Искупление грехов
Часть 25 из 65 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Он пришёл, когда все бойцы уже были за границей. Старик в балахоне, скрывший лицо под капюшоном. Он пришёл и вышел за границу земель Линга.
— Врун, — прошептал я, поднимая копьё.
«Трус!» — прошелестело в голове.
Старик стремительно метнулся мимо, отклонив удар, схватил Пятнашку и прыгнул в туман. А в моих ушах застыл её отчаянный крик.
— Да как же так? — услышал я обиженный и непонимающий голос Хохо. — Как он вышел?
— Пятнашка!.. — всхлипнул Пузо.
— Я её верну, — твёрдо проговорил я, оглядывая спасённых. — Я верну всех!
— Тебя убьют, — хмуро ответил Хохо. — Их слишком много, Шрам.
— Они нарушили правила. Те правила, которым обязаны подчиняться, — твёрдо возразил я. — Теперь я тоже могу нарушить правила. Я верну её. Вы доберётесь до лагеря?
— Дай пять минут и мази с бинтами, — грустно ухмыльнулся Нож. — А если ещё и пожевать что будет…
Я отдаю весь свой запас.
— Удачи, командир, — прохрипел Суч.
Он не спорил. Никто не спорил. Только я мог ещё что-то изменить. И я должен был идти. За Пятнашкой, за всеми. За теми, без кого я не смогу остаться собой. За теми, кто прикрывал мою спину в боях. Кто спорил, кто не хотел уезжать из посёлка, кто не услышал и не прислушался ко мне. Я понял, что пойду за ними. И вытащу их.
Молча я сделал шаг в туман. Мне не нужно искать Пятнашку. Мне нужно логово главной твари. Там ключ к спасению — только там.
Глава 17
Земли Линга подчиняются правилам. Этим правилам подчиняются и алхимики. Стоит вступить в клубы тумана — и все правила будут тебе доступны. Я понял это ещё в самое первое посещение проклятых земель, когда вывел Амо-они в настоящий мир. Стоит правильно задать вопрос — и ответ появится в голове. Простой и понятный ответ. Почему мне позволили вывести девочку? Потому что мясной алхимик нарушил правила, попытавшись меня задержать. И пусть он не тронул меня и пальцем, но он — хотел, практически решился, а для земель Линга такое намерение не отличается от действия. И стоило мне спросить, может ли алхимик выйти за тучи — я получил простой ответ: «Нет».
Добраться до сердца земель Линга можно было только через лабиринт малых миров — пройдя последовательно каждый из них, соблюдая правила и выставленные условия. Но это в том случае, когда сами обитатели Линга правил не нарушали. За каждое их нарушение я получал право на одно собственное. Когда главный алхимик перекидывал нас по мирам, не давая возможности выйти — это было первое нарушение. Когда моих друзей пленили без права на выход — это было второе нарушение. И мне в ответ два раза дали нарушить правила — в мире мясного алхимика сойти с дороги и убить врага, а потом вытащить друзей без всяких условий.
В тот момент, когда главный алхимик сделал два шага к Пятнашке и утянул её назад — мне открылся путь в самое сердце Линга. В тот мир, где это сердце хранилось. И я точно знал, что сейчас этот мир пуст. Сложнее всего было «объяснить», куда я хочу попасть. Если бы не горошины алхимика, позволявшие видеть мне структуру малых миров, задача оказалась бы не по силам. Но когда тебе доступны все скрытые входы и выходы — не так уж и сложно обнаружить, куда они ведут. Стоило только землям Линга определить, на что направлено моё внимание, и куда я пытаюсь проникнуть — как вокруг меня свернулся кокон тумана, а в следующий момент я уже стоял на каменном полу.
Это был особняк — один из тех, где проживали обеспеченные жители города. Не жилая его часть — а подвал. Сквозь маленькое окошко я сумел разглядеть небольшой сад, красивую ограду, неширокую улицу, мощёную камнем, и даже каменный забор соседнего поместья. Я снова был в Линге — но не в том, который видел в других малых мирах. В этом Линге царили туманные предрассветные сумерки. Казалось, что город просто спит, но вот сейчас взойдёт солнце — и по улицам заснуют горожане, заскрипят колеса телег и зазвучат голоса живых. Но нет, не зазвучат. Утро здесь не сменит день, не придут им на смену вечер и ночь. И ещё я чётко осознал, что стоит мне покинуть особняк — как я тоже замру навсегда. Мой путь лежал не в город — в подвал. Всё глубже и глубже.
