Я никогда не скажу

По крайней мере, она не стала просить — тем более умолять своих родителей хоть о чем-нибудь. Своя гордость у нее все же была. Поэтому вместо ответа она отодвинула тарелку и ушла. Потом позвонила подруге, и они вдвоем отчаянно нахлестались «Маргариты» на вечеринке в Сен-Анри. А потом Кейт впервые со школьных времен поцеловалась с парнем. Это был опрометчивый и даже глупый поступок, но он как нельзя лучше соответствовал ее тогдашнему настроению.

Она проснулась в одиночестве; голова просто раскалывалась. Сегодня было первое мая. В это время она обычно отправлялась в лагерь, даже сумки были уже упакованы. Но все это было уже в прошлом. Ей нужно было найти себе другое увлечение. И слишком унизительным было принять предложение родителей делать всю основную работу, не имея при этом права руководства.

Самое же смешное было в том, что она настолько привыкла к лагерю, что не пропустила ни одного сезона. Ей даже казалось неправильным проводить лето, когда дни уже стали по-настоящему теплыми, где-то вне лагеря: как же ей быть без Озера, без ночей в затхлых хижинах, как не сбежать от новостей из окружающего мира? В то первое лето она работала в бакалейной лавке и помогала по выходным на ферме. Наконец-то подружилась с ровесниками. Наконец-то нашла другие интересы кроме лагеря. И она, разумеется, совершенно не скучала по родителям. Когда коллеги пригласили ее на ежегодный ужин в честь Дня благодарения, она отказалась. Простой принцип: я буду в порядке, пока буду держаться подальше.

Загвоздочка, однако, мог бы сказать ее отец в таком случае.

Она не скучала по лагерю, когда была в отъезде.

Но теперь, вернувшись… Теперь она скучала безумно.





* * *


Забеспокоившись, Кейт отправилась проведать Эми. Она откладывала этот визит, как иногда откладывают то событие, которого желают больше всего на свете, чтобы растянуть само предвкушение.

Кейт нашла Эми там, где та обычно и находилась — на кухне. Конечно же, когда Кейт была еще маленькой, Эми и близко не светила должность шеф-повара. В одной команде они оказались, когда Кейт уже около года работала посудомойкой. Тогда они и познакомились с «Эйми» (в ее произношении звучало именно так), чей английский был таким же ломаным, как ее душа. Ей было двадцать пять, Кейт — шестнадцать. Она скрывалась от изверга-мужа, на буксире у нее был маленький ребенок. У нее не было никаких особых умений, разве кроме тех, что она усвоила, помогая матери заботиться о большой семье. У родителей Кейт была привычка, принимать под свое крыло обездоленных — таких как, Шона, например. Эми, безусловно, подходила под эти параметры — в то ее первое лето можно было заметить синяки на ее ключицах и ниже.

Наконец, в июне ее наняли поваром на полную ставку. Тогда же она и стала неотъемлемой частью жизни Кейт, полностью завладев ей, когда июнь сдал свои права.

У них с Кейт в мозгах тогда словно что-то щелкнуло, но разве теперь вспомнить, что это был за щелчок? Какое-то знание друг о друге, которого они пока не могли принять? Кейт часто задавалась этим вопросом. Хотя Кейт свободно говорила на двух языках, с Эми она общалась исключительно по-английски: Эми на этом настаивала, утверждая, что так она в совершенстве овладеет местной речью и «не будет прогибаться». Два лета спустя, когда Эми, прижала ее к стене кладовки, понуждая тереть низ ее шортов и потихоньку вместе с ними стаскивать пальцами нижнее белье… Кейт было все равно. Язык Эми у нее во рту был горячим и сладким, и ей хотелось, чтобы этим языком Эми исследовала каждый сантиметр, каждую клеточку ее тела.

После этого, когда начался дождь, она и Эми проскользнули в подсобку для медсестер. Они, конечно, рисковали, но не сильно — у медперсонала был выходной, да и больных не было ни единого. Она выскользнула из шортов и позволила рукам подруги исследовать все изгибы ее тела, в то время как пальцы Кейт искали уже затвердевшие соски Эми. И как же отчаянно она кончила — ей было почти больно, она чуть не потеряла сознание. Она едва не лишилась чувств от того, что Эми сделала с ней. Да что там Эми, пусть это с ней делает кто угодно.

