Искушение

– Я тоже очень рада, что нашла тебя, – говорю я, обхватив руками его талию и прижав его к себе. – И что не обращала внимания на твои призывы убраться из Кэтмира.

– Не знаю, о чем я тогда думал.

– Я тоже не знаю. – Я целую его в ключицу и отстраняюсь. – Но, с другой стороны, возможно, ты в чем-то был прав. Ведь сначала была эта история с Лией, а теперь – с Хадсоном… Я рада, что не знала, что со мной будет, так как, знай я это заранее, я бы бежала отсюда со всех ног. И тогда я бы упустила тебя. И не было бы нас. Но теперь, по прошествии времени, твое предостережение кажется мне куда более оправданным и понятным.

Я ожидаю, что он посмеется вместе со мной, но он не смеется. Вместо этого у него делается страдальческий вид, которого я терпеть не могу и который говорит, что он терзает себя из-за того, над чем он совершенно не властен.

Может, попробовать поднять ему настроение, сделать то, что я делаю обычно, когда пытаюсь образумить его? Но теперь я уже успела убедиться, что это действует на него далеко не всегда. Так что вместо того, чтобы сесть и поговорить по душам, я делаю то единственное, что приходит мне в голову.

Я отстраняюсь и говорю:

– Поймай меня, если сможешь.

Он недоуменно поднимает бровь.

– Что ты сейчас сказала?

Я делаю несколько больших шагов назад.

– Я сказала – поймай меня, если сможешь.

– Ты же понимаешь, что я вампир, да? – Теперь поднялись уже обе его брови. – Я хочу сказать, что мне ничего не стоит… – Он мигом переносится ко мне. – Поймать тебя.

Он пытается обнять меня, но я отталкиваю его.

– Нет, не так.

– Ты хочешь сказать, что есть и другой путь?

Я многозначительно шевелю бровями, глядя на него, и делаю еще несколько шагов назад.

– Всегда есть другой путь.

– Что ж, хорошо. Я укушу…

– Нет, я не дам тебе этого сделать. – И я делаю то, чему меня вчера в прачечной научил Хадсон. Я заглядываю внутрь себя, вижу разноцветные нити и беру в руку ярко-платиновую. Внезапно на меня наваливается странная тяжесть.

– Грейс, с тобой все в порядке… – Джексон осекается, и его глаза потрясенно округляются, когда я прямо перед ним начинаю превращаться в камень. Но, в отличие от того раза в коридоре, я не дожидаюсь своего превращения в статую, а останавливаюсь раньше.

И у меня получается! Как и вчера вечером, я становлюсь горгульей, но при этом по-прежнему могу двигаться, могу ходить. Я остаюсь той же самой Грейс, только в обличье горгульи.

– О боже! – Джексон подходит ближе. – Ничего себе.

– Классно, да? – Я протягиваю ему руку, чтобы он пощупал ее. – То есть если не считать рогов. – Я смущенно провожу рукой по одному из них.

– А мне нравятся эти рога. – Джексон ухмыляется. – Они придают тебе изюминку.

– Ага, щас. Та-аакую изюминку.

– Я серьезно. Они выглядят отлично. Ты выглядишь отлично.

– В самом деле? – Мне тошно оттого, что я чувствую себя беззащитной, когда задаю этот вопрос, тошно оттого, что мне нужно знать, что Джексон любит также и эту мою ипостась. И я куда лучше понимаю теперь, что чувствовал Джексон, когда ожидал моей реакции на весть о том, что он вампир.

– В самом деле, – отвечает он, водя пальцем по тыльной стороне моей ладони от запястья до кончиков пальцев.

– Ты тренировалась, чтобы научиться превращаться в горгулью? – спрашивает он, когда мы проходим немного дальше. – Это получилось у тебя так легко.

– Вчера вечером Хадсон помог мне…

Я осекаюсь, когда у Джексона делается совершенно каменное лицо.

– Хадсон помог тебе? – переспрашивает он.

– Да, всего несколько минут, когда я занималась стиркой. – Меня вдруг охватывает желание сказать это как можно скорее. – Сущие пустяки. Я нервничала из-за нашей сегодняшней тренировки, вот он и объяснил мне, как это делают те, кто меняет обличья. Оказывается, с горгульями это работает так же.

– Погоди. Значит, ты нервничала по поводу прихода сюда для встречи со всеми остальными? – Джексон стискивает зубы, и в глазах его я вижу сожаление и отвращение к себе. – Почему ты не сказала об этом мне? Я бы пришел сюда вместе с тобой до встречи и работал с тобой столько, сколько бы ты захотела. Или сказал бы им, что мы не можем прийти. Я бы никогда не стал принуждать тебя к тому, от чего тебе не по себе.

– Я это знаю. Просто… – Я пожимаю плечами, не зная, что хочу сказать.

– Просто что?

– Я чувствовала себя очень неловко, понятно? Все здесь ведут себя так, словно быть сверхъестественным существом – проще простого, и мне унизительно признавать, как я психовала, узнав, что тогда, в коридоре, я превратилась в горгулью. И я не хотела при всех сесть в лужу.

– Во-первых, тебе не из-за чего чувствовать себя неловко. Большинство наших нервничают, когда учатся пользоваться своими способностями, своей магической силой. Это совершенно нормально, и я бы тебе это сказал, если бы ты меня спросила. А во-вторых, выходит, тебе унизительно признаться в этом мне, но не Хадсону? Ты что, издеваешься?