Я находился в небольшой комнате, заставленной ящиками и бочками. Дальняя часть помещения скрывалась в темноте — куда не доставал свет с улицы. Что-то внутри меня шевельнулось, требуя каплей своей крови осветить весь подвал, но я удержался — тратить кровь на такую мелочь мне не хотелось. Другим взглядом я отыскал обычные искры мудрости и засветил над головой огонёк. Не сразу — попытки с пятой. Но с каждым разом у меня получалось всё лучше.
Свет выхватил из темноты противоположную стену, арку в соседнее помещение и дверь. Первым делом проверил дверь — за ней обнаружилась лестница, ведущая наверх. Туда мне не надо.
Я двинулся вглубь подвала. Когда-то местные использовали этот подвал в самых разных целях — было тут и помещение для заключённых, и складские помещения, и спальни для прислуги, и дровяной склад, и огромная печь для обогрева всего особняка, и алхимическая лаборатория. Именно в лаборатории я и обнаружил спуск на нижние уровни. Винтовая лесенка привела меня к новому складу — здесь царил вечный холод. Вдоль стен лежали ледяные блоки с отметками мудрости, а на полках над ними хранились десятки знакомых мне контейнеров.
«Кажется, алхимик при жизни работал на местную знать», — догадался я. На другой стороне своеобразного ледника виднелась массивная дверь. Дверь эта отличалась от всего, что я видел в подвале. Толстая, сотканная изо льда и тумана — она была здесь лишней и чужеродной. Стоило мне подойти, как дверь сама приглашающе распахнулась. Из открывшегося прохода дохнуло гнилью и жаром. Оттуда, снизу, из темноты доносились стоны и плач. Я всем телом ощутил потоки страданий, заполнявших логово алхимика, и мне стало по-настоящему жутко. Захотелось развернуться, уйти, сбежать — и никогда больше не возвращаться в земли Линга. Но стоило мне представить, как я с остатками бойцов возвращаюсь в посёлок, как отправляюсь в Форт Ааори, с тоской глядя на земли Линга и вспоминая Пятнашку — как ноги сами сделали первый шаг.
Вниз и только вниз — по каменной лестнице, вырубленной в скале. В жар и страдания. Без сомнений, без колебаний — только вперёд. Внутри меня одобрительно заворчал Катуавр. Этот подонок всегда делал именно так. По ступеням я спустился в длинный и широкий коридор. Свет моего огонька выхватывал из тьмы стены справа и слева, но не доставал до противоположного конца. На стене слева я увидел прикованного мужчину. Он стоял, глядя в пустоту — под глазами тёмные круги, белки красные, веки опухли. Прямо перед ним располагалась подставка с острыми шипами. Поставлено всё было так, что стоило мужчине начать оседать, как коленями он напарывался на шипы. И судя по ранам и крови на шипах — такое уже происходило не раз.
Через несколько шагов обнаружился старик, также прикованный к стене. Он без сил висел на своих оковах, а сверху на него срывались с потолка капли. При падении каждой из капель на голову он начинал стонать. В тёмном коридоре пленники висели каждые двадцать шагов. И у каждого из них была своя пытка и своя боль. А я шёл всё быстрее и быстрее, стараясь не обращать внимание на стоны и плач, на слёзы и страх, на тихие мольбы о пощаде, на громкие крики о помощи. Коридор всё не кончался и не кончался. Казалось, он так и будет тянуться вечно, но впереди появились отсветы багрового пламени на стене — и вскоре я оказался у поворота. Коридор поворачивал в обратном направлении и заканчивался аркой в новый зал.
Я застыл на пороге этого огромного зала, оглушённый тем, что открылось передо мной. От входа в зал вела вниз длинная лестница. Она заканчивалась где-то в центре помещения, а вокруг неё сотни мужчин и женщин подвергались пыткам. Диковинные механизмы и устройства — и самые извращённые способы доставлять боль. Зал стонал, кричал, молил. А я спускался вниз, стараясь не смотреть по сторонам. Я не понимал, как эти люди оставались живы, истекая кровью, с проткнутыми телами, с повреждёнными неоднократно конечностями, обезображенной кожей. Большинство из них просто не видели меня, но те, кто видел — начинал кричать, молить, просить выпустить их. А я понимал, что стоит мне хотя бы попытаться сойти с прохода, что вёл меня к противоположной стене зала — как о моём присутствии немедленно узнают все изменённые алхимики в Линге.
