История с привидениями

Мы познакомились с Альмой не так, как Сол Малкин познакомился с Рэчел Варни – в парижском кафе, – обстановка была намного банальней. Это произошло в Беркли, где у меня, работавшего там по годичному контракту преподавателем, появились первые наметки моей книги. Должность моя была удачной для начинающего писателя, и я отнесся к ней весьма серьезно. Я вел раздел писательского мастерства и два раздела американской литературы. Второй предмет занимал основную часть моего времени, и мне приходилось читать столько не очень хорошо знакомых мне произведений, классифицировать такой колоссальный объем тем, что времени на писательство оставалось совсем немного. И если я едва был знаком с Хоэлсом или Купером, то с критическими статьями, обязательными в структуре курса, – и подавно. Я оказался с головой погружен в рутину своих лекций: брал с собой домой материал по писательскому мастерству, чтобы пробежать его за ленчем или ужином в баре или кафе, а вечера проводил в библиотеке, роясь в библиографиях. Порой мне удавалось поработать дома и над собственной книгой; но чаще в глазах у меня рябило, желудок бурчал от кофе на английском факультете, а мои инстинкты прозаика притуплялись школярским вздором. Время от времени я приглашал перекусить одну девушку с факультета – недавнюю дипломантку по философии университета Висконсин. Ее звали Хелен Кайон; в преподавательской стояли двенадцать столов, и наши с ней – рядом. Она читала мою первую книгу, но та ее не впечатлила.

Хелен была строга к литературе, равнодушна к своей внешности, страшилась преподавания и не питала надежд найти спутника жизни. Интересы ее лежали в области шотландских современников Чосера и лингвистического анализа; в двадцать три года в ней уже ощущалась едва уловимая неприступность старой девы. «Мой отец изменил фамилию с Кайинского, я убежденная полячка», – говорила она, но это выглядело классическим самообманом; она была убежденной чосерианкой, только и всего. Хелен была крупной девушкой в больших очках и с распущенными волосами, которые лежали каждый раз по-новому – волосы «несбывшихся мечтаний о замужестве». Когда-то она решила для себя: единственное, что она может дать мужчинам из университета и всего мира, – ее интеллект. Это единственное, во что она верила, на что в душе надеялась. Я предложил ей пообедать со мной после нашей третьей встречи в преподавательской. Она в этот момент корректировала статью и чуть не подпрыгнула на месте. Я подумал, что стал первым мужчиной в Беркли, пригласившим ее на ленч.

Несколько дней спустя мы встретились с ней в преподавательской вскоре после моих лекций. Она сидела за своим столом, уставившись на пишущую машинку. Наш ленч прошел как-то неуклюже: она, сравнивая статьи, которые пыталась писать, с моей книгой, воскликнула: «Но я же пытаюсь рассказать о реальных вещах!»

– Я ухожу, – сказал я. – Почему бы нам не уйти вместе? Зайдем куда-нибудь, выпьем.

– Не могу. Терпеть не могу бары, да и поработать еще надо, – ответила она. – О, слушай! Может, ты проводишь меня до дома? Это недалеко – чуть в горку подняться. Тебе по дороге?

– Я как раз там и живу.

– Сил нет, уже сыта этим по горло… А что ты читаешь? – У меня в руках была книга. – О, Натаниель Готорн. Твой курс исследования.

– Либерман взял и поставил меня перед фактом: через три недели я провожу основную лекцию по Готорну. Последний раз я читал «Дом о семи фронтонах» в средней школе.

– Либерман становится ленив.

Мне пришлось невольно согласиться: три других его ассистента тоже проводили за него лекции.

– Да ничего страшного, управлюсь, – сказал я. – Поскольку я уже в состоянии увязать это все воедино. Мне бы только успеть прочитать весь материал по теме.

– По крайней мере тебе не надо беспокоиться об испытательном сроке, – сказала она, указывая на машинку.

– Нет, только о еде, – намекнул я на наш ленч.

– Извини. – Она опустила голову, уже начиная переживать, и я дотронулся до ее плеча и сказал, чтобы она не принимала себя так всерьез.

Когда мы спускались вместе по лестнице – Хелен тащила потертый пухлый портфель с книгами и эссе, у меня в руках были только «Семь фронтонов», – высокая девушка, блондинка с веснушчатым лицом, проскользнула между нами. Первое впечатление об Альме Мобли – бледность, утонченная нечеткость длинного бесстрастного лица и прямых соломенных волос. Ее округлые глаза были светло-светло-голубыми. Я почувствовал странную смесь симпатии и отторжения; на сумрачной лестнице она выглядела симпатичной девушкой, которая провела всю жизнь в пещере, – она, казалось, сама была призрачной тенью.

