Я иду искать

Я отодвинула ширму в надежде, что Ру наконец уйдёт. Но она не двинулась с места. Словно приросла к дивану.

— Потом договорим, — прошептала я.

— Ну нет, — сказала она спокойно и положила ноги на чайный столик. — Я не собираюсь оставлять тебя одну, пока ты не заплатишь. Тебе приходят разные идеи. Ты строишь планы.

— Что там такое? — крикнула Шар.

Я ничего не ответила, и она вошла в гостиную, толкая перед собой коляску с Руби и ворча, что купит мне часы. При виде Ру слова застыли у неё во рту. Вид у нее сделался как у человека, которого только что предали.

— Ру зашла на минутку, — я почувствовала, будто изменила Шарлотте, и сложная ирония этой мысли от меня не ускользнула.

— Хе-хей! — сказала Руби, знать не знавшая о том, какое напряжение повисло в этой комнате.

— Какими судьбами, Ру? — осторожно спросила Шар, оглядываясь по сторонам.

— Она зашла на минутку, очень неожиданно, — повторила я тихо.

Шар была последней, кого мне хотелось бы сейчас видеть. Лучше уж Дэвис. Или Мэдди. Да хоть сам Господь Бог!

— Привет, Кенга! — сказала Ру, коварно ухмыльнувшись. Она по-прежнему была расслабленна — во всяком случае, ей удавалось это показать. Почти беззаботна.

— Мне не нравится это прозвище, — отрезала Шар. Ру, к моему удивлению, вместо того чтобы продолжить её подначивать, наклонила голову и сказала:

— Правда? Ну прости. Я думала, это классно — то, как оно сочетается с моим. Кенга и Ру. Но если тебе не нравится, я, конечно, не буду тебя так называть.

— Хорошо. Спасибо, — Шар смутилась. Ру наклонилась вперёд, готовая пустить в ход всё своё обаяние.

— Вообще я собиралась потом зайти к тебе.

— Да ну? — Шар изумлённо посмотрела на меня. Я была не в силах вынести её взгляд. Я ощутила свою беспомощность. Откуда мне было знать, что сейчас скажет Ру, смогу ли я остановить её? Я чуть подбросила Оливера, чтобы его порадовать. Ру поднялась с дивана и подошла к Шарлотте.

— Я пришла извиниться. Я думала о книжном клубе, о том, как пришла и всё испортила. Порой я могу вести себя очень скверно, особенно в новой компании. Я просто нервничаю. Я думала, это клуб Эми, потому что вы собрались у неё дома, но она сказала мне, что это твой клуб, а она предоставляет помещение, помогает с рассылкой и всем остальным. Она мне сделала выговор за то, что я испортила обсуждение «Дома Мирта». Тебе повезло с подругой.

Руби дёрнула за ремень, пристёгивавший её к коляске.

— Пути!

— Лучшей подругой, — сказала Шар, вскинув вверх подбородок. Ру немного разрядила обстановку, но облегчения я не почувствовала. Ру сделала это не по доброте душевной. Доброй она не была. Шар, ничего не подозревавшая, великодушная, улыбнулась Ру и сказала:

— Я тоже смутилась. Но у меня это проявляется по-другому. Я начинаю всеми командовать.

— Утром Эми пришлось провести занятие, — сказала Ру, — она всё ещё в купальнике, и ей надо переодеться. Пока можем переговорить с глазу на глаз, — она многозначительно посмотрела на меня, и лишь тогда я в глубине души почувствовала, что начинаю понимать тайный смысл её слов. То, как много она сказала. Как много знала.

— Мне не надо переодеваться, — сказала я.

— У нас всех столько дел. У Эми множество планов. И у меня тоже, — сказала Ру, и я ей поверила. Пока я ездила в Мобиль, думая, что умнее всех, Ру тоже не сидела без дел. Шар сконфуженно посмотрела на меня.

— Пути, — повторила Руби, — хотю иглать с Оббибером!

— Пусть поиграют, — сказала Ру. — Эми, тебе будет удобнее, если ты переоденешь мокрый купальник.

Я опустила Оливера на пол. Мне в любом случае пришлось бы это сделать — руки слишком устали. Шар расстегнула ремень, подтолкнула Руби к барьеру.

— Хе-хей, Оббибер! — закричала она.

