Искупление грехов

Пощёчина получилась звонкой, хлёсткой и явно болезненной.

— Клада, успокойся, мы — свои! Успокойся! — я зарядил девушке ещё одну пощёчину. А потом ещё одну. — Возьми себя в руки!

Когда девушка подняла на меня взгляд, в её глазах появилось осмысленное выражение.

— Не надо больше, — тихо проговорила она и расплакалась, перестав вырываться.

Успокаивали её мы, наверно, долго. Потому что на забытой дороге не было времени. Когда мы снова продолжили путь — мир вокруг изменился. Дорога, может, и не исчезла, но из темноты на неё выкатывались потоки грязной воды, превращая в болото. Пятнашка древком копья постоянно простукивала путь впереди.

— Только бы не потерять дорогу, — прошептала в какой-то момент Зенка. Я обернулся и застыл, обалдев от увиденного, а девушка, заметив мой взгляд, удивлённо пролепетала: — Что? Что не так?

На голос обернулись уже все. И тоже застыли. Девушка стояла перед нами полностью нагой. Вот совсем. Голая и с мечом в руке. Она переводила взгляд с одного человека на другого, а потом додумалась осмотреть себя. Визг, который она выдала, пытаясь одновременно прикрыть срамные места, был неподражаем.

— Всем стоять! — рыкнул я, отводя взгляд от обнаженной девушки. — Молчок — отвернись! Стоять, я сказал!..

— Я голая! — пискнула Зенка. — Совсем… Как у нерождённых…

— Ты не голая! — ответила Пятнашка. — Зенка, ты не голая!

— Но я — голая!.. — ответила та. — Вы что, не видите? Где моя одежда?

— Зенка, — сказал я, не поворачиваясь к ней, — это самый лучший вопрос.

— Лучший вопрос?! Шрам, я без одежды!

— Но была в одежде? — спросил я.

— Ну да… — растерянно ответила девушка.

— Значит, ты и сейчас в одежде, — уверенно объявил я и повернулся.

Зенка была в одежде.

— Не смотри на меня! — возмутилась девушка, прикрывая руками то, что и так было скрыто под тканью.

— Зенка, я вижу тебя в одежде! — проговорил я, глядя ей в глаза. Остальные неуверенно переглядывались.

— Но на мне нет одежды! — закричала она.

— На тебе есть одежда! — ответил я. — Я вижу твою одежду.

— А я вижу её голой! — сказала Фука, которую захотелось немедленно придушить.

— И я вижу себя голой! — возмутилась Зенка. — Шрам?

— А я — вижу тебя в одежде! — ответил я. — В той самой, в которой ты сюда попала. И вижу, что порез у тебя на плече — кровоточит.

— На мне нет порезов и одежды…

— Но на тебе были порезы, — ответил я. — Куда они могли исчезнуть?

Пятнашка помотала головой и рассмеялась.

— Я поняла, — сказала она Зенке. — Ты и правда в одежде!

— Но я… как?

— Я не знаю… Но если ты перестанешь бояться и успокоишься — ты тоже увидишь одежду, — пояснила Пятнашка. — Всё это просто видение. И плечо у тебя на самом деле кровоточит. И, должно быть, болит.

Зенка неуверенно посмотрела на нас, потом закрыла глаза — и через секунду схватилась за плечо.

— Боги! — застонала она. — Есть у кого-нибудь мазь? Вы все меня видите в одежде? Да? Никто же теперь меня голой не видит?

Пока Фука и Пятнашка перевязывали Зенку, Молчок и я стояли в стороне. При этом Молчок периодически поглядывал на девушку, что навело меня на определённые мысли. Я ткнул его пальцем и состроил «страшные» глаза. Тот в ответ смущённо улыбнулся и мечтательно посмотрел вверх. Улыбка стала довольной. Я поднёс палец к губам и показал кулак. Как я и догадался, Молчок и не думал «одевать» Зенку, ну и что его — силой заставлять? А это как? И я решил, пускай видит, что хочет — лишь бы молчал.

Я перевёл взгляд на границу окружающей нас тьмы и вздрогнул, едва сдержав крик. Там стояли три грязные женщины в белых рубахах до пяток, с белесыми зрачками и синими губами.

— Чтоб вас!.. — в сердцах выдал Молчок, посмотрев, что меня испугало, и отшатнувшись.

— Аааааааа!.. — раздался дружный вопль девушек.

— Стоять! — привычно уже приказал я. — Замерли все!


Женщины стояли, буравили нас своими белыми зрачками и молчали. Но границу света и тьмы не переходили.

— Фу, гадость какая, — пробормотала Фука.

— Пойдёмте дальше, а? — предложила Зенка. — Жуть какая.

— Да, пошли, — согласился я.

Какое-то время женщины ещё нас преследовали, а потом — отстали. Впрочем, время в данном случае угадывалось только по изменениям вокруг — сколько они пробыли с нами, было непонятно: может быть минуту, может быть целую вечность.

Болото закончилось. Дорога снова шла в темноте и сухости. Глядя вокруг, я вообще начинал сомневаться в том, что мы куда-то идём. И уже сомневался, что мы вообще движемся. И только когда впереди, в темноте, проступил свет костра, движение стало ощущаться. Огонь горел рядом с дорогой. У костра, греясь, сидело несколько человек в городской одежде. Нас они увидели, но ничего не предпринимали — просто сидели и грелись, поглядывая искоса.

