Искажение

– В жопу такое везение. Угости лучше сигаретой.

– При проблемах с давлением?! – громко удивляется он.

– Угости, Йонас. Я принимаю охуенно крутые лекарства.

Затем капрал Борн рассказывает о запланированном выезде. Капитан Бек договорился с Мюллером, что лейтенант возьмет тридцать солдат и пробьется в Тригель. Связь сдохла до такой степени, что нам требуется помощь тамошнего гарнизона, ненамного большего, чем наша база, зато значительно лучше оборудованного. В поездке должен принять участие весь взвод сержанта Крелла и два отделения сержанта Земека. Йонас Борн, командир первого отделения, и сам сержант, вставший во главе третьего после Олега Элдона, остаются в Дисторсии, чему капрал нисколько не рад.

Перед его мысленным взором уже стоят настоящая душевая с туалетом и койка в прохладном здании, где он мог бы провести хотя бы ночь. Он мечтает о холодном пиве, не говоря уже о приличном обеде. Однако я не разделяю его уныния и не завидую парням, которым досталась сомнительная честь участвовать в поездке.

Во-первых, их могут прогнать туда и обратно за один день, снабдив необходимой аппаратурой и приказав возвращаться на Дисторсию. Расстояние составляет около полусотни километров в одну сторону – можно спокойно вернуться до захода солнца, если выехать достаточно рано. Во-вторых, отряд из тридцати человек, хоть и немаленький, может спровоцировать партизан, и, если несколько групп объединят силы, засада вполне способна оказаться успешной. Я говорю об этом Йонасу, и его энтузиазм существенно угасает.

И при этом я не сообщаю самого важного: Эстер шепчет мне на ухо, что, если наши люди покинут Дисторсию, она убьет их всех до одного. И смерть их не будет легкой. Я должен сообщить об этом командованию и задержать выезд. С этой точки зрения возможная атака повстанцев почти ничего не значит. Голос, доносящийся из-под земли, не любит шутить.



Остин, похоже, еще больше сбит с толку, чем Голя. Мне не удается убедить их, что отряду Мюллера не следует ехать за помощью, не удается изменить их решения, поскольку меня официально считают сумасшедшим. А может, еще и потому, что я не уверен в собственных словах. Я мог неверно понять металлическую шлюху – шепот Эстер звучал неотчетливо, едва пробиваясь сквозь шум.

– Каким образом она могла бы их убить? – спрашивает лейтенант.

– Например, сжечь, – рискую предположить я. – По какой-то причине она хочет нас здесь удержать, господин лейтенант, и не позволит сбежать стольким людям.

– Это не бегство, Маркус, – разводит руками Остин. – Отряд выезжает завтра утром и вернется на базу самое позднее послезавтра. Мне очень жаль, но твоя теория лишена смысла.

– Я ему уже это говорил, – вмешивается сержант. – Но он не слушает никаких аргументов.

– В таком случае, возможно, она не желает, чтобы мы восстановили связь или сообщили другим, что тут происходит. Откуда мне знать, что замышляет это чудовище?

В пропитанной запахом жира столовой слышится жужжание мухи.

– Похоже, тебе становится хуже, – заботливо говорит Остин.

– Прошу прощения, господин лейтенант. – Я встаю из-за стола и делаю шаг к двери. – Я могу идти?

– Свободен, Маркус. Иди отдохни немного.

Вот моя награда за откровенность – дрожь в голосе встревоженного лейтенанта и мрачный взгляд сержанта. Но я не нуждаюсь в их сочувствии. Не меня сейчас им следует жалеть. Я думаю о парнях, которых командир роты посылает на задание, – о сержанте Крелле, капрале Хейнце, рядовом Сатте и прочих чумазых рожах, которые я знаю, и не в силах примириться с мыслью, что вечером увижу их в последний раз.

Беспомощность – первая ступень в ад.



У стены здания ждут парни из отделения, которые окружают своего повредившегося умом командира, чтобы расспросить о результатах разговора. Похоже, они пытаются меня утешить – якобы Голя сообщил Остину во время сегодняшнего патруля, что больше не поедет на операцию без меня. Это произошло сразу же после того, как он наткнулся с двумя отделениями на вооруженный отряд в Палат-Горга. О случившемся я узнал час назад, когда взвод вернулся с операции, но о просьбе сержанта мне говорят впервые.

– Ты точно не сочиняешь, Крис? – осторожно спрашиваю я.

– Зачем мне сочинять? – удивляется Баллард.

– Нет, шеф, я тоже слышал, – подтверждает Дафни. – Мы вошли во двор, где в хозяйственной постройке затаились трое. Что-то блеснуло в окне, и я крикнул: «Ложись!», а над нашими головами пролетела очередь из автомата. Усиль и Голя привели нас прямо в ловушку.