– Мистер Вандерлей? – спросила она.

Когда я кивнул, она пробормотала свое имя, но я не расслышал.

– Я студентка аспирантуры английского факультета, – сказала она. – И хотела попросить разрешения присутствовать на вашей лекции по Готорну. В расписании профессора Либермана в преподавательской я прочитала ваше имя.

– Пожалуйста, приходите, – сказал я. – Но это всего лишь исследовательская группа. Вы, возможно, только потеряете время.

– Спасибо, – проговорила она и торопливо побежала наверх.

– Откуда она меня знает? – шепнул я Хелен, пряча удовольствие от того, что считал своей тогдашней скрытой популярностью. Хелен щелкнула по книге, что была у меня в руке.

Она жила всего лишь в трех кварталах от меня. Ее квартира представляла собой беспорядочную череду комнат на верхнем этаже старого здания, и она делила ее с двумя другими девушками. Комнаты, казалось, располагались совершенно произвольно, как и вещи в них, – словно кто-то решил оставить шкафы, столы, книжные полки и стулья на тех местах, куда их поставили грузчики. Настольная лампа стояла на полу у кресла, стол, заваленный книгами, приткнулся к окну, однако все остальное было расставлено в таком случайном порядке, что приходилось ходить кругами и лавировать между мебелью, чтоб пройти к гостиной.

Соседки тоже казались случайными. Хелен описала мне их, пока мы поднимались вверх по холму к ее дому. Одна из них, Мередит Полк, родом тоже из Висконсина, была новым инструктором на ботаническом факультете. Они с Хелен познакомились во время совместных поисков жилья, выяснили, что заканчивали один университет, и решили поселиться вместе. Третья девушка была аспиранткой театрального факультета, ее звали Хилари Лихарди. Хелен сказала:

– Хилари никогда не выходит из своей комнаты, под кайфом с утра до вечера и гоняет рок-музыку по ночам. Я сплю с затычками в ушах. Мередит мне больше по душе. Она очень настойчивая и немного странная, но я думаю, мы с ней друзья. Она пытается меня оберегать.

– Оберегать? От чего?

– От подлости.

Обе соседки были дома, когда мы пришли. Как только я вошел вслед за Хелен, полная темноволосая девушка в голубых джинсах и свитере выскочила из кухни и уставилась на меня сквозь мощные очки. Мередит Полк. Хелен представила меня как писателя с английского факультета, а Мередит протянула: «Да-а?» – и стремительно убралась обратно на кухню. Громкая музыка неслась из соседней комнаты.

Стоило Хелен выйти за напитком для меня, как очкастая черноволосая девушка опять выскочила из кухни. Она пробралась по лабиринту мебели к дачному креслу у стены, вдоль которой вытянулась батарея горшочков с кактусами и цветами. Сунув в рот сигарету, она уставилась на меня с напряженным подозрением.

– Вы не университетский? Не из основного штата?

– Нет, у меня контракт на год. Я писатель.

– О, – сказала она. Посмотрела на меня еще немного. Затем: – А-а, вы тот самый, что водил ее обедать.

– Тот самый.

– Ага.

Музыка била басом в стену:

– Это Хилари, – сказала она. – Наша соседка.

– Она вас не очень беспокоит?

– Да я почти никогда ее не слышу. Концентрация. И потом, это полезно растениям.


Вошла Хелен, в стакане было многовато виски, единственный кубик льда плавал на поверхности, как дохлая золотая рыбка. Себе она налила чашку чая.

– Прошу прощения, – сказала Мередит и рванулась в направлении своей комнаты.

– Господи, как приятно видеть мужчину в этой жуткой норе, – вздохнула Хелен. На мгновение выражение обеспокоенности и застенчивости исчезло с ее лица, и я заметил истинную интеллигентность под внешностью университетской умницы. Она выглядела ранимой, но не настолько, как мне поначалу показалось.

Спустя неделю Хелен осталась у меня на ночь. Она не была девственницей и твердо верила, что влюбленность ей не грозит. Фактически она пришла к этому решению с той же порывистой аккуратностью, с какой работала над своими шотландскими чосерианцами.

– Ты никогда не влюбишься в меня, – сказала она. – И я не жду этого. Так лучше.

Тогда она провела у меня две ночи. По вечерам мы вместе ходили в библиотеку и исчезали в своих кабинках для индивидуальной работы, как будто нас ничто не связывало. Единственный раз я убедился в том, что это не так, когда однажды вечером, неделю спустя, увидел у дверей моей квартиры Мередит Полк. Она была в том же свитере и джинсах.

– Вы дерьмо, – зашипела она на меня, и я поспешно открыл дверь и впустил ее.

