Искупление кровью
Часть 160 из 180 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Со всем моим к вам уважением, проблема в том, что вы требуете убить двадцатилетнюю девушку, которую мы используем, чтобы вытащить господина министра из дерьма.
Эрманн выпучивает глаза. Потом хмурится.
— Я согласен заняться этим делом, но отказываюсь убивать Марианну де Гревиль. Я считаю, что это ненужная жертва. Жертва, которую я принести не готов…
Эрманн продолжает пристально на него смотреть. С несколько сердитым видом. Потом лицо его постепенно разглаживается. Наконец появляется улыбка.
— О’кей, Фрэнк. Я согласен. Но все же нахожу вас весьма своенравным! Надеюсь, нам не придется об этом пожалеть… Принимаю ваш план — с условием, что вы заставите ее покинуть страну, как только вопрос будет решен. И она, разумеется, не должна быть в курсе относительно Шарона!
— Я за это ручаюсь. Поверьте мне, она никогда не сунется во Францию. Слишком опасно! Начнет жизнь заново на другом конце земного шара, мы больше никогда о ней не услышим… В противном случае, месье, я обязуюсь самолично решить проблему.
— Сколько понадобится денег?
— Думаю, пятидесяти тысяч евро будет достаточно…
— Пятьдесят тысяч евро? Не слишком ли дорого для наемного убийцы?
— Нам не найти никого более подходящего, чем эта девушка, месье. У нее одной есть идеальный мотив: месть. Она одна способна отправить на тот свет двоих судейских… Что значит для вас сумма в пятьдесят тысяч евро?
— А вдруг она от вас ускользнет? Выйдет из тюрьмы и сбежит до того, как миссия будет исполнена?
— Никакого риска, месье! Достаточно не спускать с нее глаз. Если она ускользнет от нас, значит окажется в бегах… Не вижу причин, зачем ей это делать.
— Мы говорим о сумасшедшей! Как можно предвидеть поступки чокнутой?
— Не думаю, что она чокнутая. Я изучил ее досье, в заключениях психологов даже говорится, что девушка весьма неглупа. И потом, она будет под моим надзором… Вы серьезно думаете, месье, что какая-то девчонка способна ускользнуть от меня?
— О’кей… Но я поседею, пока закончится вся эта история!
Фрэнк усмехается. Эрманн прикуривает сигарету, забывает угостить комиссара.
— Что-нибудь еще?
— Мы поставили судью и прокурора на прослушку… У каждого из них по экземпляру досье, как вы и предполагали. Мы пока не знаем, где они спрятаны. Но узнаем.
— Люди, которых вы выбрали, Фрэнк… Вы уверены в них?
— Абсолютно. Это мои ближайшие сотрудники. Они не знают, что содержится в досье Шарона. Я сообщил им только, что нужно ликвидировать двух педофилов, которые хранят у себя несколько компрометирующие документы… Ничего серьезного, но их обнародование может развязать правительственный кризис. Привести к отставке министра…
— Очень хорошо, Фрэнк. Но не забывайте: совершенная конфиденциальность!
Эрманн протянул ему руку:
— Держите меня в курсе, Фрэнк.
— Не премину. А вы со своей стороны сообщите мне, устраивает ли мой сценарий господина министра…
Увидев ее впервые в комнате для свиданий, он понял, что задача не так проста, как предполагалось. Он все прочел в ее взгляде. Силу, бешенство, гнев. Но также отчаяние. И чувство вины. Вины, которая пожирала ее изнутри.
Но этим вечером он держал ее в объятиях. И они преуспели, вместе. Министр был на седьмом небе. Его советник тоже. Только смерть Клариссы немного портила этот полный успех. Фрэнк закрыл глаза.
Нельзя приготовить омлет, не разбив яиц, Фрэнк, сказал Эрманн.
Вот только не он нажал на курок. Еще и тот вертухай покончил с собой в тюрьме. По нему и грустит Марианна. Две непредвиденные смерти. Побочные потери, в сущности. Как во всякой войне.
Он поцеловал Марианну в лоб:
— Скоро ты будешь свободна…
Она крепко спала. Фрэнк решил потихоньку уйти. Прошел мимо комнаты Лорана, который храпел, как паровоз. Вошел к себе. Чемоданчик прокурора… Нужно приготовить все, что следует завтра передать Эрманну. Вместе с кожаным чемоданчиком Фрэнк прихватил досье судьи и спустился на первый этаж. Он получил приказ вручить пленки и досье советнику. И уничтожить все, что Марианна догадалась извлечь из сейфа.
Он открывал один за другим футляры с драгоценностями. Великолепное колье. Очень пошло бы Марианне… Но нет: драгоценности не в ее стиле. Шикарные золотые часы. Они бы понравились Лорану… Но нет, это невозможно. Еще и деньги. Он насчитал три тысячи евро наличными. Маленькая премия для Марианны… И потом, никто не сжигает деньги. Это преступление!
