Я иду искать

И когда я подумала об этом, я догадалась.

Я увидела, где найду то, что мне нужно. Осознала это так ясно, будто Ру склонилась надо мной и прошептала мне на ухо.

Я поднялась и подошла к полкам над камином. Там стояло несколько книг, в основном дамские романы и триллеры — обложки, залапанные многочисленными читателями, были все в пятнах. Идеальное чтиво на отдыхе, типичное для всех сдаваемых в аренду домов. На самой нижней полке располагалось ещё одно стандартное развлечение — стопка настольных игр. Я опустилась на колени.

Под широкой квадратной коробкой с игральными костями расположились коробки подлиннее и поуже: «Скраббл», «Кто убийца?», «Собери вишенки». А в самом низу лежала та самая игра, которая была мне нужна. Любимая игра Ру. «Риск».

Я подняла коробки одной рукой, чтобы вытащить из-под них «Риск», но все они были подозрительно тяжёлыми. Отставив «Риск» в сторону, я раскрыла коробку с костями и поставила на колени. В ней звякнуло что-то увесистое.

Я раскрыла её, и моё сердце бешено заколотилось. Ни кубиков, ни счётных карточек. Только толстый, чёрный, отполированный до блеска короткоствольный револьвер. Сверху вниз по стволу шла надпись: «Ругер». За ним лежала коробка с пулями.

Я хотела посмотреть, заряжен ли пистолет, но вовремя отдёрнула руку. Трогать его не следовало. Я понятия не имела, пользовалась ли им Ру, но мне совсем не нужно было, чтобы на нём остался отпечаток моего пальца или прилипший волос.

К тому же я и без того поняла, что он заряжен. Почувствовала инстинктивно. В надёжном месте, смазанный, готовый ко всему. Ру была настроена решительно.

Механизм был простой и, насколько я поняла, без предохранителя. Я смутно помнила, что у большинства револьверов их нет. Тоже очень похоже на Ру, хотя это, конечно, безумие — когда лишь картонная коробка разделяет шестнадцатилетнего мальчишку и заряженный пистолет.

Господи, как мне хотелось выйти отсюда. Отправиться домой, долго оттирать руки, снять свитер и сжечь, встать под обжигающий душ. Я постаралась об этом не думать. Нужно было осмыслить другое. Ру держала в доме пистолет. Заряженный пистолет.

На это нужна была причина. Она могла храниться в любой из коробок. Я не хотела об этом знать, но надо было выяснить. Надо было понять, как победить, и теперь победа нужна была мне не только ради себя. Ради Панды, ради всех тех людей, которых Ру скручивала в бараний рог. Нужно было выиграть всё — право сохранить мою тайну, сохранить мои деньги, заставить её убраться к чёрту. Я не могла уйти, пока передо мной лежала коробка с надписью «Риск».

Я сняла крышку.

Первое, что я увидела — деньги. Две аккуратные, плотные стопки двадцатидолларовых купюр, стянутые резинками. Ещё несколько разорванных резинок валялись в стороне. Если это были все её запасы, они подходили к концу.

Прочее содержимое лежало совсем не в таком идеальном порядке. Я увидела несколько паспортов, взяла один, раскрыла. С фото улыбалась Ру, под ним стояло имя: Энджи Рено. Так она представилась Тигу. Может, это её настоящее имя? Я посмотрела на дату рождения, подсчитала в уме. Согласно этому паспорту, Ру было тридцать шесть. Я раскрыла другой паспорт, увидела рыжеволосую Ру без улыбки, имя Анжела Лоури. Оно показалось мне самым неромантичным из всех её имён, но паспорт был явно ненастоящим, потому что тогда выходило, что Ру двадцать восемь.

— Вот же сука, — сказала я вслух.

Оставалось ещё два паспорта, новеньких и сверкающих. В одном я увидела светловолосую Ру по имени Анжелика Ру, в другом Луку. На фото у него были светлые волосы. Из-за краски или парика он казался бледнее и моложе, был похож на грустного белого кролика.

Я достала телефон, быстро сфотографировала саму коробку, деньги, многочисленные паспорта, первую страницу каждого паспорта. Решила, что сегодня же вечером погуглю все эти имена, даты рождения и адреса.

Обратила внимание на тёмно-зелёную коробку на петлях. Изнутри она была выстлана бархатом. В ней лежал массивный теннисный браслет с бриллиантом и обручальные кольца, по меньшей мере четыре. Всё это я тоже сфотографировала. И большой конверт из обёрточной бумаги, набитый документами и фотографиями.

