Испытания

Видя слегка глуповатое выражение лица товарища, я продолжил:

– Я родился в восьмидесятом году. Тысяча девятьсот… – я хмыкнул, когда Валерка аж хрюкнул от удивления. – …восьмидесятом.

– Как это?

– Да мне бы кто сказал. Там умер, а тут появился, в чужом теле…

– Разве так бывает? – Веревкин просто охреневал от такой новости.

– Видимо, все же бывает. Там, – я выделил голосом слово, сделав акцент на нем, – я потерял всё! Жил как-то на автомате, без всякой мечты и надежды на лучшее, но об этом говорить я не стану. Не нужно тебе это. Да, Валер, и обо всем, что я тебе рассказываю, лучше молчи. Всегда!

– Ты не хочешь, чтобы об этом кто-то знал?

– Именно. А главное, Валер, тебя попросту расстреляют, если узнают, что тебе известно. Поверь и молчи, хорошо?

– Хорошо, – пожал плечами Веревкин. – А за что меня-то? – чуть подумав произнес товарищ, и тут до него дошло: – Так ты знаешь, когда война кончится?!

– Ты сможешь удержать в себе такую тайну? – я с сомнением посмотрел на бойца.

– Клянусь! Умру, но не выдам! – и Валера неловко вскинул руку в… пионерском приветствии.

– Ладно-ладно, – усмехнулся я, – но только не грузи вопросами, лады?

– Как это не грузить?

– Ну, не приставай, ладно? Я тебе не хочу всю историю за семьдесят лет пересказывать, да и мало что помню. Знаешь ли, история такая штука, что искажается с годами очень серьезно. Я не знаю, что в будущем людям преподносили как правду, может, там и нет ничего правдивого, одно вранье. Именно поэтому я никому и не рассказываю об этом. Не хватало еще ход истории изменить в худшую сторону. Хотя до сих пор поступками влиял вроде положительно.

– Андрюх, ну не томи! – воскликнул Валерка.

– В мае сорок пятого победим.

– Ни фига себе, сейчас же только февраль сорок второго… Три с лишним года?! – Валера полностью охренел от услышанного. Думаю, я тоже чувствовал бы себя так же. В прошлом году, когда озвучил друзьям эту информацию, меня еще и побить хотели.

– Все, слышишь, хватит об этом. Точка. Возникнет надобность, расскажу. А пока можешь просто подумать, это несложно на самом деле, может, поймешь, почему я не придаю огласке свое появление.

– Первое, что приходит в голову, тебе надо в Москву! Товарищ Сталин…

– Товарищ Сталин просто прикажет меня расстрелять, а я еще пожить хочу, может, пользу принесу.

– За что тебя расстреливать, вон мы как воюем!

– Эх, Валера… – грустно вздохнул я. – Говорю же, подумай, а потом делай выводы. Хватит, наговорились.

– Чего делать будем?

– Нужно осмотреться, хочется понять, где мы вообще. Ту карту, что у нас была, капитан тогда так у себя и оставил.

– Это когда посмотреть попросил?

– Ага, – кивнул я. Блин, ведь реально не знаем, даже примерно, где мы находимся.

– Когда шли по болоту, деревья не мешали, я видел солнце, светило оно слева, а время было около пяти вечера…

– Похоже, на северо-восток шли, если прямо шли, конечно, – задумался я. Вот ведь, а я, пока убегали, даже не удосужился на небо взглянуть, больше под ноги смотрел. – Ну, сторону света мы определим и по муравейнику, это не сложно. Но все же хотелось бы понять, куда идти. Мне нужно навестить жену, понимаешь?

– Понимаю. – Эх, мальчишка еще, для прежнего меня. Чего он понимает? Думает, наверное, что мне просто женщину хочется.

– Ничего ты, братишка, не понимаешь! Я люблю ее, сил нет уже. Оставил ее одну, в деревне во вражеском тылу… – что-то кольнуло в груди, стало еще более грустно. Как-то и нога вновь заныла.

– Болит? – понял мой жест Валера. Это я рукой ногу погладил.

– Заныла что-то, надо пройтись немного, заодно пойму, как вообще.

– Давай помогу, – Валера тут же вскочил и, взяв меня за руку, под локоть, помог встать. И, видимо, решив воспользоваться моментом, задал вопрос, который меня всегда раздражал:

– Андрюх, а коммунизм построили? – и взгляд прячет, ну точно, мальчишка, совсем еще зеленый. Как ему объяснить, что этот самый «изм» всего лишь сказка? Что никогда такого не будет нигде в мире.

– Там сложно все, я не политик, да и не знаю я, как тебе ответить. Видишь ли, я не люблю врать. Могу что-то выдумать, но в крайнем случае.

– Но жить стали лучше, или как?

– Смотря с чем сравнивать, – задумался я. А правда, если сравнивать с довоенным временем, или вообще с войной, тогда, конечно, лучше.


– Ну, как народ в деревне живет, колхозы есть?

– В двухтысячных годах уже нет, в деревнях только частники. Развалили село наши правители хреновы.

– Как же так, а кто хлеб выращивает?

– Частники, говорю же. Валер, мы опять скатываемся не в ту сторону. Говорю, там все очень сложно. Мне не объяснить так просто.