И я проходил мимо, сжав зубы и ускоряя шаг. Только сейчас я начал осознавать, что грозит моим бойцам, если не получится их вытащить. О том, что грозит мне, если меня поймают — я старался не думать. Впереди обнаружились ещё два зала, через последний из которых я просто бежал. Чужая боль и мольбы следовали за мной по пятам. Передо мной была ещё одна ледяная дверь. Как только она закрылась — наступила тишина. Я опустился на пол, обхватил голову руками и замер, пытаясь забыть то, что мне довелось увидеть.
Не знаю, сколько я так просидел. Но мог бы сидеть и дольше. Может быть, вообще остался бы в таком положении, пока не умер с голоду. Но из ступора меня вывели пробежавшие по коже мурашки — возвестившие о том, что рядом кто-то управляет мудростью. Открыв глаза, я успел заметить, как вспыхнул светильник: хозяин возвращался домой.
Я вскочил на ноги, лихорадочно оглядываясь. Сколько ему понадобится, чтобы добраться сюда? Пара десятков минут — не больше. И к этому моменту мне во что бы то ни стало нужно найти сердце Линга. Найти, опознать и взять его. Комната, где я оказался, была небольшой. Напротив двери — стол и кресло. На столе — статуэтка, горящий фонарь, какие-то свитки. У стены справа — длинная полка, на которой лежало несколько контейнеров с алхимическими ингредиентами, разбросанные в беспорядке шкатулки и книги. Слева в углу — горшок с каким-то диковинным растением.
«Ну и где тут спрятано то, что ему дорого?» — подумал я, оглядываясь. Ничего из того, что я видел, не подходило — не было вокруг ничего, что можно было назвать «памятным». Посмотрев на комнату другим взглядом, я тоже ничего не обнаружил. Я прошёл вдоль полки, разглядывая каждую мелочь, но всё, что там было — ничем не выделялось. Здесь, в кабинете правителя изменённых, в сердце земель Линга, мудрость местная и привычная скручивались в тугие узлы — всё было пронизано разными искрами и сгустками. Определить, на что всё завязано, мне не удавалось.
А время утекало сквозь пальцы, как песок. Я подверг тщательному осмотру стол и разложенные на нём вещи. Я даже стал подозревать растение в горшке. Но всё это было не то. Стол простой и массивный — в нём нет ни ящиков, ни тайников. Кресло широкое, задняя часть и спинка — единая доска, за самим креслом — ничего. Статуэтка — изображала богиню Энею-Мари. Но совершенно обычная — мудрость закручивалась где-то ближе к креслу, игнорируя украшение. Когда ледяная дверь начала открываться, я рассматривал свитки — всё ещё пытаясь понять, какой из них может быть сердцем. Увидев движение — просто нырнул за спинку кресла, умоляя всех местных богов оставить меня незамеченным.
Гулкие шаги раздались от двери. Хозяин Линга вернулся. Я слышал, как он повернулся к полке с книгами, замер — и потом сделал шаг к цветку. А мои глаза уткнулись в небольшую флягу. Она висела на подлокотнике кресла, на тонком кожаном ремешке. Ничем не примечательная фляга — если не знать, что только мастер алхимии может такую флягу иметь. Фляга с Последним доводом. Именно к фляге тянулась вся мудрость земель Линга. Я вдруг понял, что алхимик, оказавшийся самым сильным и подчинивший себе всех остальных — именно он, кажется, был беззаветно предан своему делу до изменения. И его символом, сердцем Линга, могла быть фляга Последнего довода. Не зелье и не сосуд — а признак мастерства.
Я протянул руку и ухватился за флягу, поднимаясь во весь рост. Фляга была горячей и слегка пульсировала. Мои пальцы сжались на тонком металле — ещё чуть-чуть и погнётся. Ремешок плавно соскользнул с подлокотника. Тёмная фигура у горшка с растением выпрямилась и развернулась.
«Ты?» — шелест в голове.
