Я иду искать

Спустя полминуты я уже была наверху — натягивала старый купальник лаймового цвета, сверху — растянутое хлопчатобумажное платье. Рванула к шкафу в гостиной, где лежало всё моё снаряжение для дайвинга, и стала проверять, всё ли на месте. Два полных баллона. Я знала, что они на 32 % полны нитрокса[7], но всё равно проверила.

Это было хорошо. Это отвлекло моё внимание. Всё в порядке, я доверяю свою жизнь этим трубкам, этим баллонам, этим хрупким конструкциям. По пути к машине посмотрела в приложении, какая будет погода, ожидаются ли приливы и отливы, а потом поехала прямо к заброшенному пирсу. Сентябрьским будним утром я была совсем одна на этой залитой солнцем песчаной полосе. Я даже не сообщила Дэвису, не позвонила в магазин, чтобы сказать, где я. Умные ныряльщики не погружаются поодиночке, даже в таких знакомых местах, как этот пляж, но я бросила сумку, через голову стянула платье, сбросила сандалии. Ещё раз осмотрела снаряжение и шагнула в сине-голубые волны.

Поднялся ветер; мои неуклюжие, тяжеловесные шаги стали медленнее, пока наконец волны не коснулись бёдер. Этого было достаточно, чтобы упасть, раскинув руки, и позволить воде нести себя. Она забрала меня. Она позволила погрузиться.

Вода была густой от зелёных водорослей. Низкая видимость. Но это даже радовало. Я не хотела видеть слишком много. У меня не было ни малейшего желания смотреть по сторонам. Мне хотелось лишь быть здесь, в этом мире зелёной воды, накрывающей с головой. У океана было своё дыхание, и моё слилось с глубокими вдохами-выдохами прилива.

Когда Ру впервые произнесла это слово, «справедливость», я почувствовала, будто весь воздух, который я выдохнула, проник в меня вновь. Я дышала размеренно и часто, океан нёс моё тело вниз, к покатому склону, в священное, тихое место, достаточно огромное, чтобы я могла спрятать там всё, что меня тревожило.

Я добралась до развилки пирса, где кружили маленькими стайками косяки мелкой рыбы, блестевшие серебром в зелёных сумерках. Они кружили рядом, собираясь в фигуры. Каждый был сам по себе, но все вместе стали командой, и каждый надеялся, что его не вытолкнут. Передо мной пронеслись две длинные, тонкие тени. Косяк привлёк барракуду. Вот как устроен мир — хищники приплывают на мясо.

Они смотрели, как я апатично двигаюсь мимо.

У останков старого пирса лежала под камнем усатая акула. Большая, длиной с меня, она смерила меня спокойным взглядом серо-коричневых глаз. Тонкая рыба-прилипала, раздувая жабры, с деловитым видом пронеслась мимо.

Я погрузилась где-то футов на тридцать и поплыла к останкам столба. Можно было погружаться и глубже, туда, где был только океан и ничего, кроме океана. Я могла двигаться вниз по склону, пока не словлю кайф. От недостатка кислорода закружится голова, я могу продолжать движение, пока баллон не опустеет, а потом отстегнуть крошечную бутыль с воздухом, висящую у бедра, резко глотнуть и раздеться донага. Оставить только грузовой пояс — пусть держит меня в холодных, тёмных глубинах. Я почувствую то, что чувствовала настоящая Лолли Шипли в день, когда вошла в бассейн. Я увижу, как поднимется последний пузырёк воздуха, провожу его взглядом, но не поднимусь вслед за ним. Прошлое утонет вместе со мной.

Я видела, как это может быть. Я не боялась. Если бы Ру пришла ко мне семь лет назад, я, может быть, именно так и поступила бы. Двигалась бы к югу, а потом — в никуда. Но моя нынешняя жизнь была такой приятной, такой дорогой для меня. Где-то надо мной, в весёлых солнечных лучах, Оливер играл с Руби, и под пристальным взглядом Шар им нечего было бояться. Дэвис сидел в кабинете, может быть, проверял письменные работы студентов. Мэдди украдкой переписывалась с кем-нибудь или продиралась сквозь математические формулы. Я должна была вернуться к ним.

Но чуть позже. И, по правде сказать, если бы Ру явилась семь лет назад, я бы так себя не чувствовала. Семь лет назад я ещё не была лёгкой наживкой. Я могла с лёгкостью дать ей то, чего она хочет. Но теперь…Ставки были выше, чем она думала. Я чувствовала, как повышается пульс. Слишком много мыслей. Я тяжело дышала, втягивала газ, как новичок. Нужно было срочно закрывать баллон.

Поднявшись на фут, я подплыла к огромной груде обломков, и любопытная усатая акула двинулась за мной. Легко проплыла мимо, явно привыкшая к ныряльщикам. Медленно приблизилась вплотную, боднула, как кошка, и я нежно почесала ей голову кончиками пальцев. Ласкать прохладную, гладкую рыбью кожу было приятно. Акула отплыла в сторону и зашла с другой стороны, чтобы я вновь её погладила.

