послал Он, не так ли?

Я пожимаю плечами:

— Ну, допустим, так.

Он приносит полупустую пачку печенья.

— Боюсь, это все, что я смог найти. Простое, к сожалению. То, которое с джемом, — всегда улетает первым.

Я быстро уплетаю угощение.

— Когда вы ели в последний раз? — спрашивает викарий.

Я вспоминаю о еде, за которую не заплатила вчера вечером, и на меня накатывает чувство вины.

— Не помню, — бормочу я с набитым ртом.

— Может, я схожу в пекарню и принесу вам чего-нибудь горячего? Вы можете оставаться здесь, если хотите.

Я обращаю внимание, что он не предлагает мне денег, чтобы я могла купить еды самостоятельно. Так оно всегда и бывает.

— Ладно, — говорю я, доедая остатки печенья.

— Когда я вернусь, — продолжает он, — вы сможете рассказать о себе побольше. — Он морщит лоб, словно чем-то обеспокоен. — Вы ведь меня дождетесь, правда?

Затем он уходит. Мой желудок требует горячей пищи. Но что, если я права и он все же отправился за копами? У меня слегка кружится голова. Видимо, я все никак не отойду от сна на жесткой скамье. Хотя мне доводилось спать и в худших местах.

Я пытаюсь открыть дверь, откуда викарий принес печенье. Возможно, там есть еще. Но он ее запер.

И тут я замечаю маленькое пластиковое деревце под красно-синим витражным окном. На каждой ветке висят листочки с посланиями.

«Пожалуйста, пусть мой папа выздоровеет», — написано на одном.