Была еще пачка писем, перевязанная резинкой. И конечно, досье с видеокассетами. Пресловутая пленка, на которую попал этот идиот Шарон. Фрэнк взял в руки одну из кассет и вдруг ощутил непреодолимое любопытство, просто какой-то зуд. Он поставил кассету в видеомагнитофон.
Просто из любопытства, чтобы не умереть дураком. Хотя распоряжения на этот счет были недвусмысленными: никто не должен смотреть это видео.
Но я — другое дело! Я ведь и без того в курсе! Просто хочу увидеть лица троих протагонистов.
Фрэнк устроился на кушетке. Нажал на кнопку пульта дистанционного управления.
Будто яростный удар под дых. Настоящая паника.
— Вот дерьмо! Кассета не та!
Фрэнк подошел к телевизору. То не была запись с камеры городского видеонаблюдения. Дело происходило не на улице, а в просторной квартире. Девушка, к тому же очень красивая, совсем молоденькая, брюнетка со светлыми глазами, улыбалась в объектив. Смеялась, говорила на каком-то незнакомом языке. Или, во всяком случае, на очень плохом французском. Потом стала раздеваться, этакий бурный стриптиз. Фрэнк оперся о стол. Потом девушка вышла за пределы видимости: камера, наверное, была закреплена на каком-то определенном месте. Следующая сцена была недвусмысленной. На пленку было заснято не то, как гости входили в дом и выходили, а сама вечеринка.
Фрэнк схватил стул, тяжело на него опустился. Зрелище было скорее приятное, хотя и вызывало некоторую тревогу. Ведь полицейский знал трагический конец истории. Несмотря на это, даже помимо своей воли Фрэнк, глядя на экран, чувствовал, как слабые электрические разряды пробегают по всему телу. Юбер Шарон приступил первым. Фрэнк глаз не сводил с изображения, не упускал ни единой детали. Шарон начал ласкать девушку, Фрэнк пытался угадать продолжение. Прикидывал, что бы он сам хотел сделать с такой привлекательной особой. Шарон увлек ее на постель, в романтическом стиле, со столбиками. Она позволила привязать себя, ей это вроде бы даже было по вкусу. Но ведь она профессионалка… Фильм все больше и больше волновал Фрэнка. Он не мог оторваться. Он хотел быть на месте Шарона.
Но вдруг подскочил на стуле, вцепился в спинку.
— Вот дерьмо!
Шарон с невиданной яростью набросился на девушку с кулаками. Бил по лицу со всей силы.
— Мать твою, это неправда!
Шарон продолжал ожесточенно колотить проститутку, та кричала от страха и боли. Кляп заглушал крики, но Фрэнк все-таки слышал их. Он прикрыл себе рот рукой, хотел было остановить фильм. Но что-то заставило его погрузиться в ужас. Желание уже пропало. Дело зашло слишком далеко, на его взгляд. Просто потребность знать. Двое других тоже действовали. Между двумя стаканами водки и двумя дорожками кокаина предавались по очереди тому, что уже никак нельзя было назвать эротической игрой. Скорее бойней.
Следующие несколько минут Фрэнк сидел на стуле будто парализованный. Никакими словами нельзя описать то, что творилось перед его взором. А ведь он сам был не особо чувствительным. Он сам был немного садистом. Но тут…
Молодую женщину подвергали чудовищным пыткам. Били, жгли, резали. Насиловали многократно. Она кричала, звала на помощь, и эти отчаянные призывы вонзались в самое сердце, кромсали его.
И наконец он увидел убийство. Убийство, которое никак нельзя было назвать непреднамеренным. Хотя кто его знает: Фрэнку не достало сил еще раз пересмотреть сцену, чтобы убедиться. Одно было ясно: смертельный удар нанес Шарон.
Шестьдесят с чем-то минут варварства, которому нет имени. Потом экран почернел.
Фрэнк встал, шатаясь. Потом бросился в кухню, и его вывернуло наизнанку прямо в раковину. Он постоял какое-то время, держась за стену. Того, что он только что видел, Фрэнк даже не мог себе вообразить. А ему еще казалось, будто в этой области его воображение не знает границ… Шайка негодяев!
Это всего лишь проститутка, Фрэнк. То был несчастный случай. Что-то пошло не так…
Фрэнк стучал кулаком по стене. Вопил от бешенства. Снова и снова пил воду, ополаскивал лицо. Но можно ли так просто стереть эту грязь?
Он вернулся в гостиную, завалился на кушетку. В зловещей тупой тишине. После шока вопросы проносились в его уме и сгорали, будто астероиды. Как к Форестье попал этот фильм? Как Эрманн мог столь бессовестно лгать мне? Как мог я быть таким простаком, чтобы поверить? Таким наивным, чтобы… Именно этот последний вопрос терзал его сильнее прочих. Делал пьяным от гнева.