— Оббибер! — Ру рассмеялась. — Как это мило! — Я все-таки правильно угадала её тотемное животное. Она была кошкой, и она играла со мной. Она играла со мной всё это время, как будто я была маленькой, глупой, испуганной мышкой. — Я тоже в детстве не могла.

— Чего не могла? — спросила Шар, и вся эта сцена стала абсурдной. Цвета сделались острее и ярче. Время замедлилось и растянулось, но всё же неумолимо ползло вперёд, и я бессильна была его остановить.

— Правильно выговаривать слова, — ответила Ру и залилась продуманным смехом. — Не могла как следует сказать «Анжелика» и называла себя «Желейка». Ну вы представляете, Желейка! Вся семья это подхватила, и, честное слово, меня дразнили Желейкой до второго класса.

Ру посмотрела на меня искоса, из-под полуприкрытых век. Всё моё прошлое стало лишь камешком у неё в кармане. Не только мой самый худший поступок. Он уже не был самым худшим. Мы с Тигом разрушили её план, но ей тоже нашлось занятие. Она не приняла мои слова за чистую монету. Вернулась назад. Проверила то, что должна была проверить сразу.

Самый худший поступок я совершила потом. И продолжала его совершать вот уже семь лет. В отношении Шарлотты. Моей самой любимой, самой чудесной Шарлотты.

— Это так смешно! — сказала Шар. Она попалась на удочку умелой манипуляторши, и поток её слов было уже не остановить. — А меня в детстве называли Лотти, но я не могла выговорить и этого. Я называла себя Лолли. Вся семья, воспитатели, вообще все стали звать меня Лолли. А мой брат, Пол, до сих пор иногда так зовёт.

Её беззаботный смех отозвался эхом в мёртвой тишине, наполнившей комнату. Мы все застыли, глядя друг на друга. Все пятеро. Я, двое малышей, женщина, которая меня шантажировала, и женщина, которая когда-то была Лолли Шипли, а теперь стала моей лучшей в мире подругой.






Глава 11




Я отпустила её туда, в голубую глубину. Туда, где я могла побыть собой. Мне показалось, там ей будет хорошо. Я забрала у неё страх, желание бороться, и она спокойно уплыла вниз, обняв спящего брата. Она так и не стала старше. Так и не поднялась наверх. Она покинула мир, покинула моё поле зрения и мои мысли, ждала меня там, под водой. Лишь так я могла оставаться её подругой, когда узнала, что она — Лолли Шипли.

Сначала я этого не знала. Клянусь вам, не знала.

Потом, спустя несколько месяцев, я удивлялась, как ничего не поняла сразу. Может быть, мы и подружились лишь потому, что я разглядела пухлые щёчки и нежный подбородок Лолли в лице взрослой Шарлотты. Если так, то виной тому было лишь моё подсознание. Потому что, вернувшись сюда и выслеживая Тига, я ни разу не подумала о том, что могу нарваться на кого-то из Шипли. Мне казалось, они много лет назад покинули Флориду.

Я подслушала разговор, в котором мать рассказывала отцу об их переезде. Ещё и года не прошло с тех пор, как мы перебрались в Бостон. Это отвратительно, говорила она: папе пришлось изменить все карьерные планы, бедному Коннору — доучиваться последний год в новой школе, ей — лишиться дома и друзей. И всё это — чтобы успокоить бедных Шипли, дать им возможность не видеть нас. Тут она увидела меня, жалкую, застывшую в дверном проёме, и сменила тему.

В моём присутствии она никогда не обсуждала ни Шипли, ни Тига, ни ещё что-нибудь имеющее отношение к трагедии. Если я сама касалась этой темы, осторожно проползая рядом с ней, как краб, она высылала меня из комнаты с каким-нибудь поручением. Я была умнее любой собаки Павлова, так что послушно мыла её машину или заворачивала подарки в праздничную упаковку, а потом и пытаться перестала.

Когда мы переехали, я не стала ходить к психотерапевту. Мать не хотела, чтобы я говорила с кем-то, кто вынудит меня анализировать, обсуждать, даже вспоминать произошедшее. Ей выгодна была моя ложь, и она всеми способами уничтожала правду.

В каком-то роде запрет обсуждать эту тему стал даже облегчением. Я не имела права даже интересоваться судьбой Шипли, не то что извиняться. Перед лицом их огромной, чудовищной потери мои попытки просить прощения были ничтожны, как пылинки. Лучше всего, решила я, оставить их в покое. Так что я знала об их жизни только то, что они переехали, пока наши с Шар пути не пересеклись.

