Изменённые 4. Лето волонтёра
Часть 64 из 73 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Ты рискуешь собой.
— Я эволюционирую и вернусь.
— Не обязательно. Ты рискуешь.
— Таков мой смысл, — отвечает Высший Максима. — В любом случае вы предупреждены.
Всё сказано и не нуждается в разъяснениях.
Высший Инсеков исчезает, Инсек оседает на пол. Трясёт головой. Произносит:
— Когда ты вернёшься, я отправлю к тебе свою копию. Это может быть самым безопасным способом связи.
— Хорошо, — соглашается Высший.
И тоже исчезает.
Возникает в спальне и смотрит на Дарину.
Идёт на кухню, наливает стакан воды.
И исчезает.
Максим стоит у стола, сонно глядя на стакан. Отпивает из него, откашливается, идёт в спальню.
…Я дёрнулся и закричал.
Остатки воспоминаний, открытых Высшим, до сих пор огнём пылали в мозгу.
— Сволочь! — закричал я, прислушиваясь к себе. — Тварь всемогущая, голым в космос вытащила, вот почему у меня грудь болела поутру!
Инсек разразился скрежещущим звуком. Спросил:
— Ты вспомнил встречу в Храме? Твой Высший удостоил тебя знанием?
— Он не мой!
— Твой, именно твой. — Инсек завозился, подтягивая под себя лапы. — Тебе больно и грустно, верно?
— Что ты знаешь о боли?
— Всё. Ты понял, кто ты?
— Нет, но я понял… понял, что не справился. Раз уж Милана вернулась.
Я замолчал.
— А ещё? — с любопытством спросил Инсек.
— Что если я позволю Высшему Миланы развиться, то погибнет весь мир.
— С моей точки зрения, — сказал Инсек, — информация полезна и не допускает двоякого толкования.
К сожалению, он был прав.
— Желаю спокойно умереть, — сказал я. — Если это для тебя важно… я больше не в обиде.
Инсек помолчал.
— Неважно. Но благодарю.
Я выпрыгнул из тёмного зловонного фургона. Аккуратно закрыл двери.
Водитель курил, пряча сигарету в кулаке. Наверное, ему было интересно, что там происходило, но впереди у него была Сардиния, апельсиновая роща и дом на берегу моря. А он был достаточно умён, чтобы понимать: очень часто незнание — благо.
Надеюсь, ему понравится на Сардинии.
— Можешь ехать, — сказал я. — Бензина возьми побольше.
— Запасся, — коротко ответил водитель. Какие-то вопросы всё-таки вертелись у него на языке, но он промолчал, полез в кабину.
А я пошёл к лифту.
Часть 3. Глава пятая
Глава пятая
Самым странным в Комках было то, что они остались.
Исчезли только Продавцы.
Сами бесформенные сооружения продолжали стоять и ничего с ними не делалось. Горел внутри свет, работала вентиляция. Остались занавески между торговой зоной и местом, где Продавцы отдыхали на кушетке и получали товары из стеклянного куба-синтезатора.
Занавески, разумеется, скоро спёрли.
Кушетки и стеклянные кубы тоже быстро утащили.
Государство опечатало и охраняло несколько Комков в Москве, но как говорил Лихачёв, кушетка оказалась просто кушеткой, штора просто шторой, а стеклянный куб — кубом из стекла. Никаких признаков высоких технологий.
В кубе-синтезаторе, скорее всего, технологии были. Но то ли оказались нашим учёным не по зубам, то ли Продавцы извлекли их, оставив пустую стеклянную коробку.
Так что большая часть Комков осталась бесхозной и разграбленной. В некоторых открыли бары и маленькие клубы, в других поселились психи, обожествляющие Продавцов или бомжи. Некоторые стояли пустыми, лишь иногда в них устраивали тусы подростки, бухающие и трахающиеся прямо на прилавке.
В «моём» Комке, рядом с Гнездниковским, неделю процветал самый натуральный карго-культ. Какой-то псих замотался в балахон, копирующий одежду Продавцов и принимал у сёрчеров кристаллики, расплачиваясь рукописными расписками: «принято в обмен на лекарство для улучшения памяти», «принято в обмен на ящик коньяка «Деламен» пятидесятилетнего», «принято в обмен…»
Курс был даже лучше, чем у Продавцов, а псих уверял, что его назначили временно принимать кристаллы и со временем всё будет выплачено.
К нему приходили и сдавали лут, хотя, наверное, понимали — это фуфло. Так когда-то люди вкладывали деньги в финансовые пирамиды.
Через неделю сёрчерам надоело. Психа побили, сорвали занавеску, которую он повесил вместо украденной и обнаружили старую акриловую ванну, засыпанную кристалликами. В ней псих и спал, раздевшись догола, что помогло кристалликам не протухнуть, но обошлось ему ещё в несколько хороших пинков и затрещин.