Но в то же время Эми была напугана. Она боялась, что их застанут, и тогда она потеряет работу, а это был единственный источник средств к существованию для нее и ее сына. И она сторонилась встреч, пока Кейт сама не начала упрашивать о них, умоляя ее ответить взаимностью. В те месяцы, которые Эми не проводила в лагере, Кейт, как могла, изо всех сил пыталась достичь того наслаждения, которое они испытали в первый раз, когда, обе истекая, стонали в объятиях друг друга. А в окна барабанил дождь.

Кроме как на краткой похоронной церемонии, Кейт не видела Эми уже пять лет. Плохие отношения с родителями в итоге привели ее к окончательному разрыву с женщиной, которая властвовала над ее сексуальным счастьем. Собственно, Эми была для нее счастьем во всех смыслах. И как же ей не хотелось, чтобы Эми осталась в прошлом, но… Похоже, это был единственный шанс для того, чтобы сделать шаг вперед.

Кейт наблюдала, как проворно Эми передвигается по кухне. Сейчас ей было за сорок, и времена у нее, похоже, были не лучшими, но для Кейт она была по-прежнему прекрасна. Темные волосы Эми были причесаны в духе Лидди, что еще сильнее подчеркивало: ну же, Кейт, я все та же, возьми меня! Внезапно она ослабила завязки фартука, повернулась и взглянула Кейт прямо в глаза. Тогда в ней что-то словно освободилось. Куда-то исчезли все обиды прожитых лет, и вокруг воцарилось лишь одно всепоглощающее, обнаженное желание.





Глава 17. Звонок к обеду





Райан


Райан едва помнил то, что произошло днем. В основном он снова и снова прокручивал в уме разговор со Свифтом и пытался придумать, как наиболее благовидно поведать Кэрри обо всем этом.

А потом он пошел и напился.

Может, его отец и не понимал ничего в хорошем спиртном, но кто станет заботиться о подобном, когда сама жизнь рушится у тебя на глазах?

После того, как он нашел бутылку бурбона в барном шкафчике, Райан уселся в любимое кресло своего отца и повернул его так, чтобы открылся вид на деревья, на озеро, словом, на все, что должно принадлежать ему — одна пятая уж во всяком случае. Вот оно, готовенькое к разделу и к продаже по самой высокой цене. И что же?

Напрасные надежды, несбыточные планы. Все потеряно. Пропало навсегда. А все из-за чего? Из-за несчастного случая. Несчастного, черт подери, случая. Но, тем не менее, этот самый случай пробудил в его родителях подозрения. Во всяком случае, они точно говорили что-то такое. Или это говорил Свифт. Или еще кто-нибудь. Но, так или иначе, об этом было сказано. Одну изуродованную девушку они, типа, еще могли как-то принять. Но двоих? Тут уже похоже на рецидив.

Фишка была в том, что он отчасти понимал ход их мыслей. И мог сообразить, почему его оттерли в сторону. Если вы подозреваете, что среди членов вашей семьи — серийный маньяк, то лишить его наследства, пожалуй, наименьшее, что вы можете сделать. И как ему поступать дальше? Препоручить свою судьбу в руки своих сестер? Какой в этом смысл? Им при таких раскладах нужно было бы немедленно сдать его копам, а дальше пусть карты ложатся, как удача позволит. Или как выпадут фишки. Или что еще там.

Господи, как же он напился.

А потом Райан, должно быть, и вовсе отъехал. Когда же пришел в себя, первое, что он услышал, был звук колокольчика.

Настало время обедать.





* * *


Подобно тому, как Мэри то и дело поднимала руку во время встречи со Свифтом, этот звонок вызвал у Райана его собственный павловский рефлекс. Звонил, скорее всего, Шон: он всегда так звонил, колокольчик звучал твердо и протяжно, последний звяк длился дольше предыдущих. Восемь звонков, восемь этих бряков — более чем достаточно, чтобы все было понятно.


Хотя он и поспал, Райан все еще чувствовал себя пьяным, а теперь еще и проголодался — хреновая комбинация, однако. Надо было подзаправиться. Он пошел в спальню и стал искать в своей сумке свежую рубашку и штаны, по-прежнему чувствуя в паху боль от удара, нанесенного Лидди — сначала, когда снимал грязные штаны, а потом — когда надевал чистые. Чтобы выглядеть окончательно пристойно, он выбрал старую лагерную толстовку — ее он перед отъездом положил в свой чемодан, поддавшись сентиментальному порыву.

Из кармана брюк загудел телефон. Ему даже не нужно было смотреть на экран, он и так знал, что это сообщение от Кэрри: «Что происходит? Они согласились на продажу?»

