Я иду искать

Я кивнула, поднялась и пошла, сильно сведя за спиной лопатки, чтобы не показывать, какое чувствую облегчение. Она пристально смотрела на меня уже совсем не тем взглядом, что утром. За сегодня она дважды чуть не подставилась, уронила маску провокаторши. Восприняла меня слишком всерьёз. Мне нужно было, чтобы она меня недооценивала. Я надеялась, что так и есть. Потому что, стоит ей оценить меня по достоинству, мне крышка.

Я заглянула домой, села в Субару и поехала по делам.

Время казалось зримым, осязаемым, созвучным с биением и пульсацией сердца. Пять дней, чтобы научиться играть в её игру. Пять дней, чтобы придумать, как победить. Если я в самом деле готова заняться тем, что она называет игрой, а я — борьбой за жизнь, мне придётся отправиться в Вэйверли-Плейс. Я повела машину на север, прочь от «Школы Ныряльщиков», прочь от океана, навстречу своему прошлому.

Поездка ощущалась как нечто абсурдное. Я почти семь лет проезжала мимо этого города, ни разу туда не заглянув. Он стал тщательно вымаранным белым пятном на моей карте — нечто существующее, но неисследованное. До моего бывшего дома было всего несколько миль, но мне казалось, будто я еду в далёкое, зловещее место, безрадостное, безысходное.

Всё тот же опознавательный знак — кованые железные ворота, исключительно декоративного назначения, всегда открытые, с железной витой надписью «Вэйверли-плейс». Когда я была подростком, этот район считался шикарным, но теперь всё изменилось. Дома были по-прежнему большими и, возможно, дорогими, но самые богатые люди в городе теперь строили на участках с видом на отвесный берег.

Я въехала в ворота, и, хотя прошло много лет, всё показалось мне до боли знакомым. Я узнала дома, где жили ученики Брайтона и малыши, за которыми я присматривала, узнала парковку на Мэпл-Драйв. Эта улица пересекалась с той, на которой жила я. Клирвотер-стрит. Проезжая мимо, я старательно отводила взгляд. Мой дом был в этом квартале, а в двух кварталах от него — дом Шипли. У меня не было ни малейшего желания смотреть, какие возле него растут деревья, в какой его перекрасили цвет. Мне вообще не хотелось там быть.

Я резко повела машину на Рэйнвей-стрит, мимо которой едва не проехала. Искала глазами знакомые очертания, но лесов теперь не было. По обеим сторонам улицы выросли новые дома. Меньше, однороднее, выкрашенные в гармоничные пастельные тона, с кирпичным фасадом.

Я повернула к дому своей бывшей одноклассницы, Шелли Гаст. От него было два квартала до грязной дороги. Я чувствовала, как приближаюсь к ней. Будто въезжала в чёрный центр водоворота. Воздух становился резким, электрическим, словно само это место могло осудить меня и приговорить. Маленькие светлые волоски у меня на руках встали дыбом, ладони защипало, будто они затекли. Я остановила машину на том самом месте, перед бывшим домом мистера Прэтта, белым домом в колониальном стиле, стоявшем высоко на холме.

Когда мы с Тигом выехали из лесов, маленькая машина миссис Шипли потеряла управление и пронеслась по всей улице, доехала половину пути до холма, разметав подстриженную траву. Шум разбудил Прэттов. Мистер Прэтт вызвал полицию.

Я вышла из машины. Ноги тряслись так, что мне показалось, я не смогу на них удержаться. Я вдруг поняла, что хочу есть. Очень хочу. Сегодня я ничего не ела, до вчерашнего ужина едва дотронулась. Едва я заметила голод, он тут же стал чудовищным, всеобъемлющим. Быть немыслимо голодной мне показалось даже правильным, и это тёмное чувство было сродни удовольствию. Я вспомнила, что заслужила такое ощущение пустоты.

Закрыла глаза, медленно вдохнула. Я уже не та девочка, и я здесь по делам.

Осмотрелась. На другой стороне дороги парковки были куда больше. Со стороны дома Прэттов с холма шёл спуск. На это место выходили окна только трёх домов. Значит, лишь их владельцы могли хорошо видеть произошедшее.