Я как следует в нём порылась, фотографируя по ходу действия. Сверху лежали два свидетельства о рождении, оба из Терри-Хота, штат Индиана. За ними — ещё два. Имена — разные, такие же, как в паспортах. Стопка водительских удостоверений, полученных в разных штатах. Индиана, Мэрилэнд, Техас.

Письмо, написанное от руки. Почти нечитаемое, но первые предложения мне удалось разобрать. Они были до того откровенны, что я покраснела. Зачем она это хранит — из сентиментализма? Может, это письмо от загадочного мужа, которого она любит? Или она хранит его, потому что оно рассказывает, как прекрасно её тело? Может быть, автор женат, и это письмо можно использовать против него? Я перевернула письмо, но подписи не увидела.

Вынув из большого конверта конверт поменьше и выпотрошив, я нашла небольшую стопку фотографий и содрогнулась. На них была Ру, но не та Ру, которую я знала. Оба её глаза заплыли, левый почти не открывался. Идеальные скулы были все в синяках, по шее сбегали фиолетовые отпечатки рук. Разбитые губы покрывала корка запёкшейся крови. Эти фотографии каким-то образом заставили меня переосмыслить необходимость револьвера.

Ру смотрела в камеру заплывшими щёлками глаз безо всякого выражения. Остальные фото показывали, что чудовище, совершившее с ней такое, не ограничилось лицом. Было фото в профиль и две фотографии тела. Живот и рёбра цвели синими и багровыми, как фиалки, кровоподтёками.

Перевернув фото, я увидела на оборотной стороне две буквы: НЕ. Я перевернула и остальные. На каждом стояло две буквы, и, разложив фото по порядку, я прочитала:

НЕ ЗАБУДУ.

Я не знала, что говорит о её таинственном браке — письмо или фотографии. Может быть, и то и другое. Может быть, ни то, ни другое. Она удивилась, что я так сильно люблю Мэдди. Может быть, у Луки плохо сложились отношения с отчимом? Или это мог сделать отец Луки?

Мой отец… он нехороший человек, сказал Лука. Не хочу о нём говорить. Ну то есть, никогда.

Трудно было установить возраст Ру на этих фотографиях, так сильно она была избита. Когда это случилось? От этого ли она убегала? Если так, я должна была прекратить свои действия. Ради Луки. Что мог сделать с подростком человек, сотворивший такое с женщиной, пусть даже мерзкой, как Ру? Что он уже сделал?

Я надеялась, что катиться по наклонной, остановившись на пути Тига Симмса, её вынудил ордер на арест, а не мужчина. А может быть, и то и другое. Если из-за меня Ру попадёт в тюрьму, оставят ли Луку с отцом?

Он не был похож на забитого подростка, но, может быть, домашнее насилие подействовало на него иначе? Может быть, он скрывает. Я ведь не слишком хорошо знала Луку. Возможно, Мэдди знала его лучше.

Я посмотрела на часы. Моё время почти истекло. Я убрала всё на место и бессознательно сунула в карман одну из фотографий. Вторую, с надписью ЗА. На ней Ру смотрела в камеру и была довольно узнаваема, несмотря на заплывший правый глаз. Фото её лица могло быть кстати, а другое мне вряд ли удалось бы получить. Если верить Тигу, она не любила фотографироваться. То фото, которое сделал он, было размыто и сделано издалека. Может быть, я не только поэтому украла фотографию. Мне хотелось иметь при себе доказательство её ранимости.

Я стояла у двери, готовая уходить, когда поняла, какую глупость едва не совершила. Мы должны были завтра все вместе идти нырять. Ру — в своём костюме. Я пулей метнулась в спальню, по дороге заглянула в ванную, оторвала клочок туалетной бумаги. Взяла этим клочком презерватив, валявшийся прямо за сумкой со снаряжением, и, преодолевая рвотные позывы, бросила под кровать. Выбросила в унитаз бумагу и вышла из этого чёртова дома.

Ещё у двери разулась, потому что не хотела, чтобы дети услышали мои шаги. Они были не в гостиной. Решили посмотреть видео в подвале, а Оливера взяли с собой. Наверное, он уже уснул. Я прошла в ванную, положила ключи Луки в карман его джинсов, направилась в подвал. Дверь была закрыта — уже нехороший знак! Я открыла её, прислушалась. Жизнерадостная мелодия обучающего видео звучала на всю — я могла хоть чечётку плясать, ребята бы не услышали. Я смотрела это видео примерно семь тысяч раз, так что знала — оно подходит к концу. Я очень вовремя вернулась домой.