Райан с трудом сосредоточился, чтобы набрать ответ без опечаток.

«Я над этим работаю».

«Мне приехать? А девочками займется мама».

«Нет, я справлюсь. Должен идти. Обед».

Он почти увидел, как на экране начало всплывать следующее сообщение от Кэрри, но выключил экран телефона, не став его читать. Не читал — значит, и отвечать незачем. Конечно, она разозлится, но эту злость даже нельзя будет сравнить с той, которая возникнет, когда она узнает правду. А именно сейчас он был в слишком сильном раздрае для того, чтобы давать ей советы или намеки. Кэрри сразу бы его вычислила.

Райан положил руку на сердце — оно по-прежнему тяжко бухало в его груди. И почему он ощущал внутри себя какую-то пустоту? Это что, именно оттуда улетели все его несбывшиеся мечты?

Он пошел в ванную, почистил зубы и прополоскал рот. Пригладил волосы влажной рукой и покосился на себя в зеркало. «Ладно, сойдет», — подумал он. Тут главное — не переусердствовать. Он прихватил пару бутылок вина и вышел.

За окном опускались сумерки. Дни становились короче, солнце уже садилось над озером, когда он добрался до веранды. В Макау закаты всегда были очень красивы, но ими он займется как-нибудь в другой раз. А может, никакого другого раза и не будет.

На веранде столы были расставлены вдоль стены, так, словно намечались танцы. Посередине комнаты был накрыт стол, по обеим его сторонам стояли скамьи. Вот и все, что им теперь было нужно — один стол на всю вот-вот готовую взорваться семейку, плюс Шон. Всегда этот Шон.

— Значит, ты не удержался, — сказала Марго.

Райан с трудом сфокусировал на ней взгляд. — Есть всем нужно.

— Неужели ты пришел сюда только поесть?

— А что, не похоже?

Она жестом пригласила его сесть рядом с ней. Шон, Лидди и Мэри сидели по другую сторону стола. Кейт была на кухне, помогая Эми.

Райан с грохотом водрузил на стол прихваченные из дома бутылки.

— У кого-нибудь есть штопор?

Мэри сморщила нос. — От тебя несет так, словно ты уже крепко выпил.

— Ладно тебе, Мэри, — сказала Марго. — Лично мне выпить не помешает.

— А пива в «Сумерках» тебе не хватило?

— Но как ты…

— Шон сказал.

— Ну и ладно. Значит, не хватило.

Лидди потянулась за хлебом. «Белый мягкий хлеб», — так они называли его, когда были детьми, намазывая на ломоть маргарин толстым слоем.

— Мы правда хлебнули пивка в «Сумерках» в середине дня, — сказала Лидди. — И что с того? В первый раз, что ли?

— Как твоя лодыжка, Лидди? — спросила Марго. Интересно, подумал Райан, о чем это она. Разве он схватил Лидди не за руку? Вроде так. Но, похоже, сегодня днем произошло еще кое-что, пока он пребывал в своем мрачняке. Видать, шоу разыгрывается без его участия.

— Жить буду.

Райан схватил кусок хлеба, свернул его и окунул в банку с маргарином.

— Ты просто бесподобен, Райан, — сказала Марго. — Но возьми хотя бы нож.

Он проигнорировал ее и сунул хлеб в рот. Боже… вкус был просто фантастическим. Сколько же лет он не пробовал хлеба из пшеничной муки? А маргарин… Он даже не был уверен, знакомо ли Кэрри это слово.

Кейт и Эми вышли из кухни с подносом, на котором лежали рыбные палочки и блюдце с соусом тартар, рядом размещался картофельно-овощной салат. Традиционная пятничная еда в лагере никогда не меняется, несмотря даже на то, что единственными гостями сейчас были только они. Пятница — значит, рыба. Словно они были истыми католиками, а не закоренелыми язычниками. Словно праздновали, а не грешили.

— Выглядит просто чудесно, Эми, — сказала Марго. — Присоединишься к нам?

Эми покраснела.

— Может быть, не стоит?

— Пожалуйста, сядь с нами за стол, — сказала Кейт. — Ты ведь тоже часть нашей семьи.

Эми снова покраснела, и у Райана появилось отчетливое впечатление, что она предпочла бы поесть на кухне. Но Кейт села рядом с Марго и освободила место для нее, поэтому Эми сняла фартук и присоединилась к ним.