— Уважаемые! — крикнула Фука. — Мобан в той стороне? Мы правильно идём?

Я не удержался и отвесил ей подзатыльник, заслужив искренне возмущённый взгляд.

— Фука, ты знакома со словом «своевременно»? — прошипел я, начиная злиться.

— Фу таким быть, как ты, — обиженно ответила она.

Люди у костра не шевелились, продолжая нас разглядывать. Мы продолжили путь, нервно озираясь на них и горящий костер. Я так и не понял, когда они изменились, превратившись в прогнившие трупы, но заметили это все в отряде.

— Бред, — подвёл итог Молчок, и в этот раз ему в ответ отмолчались все.

Я не знаю, сколько мы снова шли, когда Клада опять неожиданно остановилась. Она выдала какой-то нечленораздельный звук, поднесла ладонь ко рту и сплюнула на неё пару зубов.

— У меня зубы выпадают, — ошарашенно сказала она.

— Ну да, а я — голая всё ещё, — легко согласилась с ней Зенка.

— Да вот же! — девушка протянула к нам пустую руку. — Вот же — зубы…

— Клада, — ласково спросила Пятнашка, — ты совсем дура? Или только пытаешься казаться?

— Но я…

— По мне ползали пауки, у меня отрастал хвост, я успел облысеть и даже потерял то, что мужикам особенно дорого!.. — неожиданно со злостью заговорил Молчок. — Но я же не останавливаюсь и не сообщаю об этом всем и каждому! Клада, успокойся. И перестань обращать своё и наше внимание на ту чепуху, которая с тобой происходит, но не может происходить!..

— Молчок, я чуть не обкакалась! — взвизгнула Зенка. — Ты мог впервые заговорить в более подходящем месте, а? Вот это — по-настоящему страшно было!

Молчок посмотрел на Зенку и пожал плечами. Потом снова посмотрел на неё, отвернулся, и только я заметил его ухмылку. И то только потому, что не держался за живот от хохота, как другие спутники.

— И чего ты теперь молчишь? — спросила Зенка возмущённо, хотя её саму заметно потряхивало от сдерживаемого смеха.

— Зеночка, успокойся, — ответила Фука, всхлипывая от смеха. — Он уже истратил свой месячный запас слов! На Кладу…. Ы!..

Зенка поджала губы и гордо уставилась вперёд.



Мы снова шли через темноту по дороге. Туман стелился густой пеленой, поднимаясь к коленям. Я уже устал дёргаться на каждое мигание засвеченного мной огонька, на каждый шорох в тумане — просто шёл и шёл. Времени не было — как не было усталости и голода. Иногда ещё сознание терзали страхи, но на самой границе понимания — там, где ты не чувствуешь страх, а просто знаешь, что он есть. На забытой дороге очень сложно было оставаться тем, кем ты был. Я начал понимать, почему мудрец забывал своё имя.

Могильник вынырнул из темноты неожиданно. Вот впереди и по сторонам была темнота, и вот — свет выхватывает трупы по краям дороги. Много трупов. Мужчины, женщины, дети… Они лежат в беспорядке, в разных позах, но с неизменным ужасом в широко раскрытых глазах.

— Да когда же всё закончится? — прошептала Пятнашка, растерянно оглядываясь. Отряд сам собой встал. — Что здесь случилось?

— Страх, — ответила за всех Фука. — Страшно тут…

Молчок ткнул меня и указал на мужчину, сжимающего какую-то потрёпанную книжку. Дневник! Мужчина лежал чуть в стороне — он явно пытался бежать, но умер. Умер, сделав всего несколько шагов в сторону.

— Надо забрать, — проговорил я.

— Надо идти дальше! — возразила Пятнашка. — Нельзя сходить с дороги!

— Можно, но аккуратно, — ответил я, делая решительный шаг. Потом, вспоминая этот момент, я понимал, что меня будто толкнуло что-то с дороги. Вся моя способность держать себя в рука отказала: я просто захотел — и пошел, причем быстро, чтобы не успели остановить.

Ещё несколько шагов, и я остановился рядом с мужчиной. Обычный горожанин — разве что одежда чуть добротнее, чем у остальных. Брошь старшего ремесленника. В пустых глазах такой же ужас, как и у всех в этом могильнике. Я наклонился, подцепил книгу и потянул на себя.

— Шрам! — слабый вскрик заставил меня резко дёрнуться, вырывая дневник из мертвых рук, и обернуться.

Люди зашевелились, начиная подниматься. Глаза мужчины, у которого я отобрал книгу мудреца, вспыхнули и начали гореть. Причём, гореть в прямом смысле — огнём гореть! У остальных мертвецов — тоже. Пламя перекидывалось на волосы, создавая живые (или неживые?) факелы. На дорогу я выскочил в три прыжка, оттолкнув с пути пару поднявшихся.

— Бежим! — в ужасе закричала Фука, бросаясь вперёд и увлекая за собой остальных, в том числе и меня.

Бег превратился в очередной сплошной кошмар. Мы бежали, бежали, а вокруг продолжали вставать мертвецы с пламенем на лице. Но если мы чего и не собирались делать — так это вступать с ними в бой.