Я тихо приблизилась. Ребята заняли диван, Оливер спал в детском кресле. Лука сидел спиной ко мне и смотрел на экран, на красивую девчонку в гидрокостюме, которая заканчивала речь.

Мэдди не смотрела. С ней что-то было не так. Она лежала на диване, одной босой ногой упираясь в пол. Вторая нога лежала на колене Луки — довольно интимная поза. Она отвернулась, зажмурилась, но слишком крепко, чтобы можно было подумать, будто она спит. Брови были высоко вскинуты, щёки ярко горели, на губах блуждала странная полуулыбка — раньше я никогда не видела у неё такого выражения лица.

Я не сразу поняла, что вижу. Хотела позвать её по имени, спросить, всё ли хорошо, и внезапно поняла, что его правая рука вытянута вдоль ноги Мэдди, а пальцы спрятаны под юбкой её купальника.

Я замерла на долю секунды, которая показалась мне бесконечностью.

Лука был полностью одет, другая его рука спокойно лежала на спинке дивана. Мэдди ахнула, её голова чуть откинулась назад, улыбка стала шире, и это вывело меня из оцепенения. Я осознала, что поднимаюсь по лестнице, быстро, беззвучно, не понимая, что делаю, понимая лишь одно: я не хочу, чтобы Мэдди знала, что я всё видела.

Если бы они целовались, я с топотом метнулась бы вверх по лестнице и принялась громко стучать чем-нибудь, чтобы Лука успел стереть с лица клубничный блеск для губ, а Мэдди — поправить волосы. Но это? Чёрт возьми, я не знала, как на такое реагировать.


Лука смотрел видео, но его рука двигалась у неё между ног. Что за бред? Это было нелепо, безумно, чудовищно. Они даже не целовались, не обнимались. Её макияж был в порядке, купальник не съехал. Какие подростки начинают с петтинга?

Я о таких не слышала. Тем более о таких, где в роли принимающей стороны выступала девочка. Я читала много статей о поколении Мэдди — о мальчиках, насмотревшихся порно и ожидающих, что девочки будут выполнять все их желания. О девочках, которые могут под их влиянием отсылать им обнажённые селфи и делать минет, будто это значит не больше, чем поцелуй в щёчку на прощание. Я не хотела, чтобы моя Мэдди такой стала. И Дэвис не хотел. Мы оба начистоту поговорили с ней о сексе, об уважении к себе, о том, что не нужно такого допускать. Но о подобном предупредить забыли.

Я вообще не понимала, как реагировать, но не сомневалась — Дэвис будет недоволен. Тем более что происходящее казалось мне чем-то нездоровым.

— Эй, ребята! Я дома! — закричала я, стараясь, чтобы мой голос звучал жизнерадостно, а не так, будто мне выжигают глаза. После очень небольшой паузы Мэд ответила:

— Отлично.

Я всё ещё не могла найти в себе силы подняться и посмотреть на неё. Задето было и её, и моё достоинство.

— Мэдс? Можешь спуститься?

Я хотела, чтобы она вышла из комнаты. Отошла подальше от Луки.

— Сейчас? — закричала она.

— Сию минуту.

Я готова была молиться, чтобы то, от чего бежит Ру, оказалось ордером на арест. Ордер на арест не изобьёт женщину так, как избили её. Ордер на арест не внушит сыну, ни родному, ни приёмному, странные идеи о сексе и личных границах. Лука казался неплохим парнем, но что, если он убегал от неадекватного отца? Им могла угрожать серьёзная опасность. Если я рассказала бы этому человеку, где их искать, я поступила бы не лучше Ру. Даже хуже, потому что пострадал бы ребёнок. Господи, прошептала я, пусть это окажется ордер на арест.

Я не знала, как расскажу обо всём Дэвису. Нужно ли ему о таком знать? Конечно, она его дочь, но в отношениях отцов и дочерей излишние подробности могут скорее навредить. Но в то же время… сколько тайн я могу скрывать от мужа, пока дело не зайдёт слишком далеко?

— Мы почти закончили, — закричала она, и я тут же подумала: закончили с чем? Я надеялась, она имеет в виду видео. Надеялась, что, услышав мой голос, они отсели друг от друга подальше.

— Ты сто раз это видела. Можешь подойти, пожалуйста? — закричала я. Мой голос стал скрипучим от стыда и напряжения.