Он даже подумал, не отправить ли фильм на телевидение, в газеты. Широко обнародовать. Выложить в сети.
Но мало-помалу остыл. Действуя таким образом, он подпишет смертный приговор себе и своим людям. Нужно отдать кассету Эрманну, а главное, не говорить, что смотрел этот ужас. Так или иначе, уже слишком поздно. Шарон и его сообщники останутся безнаказанными. И начнут сызнова, Фрэнк был в этом уверен. Может, они уже сотворили нечто подобное. Не просто садомазо, во время которого что-то пошло не так. Трое душевнобольных, наделенных властью, трое садистов худшего толка. Присвоившие себе право удовлетворять свои самые низменные инстинкты, не признавая никаких запретов. Глубоко презирая свою жертву, не испытывая к ней ни малейшего сочувствия. Видя в ней добычу, которую можно растерзать. Больше ничего. Не женщину. Не человека. Даже не живое существо.
Бедная девушка, погибшая в жестоких мучениях, никогда не будет отомщена.
Ему хотелось плакать, но сухие глаза горели. Этот негодяй мне солгал… А раз солгал в этом, мог также…
Он снова схватил чемоданчик, стал лихорадочно рыться в бумагах. Исподтишка подкрадывался страх. Только бы я ошибался! Только бы ошибался…
Он снял резинку, начал просматривать письма. Письма Форестье к Оберу. Их тайная любовная переписка, которую Марианна догадалась прихватить. Читал их, понимая, что грубо вторгается в святая святых личной жизни, окрашенной глубоким чувством.
Ничего особо впечатляющего. Вплоть до послания, датированного концом февраля.
Я совсем не сплю, Ксавье, после того, как увидела эти кадры. Образы, которые преследуют меня все время, ночью и днем… Не знаю, кто отправил мне это видео, кто решился поведать миру об отвратительном преступлении, но иногда жалею, что мне вручили этот отравленный дар. Тем более что в конечном итоге он, боюсь, ничего не изменит…
Еще одно письмо. Волна ненависти поднималась у Фрэнка в груди. С каждым словом.
Если бы ты знал, милый… какие ужасы не выходят у меня из головы… Бессонница не оставляет меня после того отвратительного фильма… А сегодня я узнала, что в Д. раскрыли сеть педофилов. Одна из моих подруг составляет досье. Она поделилась со мной; она была в таком состоянии! Детей покупают на Востоке и перепродают во Франции. Содержат, как животных, в нечеловеческих условиях, чтобы удовлетворять нездоровые импульсы маньяков… Представляю мучения этих детишек… Новые образы прибавляются к тем, из фильма… Откуда в людях столько жестокости? Знаю, милый, ты поймешь меня. Ведь подумать только: мы бессильны перед лицом всего этого… Этих, по крайней мере, лишат возможности творить зло. А те, другие, ты сам знаешь кто, могут выйти сухими из воды… Я порой упрекаю себя… Думаю, мы должны были действовать, не ставя в известность Мартинелли. Хотя, конечно, мы бы сильно рисковали… А иногда продолжаю надеяться, жду, что нам наконец отдадут приказ. Но, боюсь, Мартинелли смалодушничает. Да и вся история кажется мне отвратительной… Воспользоваться этим досье против Дюмена… В низких политических целях… Иногда я говорю себе, что нужно было действовать, не дожидаясь, пока дадут зеленый свет. Знаю, куда это может нас привести. Но очень хочу придать дело широкой огласке, несмотря на риск! Когда я пишу тебе, Ксавье, это приносит облегчение. Хотя мы видимся почти каждый день, меня утешает то, что я могу изложить все в письмах и разделить с тобой… Этим письмам я могу доверить все… Ноша так тяжела, милый…
У Фрэнка тряслись руки. Значит, и Мартинелли в игре. Судью и прокурора предал министр юстиции, собственной персоной. Министры, ясное дело, выступают единым фронтом.
Некоторые детали остались без объяснения и, наверное, так и останутся навсегда. Но самое главное Фрэнк теперь знал. Прокурор и судья не были ни в чем виноваты. А он должен с этим жить.
На сей раз он заплакал. Как не плакал давно. Очень давно.
Он был игрушкой, жалкой игрушкой. Организовал убийство невиновных, чтобы спасти поганое отродье. Рыдания разносились по всему этажу, он уже не мог себя сдерживать. Положил руки на стол, уткнулся в них лбом. Никто не слышал его. Никто не мог прийти на помощь.
Он начал постигать одиночество, абсолютное и жестокое. И чувство вины, гнуснее некуда.
О таком чувстве говорила Марианна. Теперь и ему, Фрэнку, предстоит вкусить его сполна.