– Бессердечный ублюдок! – продолжила она, войдя. – Вы собираетесь лишить ее шансов на получение должности. Вы разбиваете ей сердце. Вы обращаетесь с ней, как со шлюхой. Она слишком хороша для вас. Вы и мизинца ее не стоите. Хелен посвятила себя преподаванию, и это в ее жизни главное. Я-то это поняла, но не думаю, что вы тоже. И я не думаю, что вы посвятили себя чему-то, кроме секса.

– Давайте по порядку, – сказал я. – Каким образом я могу лишить ее шансов на получение должности?

– Это ее первый семестр здесь. Вы же знаете, за нами наблюдают. И как это выглядит: новенькая преподавательница прыгает в постель к первому встречному?

– Это Беркли. Я не думаю, что кто-то обратил внимание или кому-то до этого есть дело.

– Свинья! Это вы не обращаете внимания и вам ни до чего дела нет – вот и вся правда. Вы любите ее?

– Уходите, – сказал я, теряя терпение. Она была похожа на рассерженную лягушку, которая квакает, защищая свою территорию.

Сама Хелен появилась через три часа, бледная и потерянная. Она не стала обсуждать поразительные обвинения Мередит Полк, но сказала, что прошлым вечером у них состоялся разговор.

– Мередит слишко любит покровительствовать, – сказала Хелен. – Она, наверное, показалась тебе ужасной. Мне так стыдно, Дон, – она заплакала. – Пожалуйста, не сердись на меня. Не надо. Это так глупо: все от того, что последние две ночи я не могла работать. Я чувствую себя такой несчастной, когда тебя нет рядом. – Она потерянно взглянула на меня: – Мне не следовало этого говорить. Но ты же не любишь меня, да? Ты не можешь, ведь так?

– У меня нет ответа… Давай-ка я тебе приготовлю чашечку чаю.

Свернувшись калачиком, она лежала на кровати в моей маленькой квартире.

– Я чувствую себя такой виноватой, – пролепетала она.

Я вернулся с чаем.

– Как бы я хотела отправиться путешествовать с тобой, – сказала Хелен. – В Шотландию. Все последние годы я читаю о Шотландии, но никогда не была там. – Ее глаза казались огромными за толстыми стеклами очков. – Господи, какая же я размазня! Зачем только я приехала сюда. Я была так счастлива в Мэдисоне. Не надо было мне приезжать в Калифорнию.

– Ты здесь больше на своем месте, чем я.

– Нет, – сказала она и отвернулась, пряча лицо. – Ты можешь уехать куда угодно, и тебе там будет хорошо. А из меня ничего путного, кроме рабочей лошадки, не получится.

– Какую последнюю по-настоящему хорошую книгу ты читала? – спросил я.

Она перекатилась обратно, чтобы взглянуть на меня, на ее лице любопытство одерживало верх над страданием и взволнованностью. Слегка скосив глаза, она на мгновение задумалась:

– «Риторика Иронии» Уэйна Бута. Только что прочла.

– Ты явно на своем месте в Беркли, – сказал я.

– Мое место в зоопарке.

Это было извинение за все – как за Мередит Полк, так и за ее эмоции, но я уже понял, что если мы не расстанемся, я только сделаю ей больнее. Она была права: я не мог полюбить ее.

Впоследствии я думал, что моя жизнь в Беркли стала схемой, по которой потом начинала выстраиваться вся моя жизнь дальнейшая. И была она, за исключением работы, по существу бессодержательна и пуста. Возможно, стоило и дальше видеться с Хелен, а не ранить ее, настояв на разрыве? В мире, в котором я жил, целесообразность виделась мне синонимом доброты. Когда мы утром расстались, между нами оставалось понимание того, что мы не увидимся пару дней, но потом все будет продолжаться как прежде.

Однако неделю спустя моя привычная жизнь закончилась; после этого я видел Хелен Кайон лишь дважды.





2




Работа над лекцией о Готорне и студенты занимали все мое время в течение оставшихся до лекции пяти дней. С Хелен мы виделись мимолетно, и я пообещал ей, что мы съездим куда-нибудь на уик-энд, как только разделаюсь со срочной работой. У моего брата был коттедж в Стилл Вэлли, за Мендесино, и он говорил, что я могу в любой момент приехать туда отдохнуть, когда мне надоест Беркли. Это была типичная заботливость Дэвида, однако из упрямства я до сих пор не пользовался его предложением. Я не хотел чувствовать себя обязанным ему. После лекции я отвезу Хелен в Стилл Вэлли и сразу убью двух зайцев.

В утро лекции я перечитал главу из книги Д. Г. Лоуренса о Готорне и обратил внимание на строки:

И первое, что она делает – соблазняет его.