– Я не могу вас так оставить. Ну не могу, блядь!

– Мы их всех шикарно перестреляли, – говорит Пурич.

– Вот увидите, Голя убедит Остина, – уверенно заявляет Крис.

– Лейтенант только что сказал, что мне становится хуже. – Я скрежещу зубами от злости. – Заебись!

– Да он просто строит из себя солдафона, – качает головой Гаус. – И он далеко не дурак.

– Именно. – Баллард проводит пальцами по светлым волосам и широко улыбается. – Остин и Голя давно знакомы, у них свои счеты. Думаю, лейтенант сейчас играет на нервах сержанта, но знает, что ты должен ездить с нами, Маркус.

– А капитан?

– Остин – страшно упрямая сволочь.

Я смотрю на свое отделение, радуясь, что у меня такие солдаты.



Вторник, 5 июля, 07.35

Палат-Горга, пустыня Саладх, Южный Ремарк




Трудно поверить, но Баллард в самом деле оказался прав. Остин взял меня сегодня в патруль, ничего не объясняя, словно это подразумевалось само собой. Крису следовало бы работать в аналитическом отделе какой-нибудь корпорации, а не гоняться с автоматом за дикарями из Ремарка. Лишь неприязнь к роду человеческому и болезненная фантазия привели его в эти пустынные края.

Отряд Мюллера несколькими минутами раньше выехал на юго-восток – два «кераста» и одна «метка» с людьми и поврежденной аппаратурой. Мы двинулись в противоположном направлении – восемь «скорпионов», первый и третий взводы в полном составе, если не считать лежащего в медсанчасти рядового Инки, убитого капрала Бернштейна и дезертира Листа. Не получив пополнения взамен обоих капралов, Северин разделил людей между Масталиком и Соттером.

Наши войска вновь наносят визит в Палат-Горга. После вчерашней перестрелки, в которой участвовал только ВБР, капитан Бек послал вдвое бо́льшие силы, желая, чтобы жители селения как следует запомнили наше присутствие. Но прежде всего он намерен отвлечь внимание партизан от Мюллера и его команды.

Наша задача – наделать шума, и мы ее добросовестно выполняем. Поставив по четыре машины на обоих краях деревни, оставляем стрелков на башенках и вбегаем между зданиями. Пурич показывает мне двор, где вчера дошло до стрельбы. Ничего особенного – обычный участок с колодцем посредине, стайкой кур и псом на цепи. Когда мы идем по улице, жители в панике разбегаются по домам.

Два отделения выгоняют замешкавшихся на середину улицы. Лейтенант приказывает сделать несколько выстрелов в воздух, а затем сжечь строение, в котором прятались партизаны. Гаус терпеливо ждет у ограды с двумя двадцатилитровыми канистрами.

Прежде чем мы совершим экзекуцию, солдаты Соттера сгоняют в сквер напротив злополучного дома полтора десятка пойманных по дороге селян и старосту деревни. Слышатся крики и завывания женщин. Через забор на другой стороне улицы перепрыгивают несколько детей, исчезнув за углом здания. Голя и Северин орут на Рабо Ламаду, здешнего старосту, а я приказываю парням наблюдать, чтобы никто не напал на Гауса. Я знаю, что Водяная Блоха следит на нами в бинокль с башенки «скорпиона», и это добавляет мне смелости, позволяя сосредоточиться на другом.

С того момента, как мы покинули машины, я не спускаю глаз с Неми. Сейчас она стоит возле лейтенанта Остина и переводит старосте, перекрикивая толпу и обоих сержантов, почему мы вынуждены сжечь то здание. Насколько же ненавидят нас эти люди! А еще больше – помогающую нам переводчицу.

Я проталкиваюсь в их сторону, чувствуя, как голова пульсирует от окружающих звуков, от переплетающихся в воздухе и насыщенных истерией слов. Такое впечатление, будто внутри черепа шум постепенно растет, хотя снаружи он не кажется громче.

Мгновение спустя я уже точно знаю, что мне необходимо добраться до Неми.

– Слушай, случилось нечто странное.

Девушка поворачивается ко мне. Миниатюрное лицо покрыто потом, темные глаза бегают из стороны в сторону. Похоже, она пытается сосредоточить на мне взгляд, но ей это не слишком удается.

– Маркус, не сейчас.

– Неми, не знаю, как такое может быть, но я понимаю этих людей. Понимаю, что они тебе говорят. Староста только что кричал, что мы бандиты, и я прекрасно его понял. Будто в моей голове открылся некий канал.

– Прошу тебя, перестань. Ты легко мог догадаться. К тому же бо́льшую часть этого я сейчас повторяю лейтенанту. И довольно громко.

– Нет, не в том дело. – Я смотрю ей в глаза. – Скажи мне что-нибудь по-армайски.