Отлеживались мы еще два дня. Точнее, я отлеживался. Валера бегал по окрестностям, искал еду, осматривал округу на предмет врагов. С едой, когда я пришел в себя, стало легче. Еще при подготовке штурма той деревни я выпросил у присланных диверсантов «наган» с глушителем. Отдать не получилось тогда, парень погиб, он радистом был, ствол ему вроде тогда и не нужен был, вот мне и отдали. А тут, в лесу, я вытащил револьвер из-за пазухи, и Валерка воссиял. Парень он умный, ушел подальше, нашел местечко и, дождавшись появления аж двух беленьких зайчиков, ловко их «снял». Одного-то сразу положил, а вот второй было сдернул, да пуля быстрее. Вот таким образом у нас и появилась пища. Мы тогда зажарили все, что было, а потом потихоньку ели.

Когда пришла пора выдвигаться, мы собрались и выдвинулись на север. Удалось найти муравейник под сугробом, по нему и определили направление. Валерка, бегая по округе, только в одном месте видел фрицев. Это был мост, километрах в восьми от нашей лежки, за болотом. Мостик небольшой, но вел он к довольно большому селу. Нам это не грозит, село на юго-востоке от нас, нам в противоположную сторону. Я все еще намеревался добраться до деревни Лесная. Именно там, в одном маленьком убогом домишке, я оставил в прошлом году свою любимую женщину.



– Андрюх, ну, хватит уже, сил нет смотреть! – тряс меня за плечо Веревкин, а я не реагировал. Вообще. Стоял на коленях, не отводя глаз от сгоревшего дома, и… не знал, что делать. Деревни не было. От слова совсем. Вместо домиков были остовы обугленных развалин. Что здесь произошло, неизвестно, но следов людей не было вообще. Наверное, давно, даже запаха гари нет, остатки домов завалены снегом.

– Ты же не видел ее мертвой, значит, не хрен и думать!

Это меня все же пробрало.

– Что же делать-то теперь? – я произнес эти слова отрешенно. Действительно, как будто стержень вытянули из тела, не знаю, нужно ли дальше жить…

– Охренел, что ли, старший сержант? – оказывается, последнее я сказал вслух.

– Извини, Валер, я, правда, не знаю, что теперь делать. Была Валюшка, хоть я и не знал, что с ней, но думал, она в порядке, а оказалось…

– Найдешь, я думаю, она просто убежала. Ведь сам рассказывал, как она однажды от немцев уже убегала, когда к партизанам прибилась. Может, и в этот раз так же. Нужно обходить все ближайшие поселки и деревни и спрашивать. Может, кто-то и видел ее? Здесь не возле границы, где наших за людей не считали и если сами не убивали, то сдавали немцам. Все же здесь вокруг наши люди живут.

– Может, и так, может, и так, – покачал я головой. – Только тут везде враги, Валер, к немцам же она не пойдет?

– Вот и надо искать деревню, где их нет. Сам же видел, не в каждой эти суки сидят. Их бы просто не хватило на все мало-мальские селения, сколько их у нас!

Валера был прав, это я сейчас, кажется, вообще не соображаю, но так и есть. Я ведь раньше и сам видел не занятые немцами населенные пункты. У врага попросту не хватит сил объять все, слишком огромна наша страна. Да и что мне гарнизон в какой-нибудь деревеньке. Максимум отделение солдат, а то и вовсе полицаев. Вырежу на хрен, если буду знать, что в том селении моя жена!

– Эй, служивый… – я аж подпрыгнул. – Да ты-ты, не узнаешь? – Еперный театр. Еще как узнаю!

– Дед Захар! – твою дивизию, так это ж тот дед, в бане которого мы парились с Валюшей. Сосед Елизаветы Васильевны, в доме которой мы и жили здесь, пока я был ранен.

– Да я, я. Узнал, стало быть?

– Конечно, как не узнать. Дед Захар…

– Да понял я, что к зазнобе своей прибежал. Понял. Видишь, чего нам немцы устроили?

– Угу…

– Всех старух из домов выгнали, да и сожгли деревню-то. Ладно хоть людей не стали. Но ты же помнишь, у нас одни старухи и оставались-то.

– Дед Захар, не томи!

– Когда Матрена… помнишь, с крайней хаты? Вот-вот, она… увидела немцев… она тогда на речку ходила… то и прибежала вперед них сюда. Я Вальку под белы ручки и в лес.

– Так она жива?

– Извини, не знаю. Я ее увел в Заречье, деревня тут, верст семь от нас. У меня там сноха жила, к ней и отвел. Вражин там не было, оставил там и вернулся. Здесь уже все догорало. Дождался, когда прогорит, собрал инструмент, что уцелел, да и в лес подался. Помнишь, где у меня заимка была?

– Конечно.

– Вот там и живу. К снохе не ходил больше, окромя одного раза. Немцы там появились через неделю после нас, но только привезли с собой этих, как их, что в черной форме ходят?

– Эсэсовцев?

– Ой, да почем я знаю! Белые повязки у них вот тут, – старик указал на руку.

– Полицаи, что ли? – задумчиво спросил я.

– Ага-ага, они самые. Те, значит, должны за порядком следить, докладывать немцам, кто приходит, чего надо и к кому.

– Много ли их?

– Да почитай, – дед задумался на мгновение, – да, точно, шестеро энтих антихристов было. Немцы тогда уехали, а они давай по людям ходить и барахло из домов тащить. Бабы вскинулись было, так эти гады винтовками грозить начали.

– Понятно. Тогда нам туда и надо.

– Это все, – дед обвел рукой округу, – после первого снега было. Я там последний раз был еще в прошлом годе.