Мистер Шипли больше не мог себе позволить дорогой дом; его маленький импорт-экспортный бизнес развалился. Шар выросла в Пенсаколе, её детство было очень несчастным. Ей остро не хватало материнской любви, денег и времени побыть ребёнком, потому что ей пришлось заслонить собой дыру, которую пробила я, и взять на себя всю заботу о маленьком брате.

В возрасте двух лет Пол шагнул в соседский бассейн и как камень пошёл ко дну, а пятилетняя Шарлотта прыгнула вслед за ним. Она не очень хорошо плавала. Схватила малыша и вместе с ним устремилась вниз. Она видела поверхность, но подняться не могла. Она брыкалась и барахталась, а маленькие ручки Пола цеплялись за ее волосы. Отец, накачавшийся пива, понятия не имел, что оба его ребёнка под водой.

Кто-то — то ли охранник, то ли соседка, Шар не помнила — вытащил их. Последствиями стали страх воды и осознание того, что, если она не будет смотреть за Полом, то никто не будет. Отец был слишком занят беспробудным пьянством.

Вот где Шар сблизилась с Дэвисом — в группе поддержки для детей, супругов и родителей алкоголиков. Иначе он остался бы для неё просто мужчиной чуть старше, живущим на соседней улице, которому можно помахать в знак приветствия, но уж никак не устраивать его личную жизнь.

Всё это было так запутанно и в то же время так тонко — маленькие колёсики, кусочки паззла, которые, вращаясь и соединяясь, привели к нашей встрече. Потом, уже поняв, кто такая Шар, я сложила тысячи наших разговоров в единое целое. Меня поразило, насколько всё выверено в этой идеальной цепочке.

Если бы хоть что-то пошло иначе… Если бы она проводила летние дни на пляже, стремясь побороть водобоязнь, вместо того чтобы трястись над младшим братом… Если бы она пошла в группу поддержки баптистской, а не методистской церкви… Если бы Дэвис не рассказал ей о продаже за долги дома на соседней улице и молодожёны Филлип и Шар не купили бы себе этот особняк, который в противном случае не смогли бы себе позволить…

Но все эти события произошли и привели к тому, что однажды в полдень повзрослевшая Лолли Шипли сунула голову в дверь «Школы Ныряльщиков» и спросила, даю ли я уроки взрослым. Я её не узнала. Для меня она была всего лишь Шарлоттой Бакстер, которая боялась воды и только что вышла замуж за крутого спортсмена, обожавшего греблю, дайвинг и сёрфинг.

Утром того же дня я съездила в Мобиль, чтобы встретиться с Тигом Симмсом. В который раз. Я повернула назад, прежде чем доехать до границы штата. В который раз. Ещё не отойдя от этого, я посмотрела на Шар и подумала: Вот оно. Маленький, но хороший поступок, который я сегодня могу совершить.

— Конечно, — сказала я и повела её к бассейну.

Мы сидели на краю, свесив ноги в воду, и она рассказывала, как едва не утонула. Если бы она тогда сказала, что её брата зовут Пол, может быть, я бы что-то поняла. Но она этого не сказала. Она называла его «мой маленький брат» и не могла удержаться от слёз.

Мы занимались дважды в неделю. Я восхищалась её упорством и чувством юмора, когда убеждала её встать на мелководье, наклониться и губами коснуться воды, надеть маску с трубкой и высунуться на поверхность. Две недели спустя она уже могла лечь на спину, мёртвой хваткой вцепившись в бортик обеими руками и не отрывая взгляда от потолка, пока я поддерживала её за спину. Мне нравилось, как она медленно, по пунктам побеждает страх: сперва у неё получилось оторвать одну руку, потом другую, и, наконец, с моей помощью держаться на плаву. Когда она смогла поплыть в бассейне, мы вместе отправились в океан. Она боялась наступить на что-нибудь живое, так что я выдала ей ботинки. Она боялась медуз, так что я выдала ей облегающий гидрокостюм. Так она впервые погрузилась на дно — упакованная с головы до ног. Но она это сделала.

За те несколько недель, что мы работали вместе, я её полюбила. Она оказалась болтливой и смешной, и благодаря её компании я отвлеклась от страданий по Тигу; стараясь помочь ей преодолеть страх, на время забыла, что проиграла собственную битву.