Неми произносит несколько хриплых фраз, совершенно не подходящих для ее розовых губ.

– Ну и?.. – раздраженно спрашивает она.

– Ты сказала, что в этой деревне воняет. И что тебе жаль, что я забыл про какой-то праздник. Только я не понял, про какой.

Она изумленно раскрывает глаза.

– Я прав, да?

– Да. – Она сглатывает слюну. – Ты забыл про мой день рождения.

– Прости меня, Неми.

Слегка пошатываясь, я возвращаюсь к парням. По моему знаку Гаус, Баллард и Пурич входят во двор. Я иду за ними, внимательно наблюдая за окружающим, а за мной шагает Вернер со своими солдатами. Мы пересекаем загаженный курами дворик и останавливаемся возле одноэтажного сарая, сложенного частично из белого камня, а частично из чего попало, то есть досок, жести и даже плотно скрученных тряпок. Все это будет идеально гореть.

Гаус обливает топливом переднюю и боковые стены, без особых усилий взмахивая тяжелым резервуаром. В это время Пурич и Баллард заглядывают внутрь, чтобы проверить, не забрался ли туда случайно какой-нибудь малыш, больной пес, беременная женщина или бородатый террорист с автоматом в руках. Крики вокруг все громче, люди протестуют против поджога сарая. Из жилого здания выбегает старуха в черном платке на голове, одетая в черное платье. Бросившись наземь, она подползает к ногам Вернера и начинает завывать нечеловеческим голосом.

– Они пришли, они велели спрятаться! – истерически кричит она. – Господа, не наказывайте нас за них! Не наказывайте семью Йосефа! Мы бедные, мы умрем от голода! Умоляю вас, добрые господа! Не наказывайте нас больше!

Я понимаю каждое слово, доносящееся из ее уст.

В нескольких метрах от обезумевшей женщины стоит сморщенный старик – наверняка Йосеф, ее муж. Он молча смотрит на облитый вонючей жижей сарай. Бензин стекает даже с дырявой крыши. Затем хозяин переводит взгляд на нас.

– Успокойся, Мала. Успокойся, – тихо, но решительно говорит он. – Пусть Гадес поглотит этих прокля́тых демонов и весь их род.

– Не делайте этого, господа! Не делайте! – надрывается женщина.

Я чувствую, что сейчас у меня расколется голова, и на мгновение закрываю глаза.

– Поджигай! – приказываю я Пуричу.

Вернер смотрит на старуху, которая обнимает его ботинки, и пинком отталкивает ее руки. Даниэль щелкает зажигалкой. Огонь быстро охватывает импровизированный факел, сделанный из палки и ветоши для вытирания рук. Остается лишь приложить его в нескольких местах.

В небо ударяет столб густого дыма. Мгновение спустя Баллард толкает меня в плечо и показывает на красную ракету, выпущенную со стороны Дисторсии. Кто-то дает нам сигнал возвращаться, и мы бежим к машинам. Предстоит преодолеть около шести километров. Не стоит забывать, что на базе осталось меньше тридцати человек, в том числе персонал медсанчасти и больные, за которыми те ухаживают.



Партизаны атаковали базу со стороны холма Отортен, что не предвещает ничего хорошего отряду Мюллера. Эти сволочи привезли на четырех пикапах два легких миномета шестидесятимиллиметрового калибра, из которых уже успели сделать несколько залпов, чтобы пристреляться к Дисторсии, прежде чем с севера прибыли мы. Огонь из восьми установленных на «скорпионах» пулеметов подействовал словно цунами – боевики бросили поврежденную машину и троих убитых. Не успели они спасти и минометы, которые мы захватили вместе с металлическим ящиком с боеприпасами, а затем, радостно воя, подожгли машину и тела повстанцев. Погоню мы продолжать не стали – Остин отдал приказ возвращаться за стену. Стычка продолжалась, может, минут десять, не больше.

С нашей стороны пострадал лишь старший рядовой Паттель из отделения Масталика, которому оцарапало плечо, однако он испытывает скорее гордость из-за поверхностной раны, чем страх, – адреналин все еще бурлит в крови. Именно Виктор прикончил из своего MG2 двоих ремарцев и разнес их пикап. Третий говнюк получил свое от кого-то другого, зато умер весьма впечатляюще – пуля оторвала ему челюсть.

Военной разведке наверняка хотелось бы, чтобы мы их как следует обыскали или привезли трупы на базу, но нам насрать на майора Вилмотса. Военное равнодушие уже охватило почти каждого. Вряд ли моих товарищей чересчур волновало сожженное в Палат-Горга здание или судьба убитой горем женщины. Рамманское правительство и командование МСАРР не позаботилось о том, чтобы убедить местных жителей в справедливости миротворческой миссии, вследствие чего армаи и ремарцы начали содействовать партизанам, став нашими врагами.