В девяностые Прэтты были уже весьма пожилыми людьми. Даже их внуки выросли. Значит, Ру не из Прэттов.

Соседний дом, я вспомнила, был тогда выставлен на продажу. В нём никто не жил.

Может быть, Ру — бывшая беспризорница? Не девочка из богатой семьи, а оборванка лет десяти-двенадцати, которая спряталась в пустом доме?

Нет, это было невозможно. Не в этом районе. Здесь везде стояла сигнализация, к тому же частное охранное предприятие контролировало въезд незваных гостей.

В следующем доме раньше жил Джесси Кеннон, парень из Брайтона. В семье было трое мальчишек, девочек не было. Значит, оставался только один дом, песочного цвета, с трёхзубчатой крышей. Я понятия не имела, кто там жил в девяносто первом году.

Я смотрела на окна, а они смотрели на меня, как пустые глаза. Последний дом этого квартала. Дальше Рэйнвэй-стрит уходила в сторону.

Я подошла достаточно близко, чтобы разобрать цифры на почтовом ящике. 226. Можно было позвонить местному юристу, который в своё время помог нам с Бойсом основать фиктивную компанию. Покопавшись в старых записях, он выяснил бы, кто тут жил. Но мне ещё нужно было заехать в «Школу Ныряльщиков», потом забрать сына. Мне не хотелось, чтобы Лука ждал меня так долго — он мог заподозрить неладное.

Я подошла к ящику поближе. Почему бы просто не спросить? Желудок громко взревел, как голодный зверь. Нет ничего плохого в том, чтобы всего лишь задать вопрос.

К двери подошла женщина. Старше меня, в белом горнолыжном костюме, стоившем дороже, чем поездка на хороший горнолыжный курорт. Вид у неё был лощёный, в пепельных волосах ни следа седины, лицо слегка и очень грамотно подтянуто. Как и Ру, она явно делала пластику, но из-за возраста это было заметнее. Что скрывали гладкие щёки и лоб, выдавала морщинистая шея.

— Да? — спросила она, нетерпеливо вскинув брови, будто заранее чувствуя, что я намерена всучить ей брошюру об адских муках или пылесосах. Визиты соседей в Вэйверли были редкостью.

— Простите, что беспокою, и простите за мой вид, — сказала я и виновато поправила волосы, — я только что с йоги. Проезжала мимо и… знаете, я тут выросла. Мне захотелось найти мой дом. Но тут столько нового настроили, что я запуталась.

— Вы жили на этой улице? — спросила она с понятным скептицизмом. Старая Субару у меня за спиной и мешковатая куртка говорили сами за себя. Она в самом деле напоминала спасательный жилет, чёрт бы побрал Ру с её наблюдательностью.

— Да. Возле дома Шелли Гаст. Мы с Шелли вместе учились. Если я смогу найти её дом, то, наверное, свой тоже найду? Я миллион раз проходила этот маршрут.

Её лицо просветлело.

— Ой, Гастов мы знаем! Чудесная семья. Они переехали поближе к внукам. Вы недалеко от их дома. Может, в десяти домах, — она указала в том направлении, откуда я только что выехала.

— Спасибо, — сказала я. — А вы здесь давно живёте? Может быть, знали моих родителей? Деннингсов?

— Не слышала такую фамилию, — ответила она. — Но мы здесь живём всего пятнадцать лет.

— Да, они пятнадцать лет назад и съехали, — уверенно продолжала врать я. — Странно, но ваш дом я вообще не помню. У кого вы его купили?

— Ни у кого, — сказала она и рассмеялась при виде моей недоумевающей физиономии. — Сами построили. Тут было пустое место. Неудивительно, что вы заблудились между нашим домом и Шанти-тауном.

Я изо всех сил постаралась выдать своё огорчение за сочувствие. Подумала, что ей, бедняжке, должно быть, сильно портят жизнь карьеристы, которые могут себе позволить дорогущие дома на холмах. В конце концов сказала единственное, о чём искренне сожалела:

— Не могу поверить, что леса вырубили, — потом добавила: — Спасибо, что объяснили дорогу, — и пошла к своей Субару.