Может быть, поэтому я приняла её предложение отпраздновать в «Кофейной нации» её первый успешный заплыв. Мне хотелось есть сладости и радоваться чужому триумфу, потому что я наконец осознала — я не поеду в Мобиль. В ближайшее время. А может быть, никогда. Признавшись себе в этом, я начала думать, как перевести деньги Тигу, но это не помогало — я по-прежнему ненавидела себя за трусость и никчёмность. Моя единственная победа за много месяцев заключалась в том, что я помогла Шар.

По большому счёту, у нас было не так много общего, чтобы подружиться. Я была старше на десять с лишним лет, не замужем, в отличие от неё, интровертом, в отличие от неё. И всё же мы нашли что обсудить за пирожными и карамельными латте. Мы говорили о книгах, о нашей работе, о её муже и ворчуне, сдававшем мне дом. Никто из нас не вспоминал детство — я знала только, что она лишилась матери и почти не общалась с отцом. Моё отдаление от семьи тоже странным образом сблизило нас: у обеих — личная трагедия и нежелание о ней говорить.

С ней я впервые после переезда почувствовала себя в своей тарелке, так что согласилась и на суши-бар на следующей неделе, и на кино, и на кафе-мороженое, куда она взяла с собой Дэвиса.

Два месяца спустя, когда Мэдди стала моей лучшей и втайне самой любимой ученицей, а мы с Дэвисом сходили на целых девять свиданий, Шар пригласила нас, уже в качестве пары, на ужин. Ещё одна особенность нашей странной дружбы заключалась в том, что мы никогда не ходили друг к другу в гости. К тому времени мой фальшивый фонд уже начал работать, и я готовилась анонимно оплатить ипотеку Тига. Колёса завертелись, и можно было покинуть Флориду.

Но я не хотела. Я хотела продолжать общение с Дэвисом и Мэдисон Уэй.

На ужине я впервые встретила Филлипа. Он был коммивояжёром, внешне напоминал мальчишку-первокурсника: невысокий, курносый, румяный, с пышной копной волос. Шар откровенно восхищалась им, носилась вокруг, как образцовая домохозяйка пятидесятых. На мой взгляд, этих двоих объединяла лишь безграничная уверенность в великолепии Филлипа.

Кроме нас с Дэвисом, были ещё две пары — Фентоны и Блейки. Вечер прошёл замечательно, пусть даже мне совсем не понравился Шарлоттин муж. Может быть, даже как раз поэтому. Дэвис тоже был от Филлипа не в восторге, и мы оба выяснили это без лишних разговоров, лишь переглянувшись. Я увидела, насколько хорошо мы понимаем друг друга. Если Шар хотела показать мне все преимущества жизни с Дэвисом Уэем, её план сработал.

Потом, когда мы уже стояли в прихожей и прощались, Филлип задал Дэвису вопрос насчёт клюшек для гольфа. Он собирался приобрести новый паттер, и разгорелся жаркий спор. Шар закатила глаза и ухмыльнулась мне — стоит ли такого ажиотажа спор о том, какой паттер лучше, длинный или укороченный? Я ухмыльнулась в ответ, но не так снисходительно. Я прочитала бы такую же лекцию, спроси меня, какой выбрать регулятор. В ожидании я обвела взглядом прихожую и увидела свадебные фото Шар и Филлипа.

На самом большом они стояли у алтаря друг напротив друга, держась за руки. Шар, казалось, утонула в необъятном платье; её улыбка была лучезарна. Под этой фотографией висели две, поменьше — на одной из них были окольцованные руки Шар и Филлипа. Под всем этим великолепием — приглашение на свадьбу. Плотная кремовая бумага, на которой слова были выведены чернилами глубокого шоколадного цвета, до того витиевато, что пришлось прищуриться, чтобы разобрать, и когда мне наконец удалось, моё сердце судорожно сжалось.



Мистер Лоуренс Б. Шипли

имеет честь пригласить Вас на свадьбу его дочери Шарлотты Марии Шипли…



Я замерла, уже не видя ни времени, ни места, ни адреса. Похолодели руки, ноги, лицо, будто вся моя кровь разом прилила к сердцу.

— Всё хорошо? — обеспокоенно спросил Дэвис. Я покачала головой, моргнула.

— Всё в порядке.