Вместо стеклянного куба, кстати, он поставил пустой разбитый аквариум, в который зачем-то положил мягкую игрушку — рыбку дори.
После этого Комок опустел. Иногда молодежь тут тусила, но отпугивающее излучение Гнезда всё-таки делало место не слишком уютным.
Вот и сейчас, когда я вошёл в Комок (дверь оказалась не такой прочной, как стены, и болталась на одной петле) там никого не было. Горел свет, воздух был чист и прохладен, несмотря на то, что на прилавке стояли в ряд пустые пивные бутылки и лежали в бумажных тарелках остатки вяленых лещей. Ну или какой-то иной рыбы, я в ней плохо разбираюсь.
Хорошая вентиляция. Но в общем и гуляли тут довольно культурно, свинячили в меру.
Сам не знаю, зачем я сюда зашёл перед визитом в Гнездо. То ли ностальгия какая-то прорезалась, то ли хотелось верить, что открою дверь, а за ней всё как прежде.
Но жизнь так устроена, что как прежде никогда ничего не бывает. Лучше, хуже, но всегда иначе.
Я запрыгнул на прилавок. Посидел в ожидании, глядя на перевёрнутую ванну и разбитый аквариум. Плюшевая рыбка смотрела на меня восторженными глупыми глазами.
Ну, давай… шрёдингеровский Продавец. Появляйся из небытия!
Нет, никого не возникало.
— Я этого не хотел, — сказал я негромко. — Меня всё устраивало. Это родители переживали, а мне такая жизнь нравилась.
Я помолчал, но ответа, конечно же, не было. В этом преимущество разговора с пустотой.
— Но я же не мог пройти мимо, — продолжил я. — Отпустить девчонку одну в Гнездо, где всех поубивали. Я не мог.
— Да мог ты, мог, — раздалось за спиной
Я обернулся и увидел Ивана.
Прежний стоял у двери, закутанный во что-то вроде накидки из тонких искрящихся нитей, будто нацепил на себя пучок гирлянд. По нитям пробегали разноцветные огоньки.
— Вот уж не думал, что вы пользуетесь технологиями, — сказал я.
— Почему?
— Ну, раньше…
— Раньше не требовалось, — Прежний усмехнулся. — Эта штука экранирует меня от всего.
— Но я вас вижу.
— Потому что я так захотел. Кстати, не называй меня по имени, хорошо? Твои слова могут услышать.
— Я эволюционирую и вернусь.
— Не обязательно. Ты рискуешь.
— Таков мой смысл, — отвечает Высший Максима. — В любом случае вы предупреждены.
Всё сказано и не нуждается в разъяснениях.
Высший Инсеков исчезает, Инсек оседает на пол. Трясёт головой. Произносит:
— Когда ты вернёшься, я отправлю к тебе свою копию. Это может быть самым безопасным способом связи.
— Хорошо, — соглашается Высший.
И тоже исчезает.
Возникает в спальне и смотрит на Дарину.
Идёт на кухню, наливает стакан воды.
И исчезает.
Максим стоит у стола, сонно глядя на стакан. Отпивает из него, откашливается, идёт в спальню.
…Я дёрнулся и закричал.
Остатки воспоминаний, открытых Высшим, до сих пор огнём пылали в мозгу.
— Сволочь! — закричал я, прислушиваясь к себе. — Тварь всемогущая, голым в космос вытащила, вот почему у меня грудь болела поутру!
Инсек разразился скрежещущим звуком. Спросил:
— Ты вспомнил встречу в Храме? Твой Высший удостоил тебя знанием?
— Он не мой!
— Твой, именно твой. — Инсек завозился, подтягивая под себя лапы. — Тебе больно и грустно, верно?
— Что ты знаешь о боли?
— Всё. Ты понял, кто ты?
— Нет, но я понял… понял, что не справился. Раз уж Милана вернулась.
Я замолчал.
— А ещё? — с любопытством спросил Инсек.
— Что если я позволю Высшему Миланы развиться, то погибнет весь мир.
— С моей точки зрения, — сказал Инсек, — информация полезна и не допускает двоякого толкования.
К сожалению, он был прав.
— Желаю спокойно умереть, — сказал я. — Если это для тебя важно… я больше не в обиде.
Инсек помолчал.
— Неважно. Но благодарю.
Я выпрыгнул из тёмного зловонного фургона. Аккуратно закрыл двери.
Водитель курил, пряча сигарету в кулаке. Наверное, ему было интересно, что там происходило, но впереди у него была Сардиния, апельсиновая роща и дом на берегу моря. А он был достаточно умён, чтобы понимать: очень часто незнание — благо.
Надеюсь, ему понравится на Сардинии.
— Можешь ехать, — сказал я. — Бензина возьми побольше.