— Как видишь, — ответил я, рассматривая флягу.
«Как ты попал сюда?» — в шелесте появилось беспокойство.
— Ты, что, всерьёз уверился в своей вседозволенности и могуществе? — удивился я. — Так долго всем врал, что и сам поверил в свою ложь?
«Как?! Как ты сюда попал?!».
— Ты нарушил правила, алхимик.
«Я сам устанавливаю правила!».
— И ты сам запретил себе выходить за пределы земель Линга? — возразил я. — А кто мне говорил, что не может? Ты не устанавливаешь правила. Ты вышел за границу туч. И нарушил правила, установленные не тобой.
«А кем?».
— Вместо того чтобы устраивать тут Земли Боли, я бы на твоём месте и искал ответ на этот вопрос, — передёрнул плечами я.
«Что ты понимаешь…».
— Хватит! — прервал я его. — Давай узнаем, ошибся я или нет?
«Ошибся?» — алхимик опасливо повёл головой под капюшоном.
— Если я прав — это сердце Линга, — я поднял руку с зажатой в ней флягой. — И тогда у нас есть, о чём с тобой разговаривать.
Алхимик никак не высказал беспокойства, и я вдруг понял — ошибся. Ошибся — не фляга. Совсем не фляга. Вот только почему алхимик не смеётся, не пытается подойти ко мне? Он быстрее, я знаю и видел. Он может одним прыжком оказаться рядом и забрать сердце. Но алхимик молчал и не шевелился.
— А если я ошибся… — продолжил я, пытаясь тянуть время.
«Думай, Шрам, думай! — билось в моей голове. — Почему он ещё тебя не схватил? Что рядом такого, что может быть ему дорого? Что из этого — сердце?».
«Подойди! — приказал он. — Подойди ко мне, и мы обсудим твои условия».
Я снова посмотрел другим взглядом на флягу. Теперь, когда она была у меня в руках — её поверхность не пульсировала и быстро остывала. Как так? Я сделал неуверенный шаг вперёд, к столу, но алхимик оставался спокоен. И только когда я, подчиняясь непонятному порыву, плюхнулся в кресло — только тогда он вздрогнул. Я снова ощутил пульсацию и жар.
— А если я ошибся, то это кресло, — наконец проговорил я, быстро выхватывая меч и прижимая холодное лезвие к спинке.
«Не делай этого», — прошелестел алхимик.
— А что будет? — невинно поинтересовался я.
«Мы умрём. Ты, твои друзья, все люди в Линге».
— Ну, предположим, люди в Линге — уже мертвы, — не согласился я. — А тебя и других алхимиков и прибить не страшно.
«Ты не прав, Шрам, люди ещё живы, — ответил алхимик, делая шаг вперёд. — Без людей нет Линга. Подумай, готов ли ты их всех убить. Это будет на твоей совести».
— Готов, — спокойно ответил я. — Если то, что я видел по пути сюда — это и есть жизнь, то я сделаю им немалое одолжение.
«Они бы с тобой не согласились, — возразил алхимик. — Да, их страдание — сила Линга, его рост и могущество. Но их не убивают».
— Тогда зачем их пытать? — поинтересовался я.
«Чтобы подчинить мудрость, — устало ответил алхимик. — Их страдания меняют мудрость, делают её послушной нам и невидимой другим».
— Мило. А этот, которого я прибил — из мяса?
«Каан-ис».
— Не важно. Зачем он людей жрал?
«Он всегда был недалёким, — алхимик глухо засмеялся. — Не стоит по нему судить всех».
— Да мне и тебя с твоей коллекцией достаточно, чтобы желать вам скорейшей отправки в земли Боли, — признался я. — Хотя тот алхимик, у которого….
«Он тоже не выдержал. Всегда был помешан на сексе. И что же ты тогда ждёшь? Тыкай мечом — и мы все там встретимся».
— Не в этот раз, — я вздохнул и задумался.
Надо было вывести из Линга всех своих, да ещё так, чтобы и самому остаться в живых. И как заставить алхимика выполнять клятвы? Стоило мне подумать о том, чтобы взять кресло с собой, как в голове появился простой ответ — нельзя. Если бы сердце было небольшим — его можно было бы вынести. Но кресло… оно даже не двигалось. По следам на полу я понял, что алхимик, сидя в кресле, не придвигается к столу, а подтягивает массивный стол к себе.