Этого дома в то время ещё не было. Все остальные я уже вычеркнула из списка. Где же тогда жила Ру?

Она видела аварию. Она подробно описала её в тот день, когда во всём мне призналась. Спросила меня, помню ли я звуки, запахи… Я замерла посреди дороги. До меня стало доходить.

В этом плане все аварии одинаковы.

Она сказала, что видела аварию, когда притворялась Лолли Шипли.


Она не сказала ни слова о том, что видела аварию из окна. До этого я додумалась сама. Она просто согласилась.

Что она знала из того, что ей рассказал кто-то другой?

Мою девичью фамилию. Мою историю. Знала, что я виновата в аварии. Что у меня есть деньги. Что я мучаюсь чудовищным чувством вины.

Она разыскала Бойса, потому что уже знала мою историю. Если она не была свидетелем, как она её узнала? Тем более как она узнала, что я была за рулём?

Когда я задала этот вопрос, всё сразу стало понятно. Потому что список людей, знавших, что я была за рулём, был очень коротким.

Я, но молчание давно стало моим вторым именем.

Моя мать, но она так глубоко похоронила правду, что не призналась бы в этом даже самой себе. Я точно знала.

— Вот дерьмо! — воскликнула я, потому что оставался только один человек. Всего один человек, который мог выдать меня Ру.

Тиг. Мать его. Симмс.





Глава 9




Я поехала в «Школу Ныряльщиков», чтобы забрать мокрые костюмы и баллоны с воздухом. Оттуда нужно было сразу же ехать домой, но каждая клетка тянула меня на запад, к Тигу Симмсу. Нервозность накатывала волнами, и на пике я была уверена, что здесь замешан Тиг. Более того — что он дирижирует процессом. Что он — таинственный муж Ру, отец Луки, и весь этот план с самого начала продумал он.

Но если это было так, он должен был узнать, что я выплатила его ипотеку. Зачем присылать ко мне Ру? Он мог бы явиться сам, сказать: Ты правда думаешь, что это подходящая цена за три года моей жизни? Выпиши ещё один чек.

Может, так, как теперь, было больнее. Если они поставили своей целью посильнее меня ранить, они отлично справились. Боль была адская. Но, переводя три года за решёткой в годы жизни Оливера, в годы моей потерянной жизни, я понимала, что заслужила это.

Когда волна спадала и я ощущала слабую надежду, мне становилось так же стопроцентно ясно, что Ру использовала Тига. Он стал пешкой в её игре. Он может знать факты о ней — девичью фамилию, адрес, кого-то из клиентов — и эти факты мне помогут. При условии, что он захочет мне помочь.

Но с чего бы вдруг? — спрашивала себя я, и тревога вскипала с новой силой.

Это был беспрерывный цикл эмоций, кипевших и бурливших во мне, но я не могла просто приехать к Тигу и всё это остановить. Я должна была забрать Оливера, встретиться с Лукой, угодить Ру. Она была достаточно умна, чтобы занять моё время, взять меня под надзор.

Подъехав к дому, я увидела Луку, уже сидевшего на ступеньках, как сирота, и смотревшего в глубины мобильника. Его голову украшали огромные беспроводные наушники. Натянув улыбку, я постаралась своим нормальным голосом сказать:

— Привет, Лука.

Для него я была лишь милой Чумачехой, которая не против оказать ему услугу, а не жертвой его мамаши, вынужденной расплачиваться за всё плохое, что принесла в мир.

Он, должно быть, услышал меня сквозь музыку, потому что поднял глаза и одарил меня белоснежной улыбкой, такой ослепительной, что у меня перехватило дыхание. Что я готова была совершить в пятнадцать лет, чтобы такой красивый мальчик так мне улыбнулся? Всё что угодно. Таков был ответ, и моё сердце сжалось от жалости к Мэдди. Лука поспешил ко мне, опустив наушники на шею.

— Здрасьте, миссис Уэй. Это так круто! Спасибо вам, — сказал он с искренней благодарностью.

Я усадила его на диван, дала бутылку колы и учебник. Он принялся прилежно изучать его. В конце каждой главы были вопросы, и, доходя до них, он подчёркивал варианты ответов. Даже наушники надевать не стал, целиком погрузившись в книгу.