В этот краткий, тихий миг рядом уже не было пляжа, не было маленького сына, которому я нужна, не было семьи, друзей, работы. Не было Ру, знающей о том, о чём ей знать не следовало.

Было только моё дыхание и этот миг. Океан вздымался вокруг меня, шумел и бурлил, и каждое животное, каждое растение, каждая клетка были заняты своим и только своим делом. Время шло, хотя я не чувствовала времени. Оно было лишь цифрами, выставленными на табло и напоминавшими, что пора закругляться. Я легко кружила возле склона, и усатая акула тенью двигалась за мной.

Уже ближе к концу я увидела синего краба, смотревшего на меня из-под большого куска скалы. Он широко расставил клешни, стараясь казаться больше, на тот случай, если я выуживаю крабов из-под камней и ем. Я почувствовала, как улыбаюсь под маской, очарованная его храбростью. У меня вновь всё было в порядке. Глядя на краба, я поняла, кто такая Ру. Поняла, что ничего ей не должна. И что готова с ней встретиться.

Я двинулась назад, свернула у покатого отлогого откоса, остановилась и поднялась наверх. К тому времени, как я уложила снаряжение и переоделась в мокрое, рыжее от песка платье, часы показывали почти полдень. Спокойная, я убрала вещи в машину, села за руль. Мотор заводить не стала. Вынула телефон из коробки для перчаток, открыла Гугл-документы.

Шар добавила в нашу телефонную книгу номер Ру. Мы вели список в алфавитном порядке, и теперь на втором месте стояло имя Анжелики Ру. В самой глубине души мне стало неприятно оттого, что её имя расположено прямо под моим[8], почти касаясь его. Раз ей не нравится, что её называют Анжелика, пусть отправляется вниз, туда, где буква Р.

Но я подавила в себе это чувство. Она знает мои секреты, и это опасно. Я знаю, кто она. Надо казаться уступчивой, надо её успокоить. Я откинула с лица покрытые солью волосы, несколько раз вдохнула, стараясь сосредоточиться.

Когда я была совсем готова, набрала номер. Не прошло и двух гудков, как она сняла трубку.

— Алло? — её голос был напряжённым.

— Привет. Это Эми, — сказала я. — Я подумала…

— Ты не особенно торопишься, верно? — я поняла, что она не напряжена. Она просто злится. — Ты придёшь?

— Чуть попозже, — сказала я, и она фыркнула.

— Ах, чуть попозже? Ты кто такая?

— А ты кто такая? — спросила я в свою очередь. — Когда ты сказала, что я должна…

— Не по телефону, — оборвала она. — Приезжай. Сейчас.

Ну вот и всё.

— Ах ты сука, — тихо сказала я гудкам в трубке.

Отчасти мне хотелось взять второй баллон и вновь погрузиться под воду. Но я уже собралась с духом.

К тому времени, как я вернулась домой, шёл уже второй час, а мне ещё нужно было забрать Оливера. Мне не хотелось тащить ребёнка к Ру, но Шар надо было к врачу. Я оставила машину возле дома и прошла два квартала до Шарлоттиного переулка, даже не заглянув домой, чтобы хоть немного прибрать тот бардак, который устроила в кладовке. Я уже совершенно высохла.

Я осыпала Шар благодарностями, обещала вернуть ей долг с процентами. Оливер, которого одолел дневной сон, вырубился в детском кресле. Мне удалось, не разбудив малыша, поставить кресло в коляску и проехать два двора до дома Ру.

Красной машины на парковке не было, но в доме играла тихая музыка. Там кто-то был.

Я позвонила в звонок и почти сразу же услышала шаги. Ру распахнула дверь. За её спиной горланил какой-то сомнительный, неблагозвучный джаз. Она была босиком, в лосинах на низкой талии и спортивном топе, прикрывавшем не больше, чем бюстгальтер. Она была далеко не так спокойна, как я — рот вытянулся сердитой линией, лоб нахмурился настолько, насколько позволял ботокс.

— Заходи. Луку я отправила по делам, так что времени у нас достаточно, — она отступила в сторону, чтобы я могла вкатить коляску.

Я вошла в тёмную гостиную, набитую уродливой, но крепкой мебелью, которая в конце пути всегда оказывается в съёмных домах, и ощутила дежавю, хотя ни разу в жизни не заходила в домик Спрайта. Было темно — панорамное окно было завешено плотным, серым одеялом, но, когда глаза привыкли, я увидела, что Ру смотрит на меня большими, мокрыми глазами, сердитыми и вместе с тем обиженными. Вполне в её стиле.

— Не могу поверить, что ты заставила меня ждать так долго. Тем более с учётом всего.

— Хватит, — сказала я тем тоном, каким требовала Мэд перестать противно щёлкать ложкой по зубам, когда она ест овсянку. — Никакая ты не Лолли Шипли.


Глаза Ру, глаза раненого зверя, засверкали.

— Как ты можешь такое говорить? Я всё видела…

— Не из автомобиля. Пластическая хирургия — не машина времени, Ру, — сказала я многозначительно и строго. — Тебе, я так понимаю, под сорок.