— Почему кресло?
«Почему что?» — не понял алхимик.
— Врун, — прошептал я, поднимая копьё.
«Трус!» — прошелестело в голове.
Старик стремительно метнулся мимо, отклонив удар, схватил Пятнашку и прыгнул в туман. А в моих ушах застыл её отчаянный крик.
— Да как же так? — услышал я обиженный и непонимающий голос Хохо. — Как он вышел?
— Пятнашка!.. — всхлипнул Пузо.
— Я её верну, — твёрдо проговорил я, оглядывая спасённых. — Я верну всех!
— Тебя убьют, — хмуро ответил Хохо. — Их слишком много, Шрам.
— Они нарушили правила. Те правила, которым обязаны подчиняться, — твёрдо возразил я. — Теперь я тоже могу нарушить правила. Я верну её. Вы доберётесь до лагеря?
— Дай пять минут и мази с бинтами, — грустно ухмыльнулся Нож. — А если ещё и пожевать что будет…
Я отдаю весь свой запас.
— Удачи, командир, — прохрипел Суч.
Он не спорил. Никто не спорил. Только я мог ещё что-то изменить. И я должен был идти. За Пятнашкой, за всеми. За теми, без кого я не смогу остаться собой. За теми, кто прикрывал мою спину в боях. Кто спорил, кто не хотел уезжать из посёлка, кто не услышал и не прислушался ко мне. Я понял, что пойду за ними. И вытащу их.
Молча я сделал шаг в туман. Мне не нужно искать Пятнашку. Мне нужно логово главной твари. Там ключ к спасению — только там.
Глава 17
Земли Линга подчиняются правилам. Этим правилам подчиняются и алхимики. Стоит вступить в клубы тумана — и все правила будут тебе доступны. Я понял это ещё в самое первое посещение проклятых земель, когда вывел Амо-они в настоящий мир. Стоит правильно задать вопрос — и ответ появится в голове. Простой и понятный ответ. Почему мне позволили вывести девочку? Потому что мясной алхимик нарушил правила, попытавшись меня задержать. И пусть он не тронул меня и пальцем, но он — хотел, практически решился, а для земель Линга такое намерение не отличается от действия. И стоило мне спросить, может ли алхимик выйти за тучи — я получил простой ответ: «Нет».
Добраться до сердца земель Линга можно было только через лабиринт малых миров — пройдя последовательно каждый из них, соблюдая правила и выставленные условия. Но это в том случае, когда сами обитатели Линга правил не нарушали. За каждое их нарушение я получал право на одно собственное. Когда главный алхимик перекидывал нас по мирам, не давая возможности выйти — это было первое нарушение. Когда моих друзей пленили без права на выход — это было второе нарушение. И мне в ответ два раза дали нарушить правила — в мире мясного алхимика сойти с дороги и убить врага, а потом вытащить друзей без всяких условий.
В тот момент, когда главный алхимик сделал два шага к Пятнашке и утянул её назад — мне открылся путь в самое сердце Линга. В тот мир, где это сердце хранилось. И я точно знал, что сейчас этот мир пуст. Сложнее всего было «объяснить», куда я хочу попасть. Если бы не горошины алхимика, позволявшие видеть мне структуру малых миров, задача оказалась бы не по силам. Но когда тебе доступны все скрытые входы и выходы — не так уж и сложно обнаружить, куда они ведут. Стоило только землям Линга определить, на что направлено моё внимание, и куда я пытаюсь проникнуть — как вокруг меня свернулся кокон тумана, а в следующий момент я уже стоял на каменном полу.
Это был особняк — один из тех, где проживали обеспеченные жители города. Не жилая его часть — а подвал. Сквозь маленькое окошко я сумел разглядеть небольшой сад, красивую ограду, неширокую улицу, мощёную камнем, и даже каменный забор соседнего поместья. Я снова был в Линге — но не в том, который видел в других малых мирах. В этом Линге царили туманные предрассветные сумерки. Казалось, что город просто спит, но вот сейчас взойдёт солнце — и по улицам заснуют горожане, заскрипят колеса телег и зазвучат голоса живых. Но нет, не зазвучат. Утро здесь не сменит день, не придут им на смену вечер и ночь. И ещё я чётко осознал, что стоит мне покинуть особняк — как я тоже замру навсегда. Мой путь лежал не в город — в подвал. Всё глубже и глубже.