Я поймала себя на том, что разглядываю мальчишку. Ищу черты Тига в прямых линиях его носа, в очертаниях широких, полных губ, рельефной челюсти. Но не нахожу.

Это ровным счётом ничего не значило. Гены — сложная вещь, и к тому же, чтобы быть мужем Ру, Тигу не обязательно требовалось быть отцом Луки. Он мог быть ей и не мужем, а партнёром по бизнесу. Или марионеткой. Наблюдая за Лукой, я думала, что мне тоже не помешал бы учебник. Пособие по шантажу. Макиавелли[10] для чайников. Что угодно, что помогло бы мне выяснить истинные мотивы Тига. Но это можно было сделать, только отправившись к нему лично. Только обо всём расспросив.

Минуты и часы пожирали друг друга. Ру не пришла проверить, как мы тут, видимо, слишком занятая собственными делами, тоже довольно паршивыми. Лука прочитал два раздела учебника и прошёл тесты ещё до того, как Мэдди вернулась из школы. Они отправились в подвал «потрепаться» — уж не знаю, что это теперь означает. Надеюсь, ничего такого.

Я удостоверилась, что дверь в подвал открыта, и спустя полчаса лицемерно принесла им кока-колу и нарезанные яблоки. К моему облегчению, они невинно сидели у ноутбука и смотрели какую-то глупость на ютубе. Лука был всецело поглощён происходящим на экране, но Мэдди тайком на него поглядывала. Мою девочку ожидала любовная драма, но я надеялась, не слишком серьезная. Объект безответной влюблённости должен был вскоре уехать, не успев оставить глубокую рану. Ну а пока он безвылазно торчал у меня дома.

Мне нужно было выкроить немного времени на завтра. Ру оставила мне совсем чуть-чуть, но я надеялась утром что-нибудь придумать.

Пока дети сидели в комнате, я потренировалась врать перед зеркалом в ванной. Чтобы победить Ру, мне нужно было научиться врать не только словами, но и молчанием. Всё моё тело должно было стать лживым, улыбка — пропитаться притворством, плечи и руки — в любом состоянии оставаться расслабленными.

За обедом я немного отработала навык, наврав Дэвису и Мэдди, что завтра утром мне придётся подменить заболевшую коллегу. Это не поездка на лодке, сказала я, лишь прогулка у рифов. К девяти вернусь домой, сказала я, успею проводить Дэвиса на лекцию, которая начинается в половине десятого, и встретиться с Шар. Я даже ела как обманщица, будто мне в самом деле нравился вкус мясного рулета, твёрдого, как глина, в пересохшем рту.

Они поверили. Так легко, что я испугалась. Значит, я хорошо врала. Слишком хорошо.

Вечером, в постели, Дэвис не стал задавать мне вопросов по поводу того, что меня беспокоит, или завтрашнего занятия, которое я придумала. Он уже давно захрапел, а я все лежала без сна. Меня тошнило от чувства вины, и я была этому рада. Впрочем, Ру на моём месте спала бы сладко, как Оливер. Она могла заставить меня врать, но не могла заставить полюбить это занятие.

В четыре часа утра я встала, натянула лёгкое хлопковое платье на цветастый купальник, будто впрямь собиралась на пляж. Даже одежда способствовала моему вранью. И что хуже всего, я врала, чтобы встретиться с Тигом Симмсом. Наша последняя встреча закончилась так ужасно. Мысль об этом едва не лишила меня остатков решимости.

Ещё до того, как встало солнце, я подъехала достаточно близко к бухте, чтобы ощутить запах соли. Мне захотелось повести машину под воду, туда, где было тихо и никто не знал моего имени. Семь лет назад я столько раз проезжала по этому шоссе. Сначала не могла даже выехать из Флориды. Неделя шла за неделей, и я подбиралась всё ближе, но так и не сумела добраться до знака, гласившего: «Балдвин-Бич». Двадцать пять лет стыда преграждали мне путь.

Теперь же я неслась к автомастерской «Реставрация», изо всех сил давя ногой на газ, не имея ни малейшего понятия о том, что меня ждёт. Я не могла позволить сложной гамме навалившихся чувств, остановить меня.