Повисло напряжённое молчание, а потом Ру выпрямилась. Вся мировая скорбь слетела с неё, как плащ. Я почти видела, как она упала к ногам Ру. А злость осталась.

— Мне не сорок, — прошипела она. — Я могла бы легко…

— Лолли Шипли погибла, — перебила я. Грубо. Резко. Глядя ей прямо в глаза. Не хватало, чтобы дрожал мой голос.

Мои слова сбили с неё спесь.

— Вот чёрт, — сказала она. — Когда?

— Ей было пять. Она утонула, — сказала я так спокойно, как только могла в таких обстоятельствах.

— Ты, мать твою, издеваешься? — прошипела Ру, разозлившись уже по-другому. Как будто эта информация её не убедила. Она смотрела на меня, выжидая.

Я не хотела больше говорить ни слова. Меньше всего хотела вручить ей ключи от сейфа, в котором хранилось моё чувство вины.

После смерти миссис Шипли мистер Шипли стал совсем плох. Запил. Потерял дом, работу. Они переехали в Милтон, штат Флорида, в паршивый район, в котором только и было хорошего, что общий бассейн.

Пропустив детали, я просто сказала:

— Малыш, Пол, в двухлетнем возрасте упал в бассейн. Лолли прыгнула вслед за ним. Хотела спасти маленького брата.

Я сказала эти слова как можно более сухо. Я не стала говорить, что мистер Шипли в это время спал на лежанке в четырёх футах от детей. Не сказала, что он пил. Я перестала говорить, перестала думать. Таковы были правила — не думать о Лолли, не думать ни о ком из Шипли — и вплоть до этого момента мне удавалось. Синева. Пузырьки. Я отпустила её туда, под воду.

Там было совсем неплохо. Там я чувствовала себя как дома. Я задержала дыхание, вдохнула, выдохнула. Было так странно рассказывать эту историю, когда мой сын спал в комнате невинным сном.

Ру отвернулась, промычала:

— Вот чёрт! Я должна была это учесть.

Она отвернулась к лестнице на другой стороне комнаты. Пока она стояла ко мне спиной, я с силой протёрла глаза, но, когда вновь подняла их, ощущение дежавю только усилилось. И всё-таки я здесь никогда не была. Не в этом доме, и уж точно не в этой ситуации. Может быть, она показалась мне знакомой, потому что я ждала её, ждала той или иной правды, все годы покоя колебалась между надеждой и страхом.

— Я не знаю никаких Ру, живших по соседству. Это фамилия мужа? — спросила я, когда она вновь повернулась ко мне. Её план провалился, но она видела меня за рулём. Она мёртвой хваткой держалась за моё прошлое, а значит, и за меня.

Прошло много времени, прежде чем она ответила, и её выражение лица было в точности такое же, как моё. Она пыталась понять, как много можно рассказать мне.

— Неважно. Ты знаешь, что я там была. Ты знаешь, что я видела, — она подошла ко мне, обойдя коляску Оливера, и мы оказались лицом к лицу. — Ты знаешь достаточно, чтобы дать мне то, чего я хочу.

— И чего же? — спросила я, хотя была абсолютно уверена в ответе.

Ру улыбнулась.

— Раздевайся, — сказала она таким тоном, будто это было очевидно. Я скрестила руки на груди, инстинктивно пытаясь себя защитить.

— Я этого делать не буду, — мой голос был смущённым, но решительным. — О деньгах я говорить согласна, но об этом…

Ру хихикнула.

— На твоё целомудрие никто не покушается, Орлеанская дева. Давай. Я тебе уже сказала — я нормальной ориентации.

Я сглотнула. Она сама в этом спортивном костюме была почти раздета. Я отметила гибкую талию, прекрасная грудь под прозрачной майкой. Ощутила лишние четыре килограмма, которые прибавила после родов. Они ощущались как сорок, когда я смотрела на холёные мускулы её рук и ног, даже подтянутого живота. В этом мягком свете казалось, что ей не больше тридцати. При виде неё я словно вернулась в прошлое. Туда, где была юной Эми с её жадностью и трусостью — то и другое уже покрылось плесенью от старости, но все ещё было живо. Я заставила себя смотреть ей в лицо. Не в прошлое.

— Тогда зачем? — настаивала я.

Она закатила глаза, голос у неё сделался скучающий и нетерпеливый.

— Я должна удостовериться, что на тебе нет жучка.

— Жучка? Чтобы записать всё это? — спросила я. Меньше всего мне хотелось записывать любой из наших разговоров.

— Так бывает, — сказала она. Подошла к видавшему виды столу со стеклянной крышкой, достала айфон. Повертела в руках, включила джаз. Я услышала дребезжащий, далёкий голос.

«Я не хотела, чтобы это случилось. Я никогда не хотела врать. Я не помнила, что была за рулём. Сначала я не помнила. Я никогда не хотела. Никогда не хотела. Клянусь».

Голос дрожал и вибрировал, чужой и, несомненно, мой.

«Но ты её убила», — голос Ру звучал в нескольких метрах от её закрытого рта.

«Да», — отвечала я. Всего одно слово, но этого слова было достаточно.