Я находился в небольшой комнате, заставленной ящиками и бочками. Дальняя часть помещения скрывалась в темноте — куда не доставал свет с улицы. Что-то внутри меня шевельнулось, требуя каплей своей крови осветить весь подвал, но я удержался — тратить кровь на такую мелочь мне не хотелось. Другим взглядом я отыскал обычные искры мудрости и засветил над головой огонёк. Не сразу — попытки с пятой. Но с каждым разом у меня получалось всё лучше.
Свет выхватил из темноты противоположную стену, арку в соседнее помещение и дверь. Первым делом проверил дверь — за ней обнаружилась лестница, ведущая наверх. Туда мне не надо.
Я двинулся вглубь подвала. Когда-то местные использовали этот подвал в самых разных целях — было тут и помещение для заключённых, и складские помещения, и спальни для прислуги, и дровяной склад, и огромная печь для обогрева всего особняка, и алхимическая лаборатория. Именно в лаборатории я и обнаружил спуск на нижние уровни. Винтовая лесенка привела меня к новому складу — здесь царил вечный холод. Вдоль стен лежали ледяные блоки с отметками мудрости, а на полках над ними хранились десятки знакомых мне контейнеров.
«Кажется, алхимик при жизни работал на местную знать», — догадался я. На другой стороне своеобразного ледника виднелась массивная дверь. Дверь эта отличалась от всего, что я видел в подвале. Толстая, сотканная изо льда и тумана — она была здесь лишней и чужеродной. Стоило мне подойти, как дверь сама приглашающе распахнулась. Из открывшегося прохода дохнуло гнилью и жаром. Оттуда, снизу, из темноты доносились стоны и плач. Я всем телом ощутил потоки страданий, заполнявших логово алхимика, и мне стало по-настоящему жутко. Захотелось развернуться, уйти, сбежать — и никогда больше не возвращаться в земли Линга. Но стоило мне представить, как я с остатками бойцов возвращаюсь в посёлок, как отправляюсь в Форт Ааори, с тоской глядя на земли Линга и вспоминая Пятнашку — как ноги сами сделали первый шаг.
Вниз и только вниз — по каменной лестнице, вырубленной в скале. В жар и страдания. Без сомнений, без колебаний — только вперёд. Внутри меня одобрительно заворчал Катуавр. Этот подонок всегда делал именно так. По ступеням я спустился в длинный и широкий коридор. Свет моего огонька выхватывал из тьмы стены справа и слева, но не доставал до противоположного конца. На стене слева я увидел прикованного мужчину. Он стоял, глядя в пустоту — под глазами тёмные круги, белки красные, веки опухли. Прямо перед ним располагалась подставка с острыми шипами. Поставлено всё было так, что стоило мужчине начать оседать, как коленями он напарывался на шипы. И судя по ранам и крови на шипах — такое уже происходило не раз.
Через несколько шагов обнаружился старик, также прикованный к стене. Он без сил висел на своих оковах, а сверху на него срывались с потолка капли. При падении каждой из капель на голову он начинал стонать. В тёмном коридоре пленники висели каждые двадцать шагов. И у каждого из них была своя пытка и своя боль. А я шёл всё быстрее и быстрее, стараясь не обращать внимание на стоны и плач, на слёзы и страх, на тихие мольбы о пощаде, на громкие крики о помощи. Коридор всё не кончался и не кончался. Казалось, он так и будет тянуться вечно, но впереди появились отсветы багрового пламени на стене — и вскоре я оказался у поворота. Коридор поворачивал в обратном направлении и заканчивался аркой в новый зал.
Я застыл на пороге этого огромного зала, оглушённый тем, что открылось передо мной. От входа в зал вела вниз длинная лестница. Она заканчивалась где-то в центре помещения, а вокруг неё сотни мужчин и женщин подвергались пыткам. Диковинные механизмы и устройства — и самые извращённые способы доставлять боль. Зал стонал, кричал, молил. А я спускался вниз, стараясь не смотреть по сторонам. Я не понимал, как эти люди оставались живы, истекая кровью, с проткнутыми телами, с повреждёнными неоднократно конечностями, обезображенной кожей. Большинство из них просто не видели меня, но те, кто видел — начинал кричать, молить, просить выпустить их. А я понимал, что стоит мне хотя бы попытаться сойти с прохода, что вёл меня к противоположной стене зала — как о моём присутствии немедленно узнают все изменённые алхимики в Линге.