– Перестань, Джексон, я не это имела в виду. Мне просто хочется, чтобы ты видел меня сильной. – Я хочу запустить руку в волосы, начисто забыв, что они тоже каменные, так что я просто касаюсь камня. Как неудобно.

– Мне нет нужды видеть тебя такой, Грейс. Потому что ты такая и есть. Ты сильная и классная, и никто не знает этого лучше меня – ведь ты дважды спасала мою жизнь.

– Я говорю не об этом.

– Я знаю, но именно это я вижу, когда смотрю на тебя. Так что если тебе в кои-то веки нужна помощь или ты чувствуешь неуверенность в себе, почему ты не хочешь обратиться с этим ко мне? Почему ты обратилась к Хадсону?

– Черт возьми, Джексон, я не обращалась к Хадсону, у меня просто не было выбора. Я ведь не могу избавиться от него, так что же мне делать?

В глазах Джексона появляется настороженность.

– Как это у тебя не было выбора? Не было выбора в чем? Что ты хочешь этим сказать?

Я почти что вижу, как в его голове крутятся колесики, когда он пытается все это осмыслить, и мне вдруг приходит в голову, что сказать Джексону, что Хадсон знает все мои мысли – это все равно что ступить на минное поле без миноискателя. Это жутко, опасно и очень, очень рискованно.

Но по его лицу – и по его вопросам – видно, что сейчас уже поздно сдавать назад, да я бы и не стала этого делать, потому что лгать своей паре – это плохо. Но так же плохо набрасываться на нее из-за самого обыкновенного замечания о самом обыкновенном решении, которое она приняла относительно использования своей собственной силы…

А посему я не сдаю назад, не извиняюсь и не пытаюсь кривить душой. Вместо этого я делаю глубокий вдох, стараясь подавить нарастающие во мне раздражение и тревогу, – и говорю Джексону правду, как ее понимаю я сама:

– Я хочу сказать, что ему известно все, о чем я думаю. Не только то, что я делаю, но и хочу ли я есть, или какое белье я думаю надеть, или что я совершенно не понимаю физику полетов. Так что да, он знал, что я нервничала из-за того, что мне нужно превратиться в горгулью – да и кто бы на моем месте не нервничал, если учесть, что я даже не помню, как сделала это в первый раз? Как не помню, если уж на то пошло, и превращение в человека. Я беспокоилась, что не смогу превратиться в горгулью. Я беспокоилась, что не смогу вернуть себе человеческий облик. Я беспокоилась вообще обо всем. И в этот поздний час я решила заняться стиркой именно потому, что пыталась не думать об этом, чтобы заснуть.

Я уже завелась, а потому начинаю ходить взад и вперед – и мои ощущения при этом отличаются от тех, которые я испытываю, ходя туда-сюда в человеческом обличье, но в то же время и похожи на них. Я подумаю об этом потом, когда Джексон не будет смотреть на меня с таким видом, будто у него взрывается мозг.

– Так что да, Джексон, – продолжаю я, – Хадсон выручил меня. Не потому, что я что-то имела против тебя, а потому, что он оказался рядом.

Джексон смотрит мне в глаза, и у него дергается лицевой мускул, но он ничего не говорит.

Мой гнев проходит, и на его место приходит печаль. Джексон ни в чем не виноват, как и я сама. Я вздыхаю.

– Гребаный Хадсон.

– Ох. Давай, не стесняйся, Грейс. Скажи мне, что ты чувствуешь на самом деле, – говорит Хадсон, вдруг появившийся за спиной у Джексона на искусственном газоне, где он лежит, открыв пьесу Сартра «Нет выхода».





Глава 60. Мыльные оперы о сверхъестественных существах – это надолго




– Ты что, издеваешься надо мной? – кричу я, повернувшись к Хадсону и чувствуя, что моя печаль сменяется раздражением. – Тебе обязательно было появляться именно сейчас?

– Я тут уже давно, но ваша перепалка начала мне докучать. – Он зевает и потягивается, что бесит меня еще больше – как он и хотел. – Иными словами, мне стало чертовски скучно.

– О, мне так жаль! Ведь я, как ты знаешь, живу лишь для того, чтобы исполнять любой твой каприз.

– Да, знаю, – соглашается он. – И должен признать, что ценю это и именно поэтому говорю тебе, что вся эта ваша словесная баталия не по мне. Но ты не переживай. Я знаю, что к следующему разу ты все утрясешь.

Я отлично понимаю, что он специально выводит меня из себя, но все равно попадаюсь в эту ловушку.

– Ты мерзок, ты это знаешь? Как слизняк.

Он опять зевает.

– Знакомая песня, Грейс. Попробуй придумать что-нибудь поновее.

– Это происходит на самом деле? – врезается в наш разговор голос Джексона. – Я говорю с тобой, а ты говоришь с ним?

– У меня нет выбора… – начинаю я.

Глаза Джексона превращаются в черный лед.

– Не лги мне, не говори, будто ты делаешь это против воли. Ты повернулась к нему. Похоже, он куда интереснее, чем я…

– Нет, Джексон. Конечно же, это не так.

– Грейс, мой брат попросил тебя не лгать, – говорит Хадсон. – Но не суди его строго. Он не виноват в том, что так скучен.

Я зло смотрю на Хадсона.

– Прекрати! Ничего он не скучен!