Слава Богу, слава Богу, не прошло и десяти секунд, как Мэдди прибежала ко мне.

— Ну чего? — спросила она. Я моргнула. Я не знала, что ей сказать. — Чума?

— Оливер ещё спит? — спросила я наконец. — Можешь отнести его к Лизе, перед тем как пойдём в бассейн?

— Конечно, — сказала Мэдди. Она выглядела как обычно, разве что щёки чуть порозовели. Если бы я не увидела того, что увидела, я решила бы, что они и впрямь серьёзно изучали видео и больше ничего. Но внутри моей приёмной дочери был тайный мир, целостный и сложный, и мне было дозволено видеть лишь его окраины. Я не подозревала, как напряжённо смотрю на неё, пока она не спросила:

— Всё в порядке, Чума?

— Конечно, — сказала я. А потом очень серьёзно посмотрела ей в глаза. — А у тебя?

— Изумительно, — и она побежала за ребёнком.

Как мать, я понимала, что нужно поговорить с ней о её решениях и её теле, постараться убедить её выбраться из трясины в безопасный мир. Но у меня были и другие роли, ужасные роли, которые пробудила во мне Ру.

Неудивительно, что она так резко отреагировала, когда я сказала ей, что Лука общается с Мэдди. У него была та же фамилия, то же место рождения, всё, что мне было нужно, и дети болтали. Мэдди могла всё это узнать, а значит, могла и я. У каждого подростка есть свой тайный мир, и миры Мэдди и Луки вращались совсем рядом. Если они были так близки, как это казалось на мой взгляд, то всё, что я хотела выведать у Ру, выведала девочка, которую я любила.

Но Мэдди не ответила бы мне, если бы я просто спросила. Она была преданной тому, что любила, и её чувства к этому мальчику, пусть и вспыхнули совсем недавно, были глубокими. Она не рассказала бы мне, если бы я не принялась выпытывать. Моя дилемма заключалась в том, что я в принципе могла её разговорить, могла вынудить всё мне рассказать. Если она не знала ответа, я могла вынудить её спросить у Луки. Могла надавить, обязать, заставить.

Она явно не хотела бы, чтобы её отец узнал об увиденном. Я могла использовать это в своих интересах. Мэдди была хорошим человеком, но ещё очень юным, её характер не сформировался до конца; подростки под давлением могут доносить друг на друга. Это я усвоила из той грустной истории в духе О’Генри, которая произошла у нас с Тигом.

Если бы я хотела использовать тайны девочки, которую любила, в своих интересах, я получила бы свою выгоду. Победила бы Ру. Мысль была заманчива, и я ощутила её, как разряд электричества, бегущий по телу. Я видела, как стою напротив Ру, держу в руках её прошлое, и в ней вскипает страх, как вскипал из-за неё во мне. Эта идея ударяла в голову, как алкоголь.

Но так поступать было неправильно.

Я сама испугалась того, как низко пала. Шантажировать Мэдди. Я уже продумывала тактику, как надавлю на неё, заставлю раскрыться, вытяну информацию. Она любила меня, а я очень хорошо её знала. Я чётко представляла себе, как всё получится.

Но что я могла разрушить? Веру Мэдди в меня, её доверие, может быть, даже её любовь. Настроить дочь против себя в тот период, когда вследствие моей лжи между мной и Дэвисом могла образоваться пропасть. Спасая от Ру свою семью, в самый неожиданный момент обнаружить, что сама разбила её на куски.





Глава 14




Сеанс кормления Оливера перед сном только что закончился, и теперь малыш крепко спал на спине между Дэвисом и мной, мягкий, как маленькая тряпочка. Дэвис положил руку на туго набитый животик Оливера, погладил. Надо было отнести малыша в кровать и попытаться уснуть. Завтрашний день на крошечной лодке в компании Ру сам по себе был стрессом, а мне к тому же нужно было приглядывать за новоиспечённым дайвером.

Но я не решалась трогать Оливера. Мне нужно было обсудить с Дэвисом увиденное сегодня. Когда Оливер был рядом, муж становился спокойнее.

Другого выбора не было. В понедельник Луке и Мэдди так или иначе пришлось бы проститься, но за выходные могло случиться очень многое. Я оставила их без присмотра на сорок пять минут. Дэвис должен был знать, как важно не упускать их из вида.

Я коснулась его руки, и он отвёл глаза от сына. Мой настороженный взгляд дал ему понять, что разговор будет серьёзным.