— Запасся, — коротко ответил водитель. Какие-то вопросы всё-таки вертелись у него на языке, но он промолчал, полез в кабину.
А я пошёл к лифту.
Часть 3. Глава пятая
Глава пятая
Самым странным в Комках было то, что они остались.
Исчезли только Продавцы.
Сами бесформенные сооружения продолжали стоять и ничего с ними не делалось. Горел внутри свет, работала вентиляция. Остались занавески между торговой зоной и местом, где Продавцы отдыхали на кушетке и получали товары из стеклянного куба-синтезатора.
Занавески, разумеется, скоро спёрли.
Кушетки и стеклянные кубы тоже быстро утащили.
Государство опечатало и охраняло несколько Комков в Москве, но как говорил Лихачёв, кушетка оказалась просто кушеткой, штора просто шторой, а стеклянный куб — кубом из стекла. Никаких признаков высоких технологий.
В кубе-синтезаторе, скорее всего, технологии были. Но то ли оказались нашим учёным не по зубам, то ли Продавцы извлекли их, оставив пустую стеклянную коробку.
Так что большая часть Комков осталась бесхозной и разграбленной. В некоторых открыли бары и маленькие клубы, в других поселились психи, обожествляющие Продавцов или бомжи. Некоторые стояли пустыми, лишь иногда в них устраивали тусы подростки, бухающие и трахающиеся прямо на прилавке.
В «моём» Комке, рядом с Гнездниковским, неделю процветал самый натуральный карго-культ. Какой-то псих замотался в балахон, копирующий одежду Продавцов и принимал у сёрчеров кристаллики, расплачиваясь рукописными расписками: «принято в обмен на лекарство для улучшения памяти», «принято в обмен на ящик коньяка «Деламен» пятидесятилетнего», «принято в обмен…»
Курс был даже лучше, чем у Продавцов, а псих уверял, что его назначили временно принимать кристаллы и со временем всё будет выплачено.
К нему приходили и сдавали лут, хотя, наверное, понимали — это фуфло. Так когда-то люди вкладывали деньги в финансовые пирамиды.
Через неделю сёрчерам надоело. Психа побили, сорвали занавеску, которую он повесил вместо украденной и обнаружили старую акриловую ванну, засыпанную кристалликами. В ней псих и спал, раздевшись догола, что помогло кристалликам не протухнуть, но обошлось ему ещё в несколько хороших пинков и затрещин.
Вместо стеклянного куба, кстати, он поставил пустой разбитый аквариум, в который зачем-то положил мягкую игрушку — рыбку дори.
После этого Комок опустел. Иногда молодежь тут тусила, но отпугивающее излучение Гнезда всё-таки делало место не слишком уютным.
Вот и сейчас, когда я вошёл в Комок (дверь оказалась не такой прочной, как стены, и болталась на одной петле) там никого не было. Горел свет, воздух был чист и прохладен, несмотря на то, что на прилавке стояли в ряд пустые пивные бутылки и лежали в бумажных тарелках остатки вяленых лещей. Ну или какой-то иной рыбы, я в ней плохо разбираюсь.
Хорошая вентиляция. Но в общем и гуляли тут довольно культурно, свинячили в меру.
Сам не знаю, зачем я сюда зашёл перед визитом в Гнездо. То ли ностальгия какая-то прорезалась, то ли хотелось верить, что открою дверь, а за ней всё как прежде.
Но жизнь так устроена, что как прежде никогда ничего не бывает. Лучше, хуже, но всегда иначе.
Я запрыгнул на прилавок. Посидел в ожидании, глядя на перевёрнутую ванну и разбитый аквариум. Плюшевая рыбка смотрела на меня восторженными глупыми глазами.
Ну, давай… шрёдингеровский Продавец. Появляйся из небытия!
Нет, никого не возникало.
— Я этого не хотел, — сказал я негромко. — Меня всё устраивало. Это родители переживали, а мне такая жизнь нравилась.
Я помолчал, но ответа, конечно же, не было. В этом преимущество разговора с пустотой.
— Но я же не мог пройти мимо, — продолжил я. — Отпустить девчонку одну в Гнездо, где всех поубивали. Я не мог.
— Да мог ты, мог, — раздалось за спиной
Я обернулся и увидел Ивана.
Прежний стоял у двери, закутанный во что-то вроде накидки из тонких искрящихся нитей, будто нацепил на себя пучок гирлянд. По нитям пробегали разноцветные огоньки.
— Вот уж не думал, что вы пользуетесь технологиями, — сказал я.
— Почему?
— Ну, раньше…
— Раньше не требовалось, — Прежний усмехнулся. — Эта штука экранирует меня от всего.
— Но я вас вижу.
— Потому что я так захотел. Кстати, не называй меня по имени, хорошо? Твои слова могут услышать.