И я проходил мимо, сжав зубы и ускоряя шаг. Только сейчас я начал осознавать, что грозит моим бойцам, если не получится их вытащить. О том, что грозит мне, если меня поймают — я старался не думать. Впереди обнаружились ещё два зала, через последний из которых я просто бежал. Чужая боль и мольбы следовали за мной по пятам. Передо мной была ещё одна ледяная дверь. Как только она закрылась — наступила тишина. Я опустился на пол, обхватил голову руками и замер, пытаясь забыть то, что мне довелось увидеть.
Не знаю, сколько я так просидел. Но мог бы сидеть и дольше. Может быть, вообще остался бы в таком положении, пока не умер с голоду. Но из ступора меня вывели пробежавшие по коже мурашки — возвестившие о том, что рядом кто-то управляет мудростью. Открыв глаза, я успел заметить, как вспыхнул светильник: хозяин возвращался домой.
Я вскочил на ноги, лихорадочно оглядываясь. Сколько ему понадобится, чтобы добраться сюда? Пара десятков минут — не больше. И к этому моменту мне во что бы то ни стало нужно найти сердце Линга. Найти, опознать и взять его. Комната, где я оказался, была небольшой. Напротив двери — стол и кресло. На столе — статуэтка, горящий фонарь, какие-то свитки. У стены справа — длинная полка, на которой лежало несколько контейнеров с алхимическими ингредиентами, разбросанные в беспорядке шкатулки и книги. Слева в углу — горшок с каким-то диковинным растением.
«Ну и где тут спрятано то, что ему дорого?» — подумал я, оглядываясь. Ничего из того, что я видел, не подходило — не было вокруг ничего, что можно было назвать «памятным». Посмотрев на комнату другим взглядом, я тоже ничего не обнаружил. Я прошёл вдоль полки, разглядывая каждую мелочь, но всё, что там было — ничем не выделялось. Здесь, в кабинете правителя изменённых, в сердце земель Линга, мудрость местная и привычная скручивались в тугие узлы — всё было пронизано разными искрами и сгустками. Определить, на что всё завязано, мне не удавалось.
А время утекало сквозь пальцы, как песок. Я подверг тщательному осмотру стол и разложенные на нём вещи. Я даже стал подозревать растение в горшке. Но всё это было не то. Стол простой и массивный — в нём нет ни ящиков, ни тайников. Кресло широкое, задняя часть и спинка — единая доска, за самим креслом — ничего. Статуэтка — изображала богиню Энею-Мари. Но совершенно обычная — мудрость закручивалась где-то ближе к креслу, игнорируя украшение. Когда ледяная дверь начала открываться, я рассматривал свитки — всё ещё пытаясь понять, какой из них может быть сердцем. Увидев движение — просто нырнул за спинку кресла, умоляя всех местных богов оставить меня незамеченным.
Гулкие шаги раздались от двери. Хозяин Линга вернулся. Я слышал, как он повернулся к полке с книгами, замер — и потом сделал шаг к цветку. А мои глаза уткнулись в небольшую флягу. Она висела на подлокотнике кресла, на тонком кожаном ремешке. Ничем не примечательная фляга — если не знать, что только мастер алхимии может такую флягу иметь. Фляга с Последним доводом. Именно к фляге тянулась вся мудрость земель Линга. Я вдруг понял, что алхимик, оказавшийся самым сильным и подчинивший себе всех остальных — именно он, кажется, был беззаветно предан своему делу до изменения. И его символом, сердцем Линга, могла быть фляга Последнего довода. Не зелье и не сосуд — а признак мастерства.
Я протянул руку и ухватился за флягу, поднимаясь во весь рост. Фляга была горячей и слегка пульсировала. Мои пальцы сжались на тонком металле — ещё чуть-чуть и погнётся. Ремешок плавно соскользнул с подлокотника. Тёмная фигура у горшка с растением выпрямилась и развернулась.
«Ты?» — шелест в голове.
— Как видишь, — ответил я, рассматривая флягу.
«Как ты попал сюда?» — в шелесте появилось беспокойство.
— Ты, что, всерьёз уверился в своей вседозволенности и могуществе? — удивился я. — Так долго всем врал, что и сам поверил в свою ложь?
«Как?! Как ты сюда попал?!».
— Ты нарушил правила, алхимик.
«Я сам устанавливаю правила!».
— И ты сам запретил себе выходить за пределы земель Линга? — возразил я. — А кто мне говорил, что не может? Ты не устанавливаешь правила. Ты вышел за границу туч. И нарушил правила, установленные не тобой.
«А кем?».
— Вместо того чтобы устраивать тут Земли Боли, я бы на твоём месте и искал ответ на этот вопрос, — передёрнул плечами я.
«Что ты понимаешь…».
— Хватит! — прервал я его. — Давай узнаем, ошибся я или нет?
«Ошибся?» — алхимик опасливо повёл головой под капюшоном.
— Если я прав — это сердце Линга, — я поднял руку с зажатой в ней флягой. — И тогда у нас есть, о чём с тобой разговаривать.
Алхимик никак не высказал беспокойства, и я вдруг понял — ошибся. Ошибся — не фляга. Совсем не фляга. Вот только почему алхимик не смеётся, не пытается подойти ко мне? Он быстрее, я знаю и видел. Он может одним прыжком оказаться рядом и забрать сердце. Но алхимик молчал и не шевелился.
— А если я ошибся… — продолжил я, пытаясь тянуть время.
«Думай, Шрам, думай! — билось в моей голове. — Почему он ещё тебя не схватил? Что рядом такого, что может быть ему дорого? Что из этого — сердце?».
«Подойди! — приказал он. — Подойди ко мне, и мы обсудим твои условия».
Я снова посмотрел другим взглядом на флягу. Теперь, когда она была у меня в руках — её поверхность не пульсировала и быстро остывала. Как так? Я сделал неуверенный шаг вперёд, к столу, но алхимик оставался спокоен. И только когда я, подчиняясь непонятному порыву, плюхнулся в кресло — только тогда он вздрогнул. Я снова ощутил пульсацию и жар.
— А если я ошибся, то это кресло, — наконец проговорил я, быстро выхватывая меч и прижимая холодное лезвие к спинке.
«Не делай этого», — прошелестел алхимик.
— А что будет? — невинно поинтересовался я.
«Мы умрём. Ты, твои друзья, все люди в Линге».
— Ну, предположим, люди в Линге — уже мертвы, — не согласился я. — А тебя и других алхимиков и прибить не страшно.
«Ты не прав, Шрам, люди ещё живы, — ответил алхимик, делая шаг вперёд. — Без людей нет Линга. Подумай, готов ли ты их всех убить. Это будет на твоей совести».
— Готов, — спокойно ответил я. — Если то, что я видел по пути сюда — это и есть жизнь, то я сделаю им немалое одолжение.
«Они бы с тобой не согласились, — возразил алхимик. — Да, их страдание — сила Линга, его рост и могущество. Но их не убивают».
— Тогда зачем их пытать? — поинтересовался я.
«Чтобы подчинить мудрость, — устало ответил алхимик. — Их страдания меняют мудрость, делают её послушной нам и невидимой другим».
— Мило. А этот, которого я прибил — из мяса?
«Каан-ис».
— Не важно. Зачем он людей жрал?
«Он всегда был недалёким, — алхимик глухо засмеялся. — Не стоит по нему судить всех».
— Да мне и тебя с твоей коллекцией достаточно, чтобы желать вам скорейшей отправки в земли Боли, — признался я. — Хотя тот алхимик, у которого….
«Он тоже не выдержал. Всегда был помешан на сексе. И что же ты тогда ждёшь? Тыкай мечом — и мы все там встретимся».
— Не в этот раз, — я вздохнул и задумался.
Надо было вывести из Линга всех своих, да ещё так, чтобы и самому остаться в живых. И как заставить алхимика выполнять клятвы? Стоило мне подумать о том, чтобы взять кресло с собой, как в голове появился простой ответ — нельзя. Если бы сердце было небольшим — его можно было бы вынести. Но кресло… оно даже не двигалось. По следам на полу я понял, что алхимик, сидя в кресле, не придвигается к столу, а подтягивает массивный стол к себе.
— Почему кресло?
«Почему что?» — не понял алхимик.