Искажение
Часть 42 из 62 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Вряд ли я когда-нибудь это пойму. Извини.
– Может, я еще успею тебя научить.
– Может, и успеешь, – повторяю я, чувствуя, как на меня накатывает усталость. – Мне пора идти, пока нас кто-нибудь не увидел.
Спать. Не существовать. Спать. Не существовать. Спать.
Проспать обед, ужин, завтрак. Не выходить на перекур. Не делать вообще ничего – только вдыхать и выдыхать, избавляться от излишков тепла, гнать кровь по жилам, позволять циркулировать в организме жидкостям и обеспечивать перистальтику кишечника. Позволить личности умереть. Запереть разум и память в черном матовом кубе.
Я пересекаю плац и вхожу в палатку – огромную разогретую духовку. Бросившись на койку, закрываю глаза и теряю сознание, задушенный пустынной жарой.
Третья информация: современные представления о структуре Вселенной основаны на рассуждениях, впервые упоминающихся в теории Калуцы-Клейна. Математическое описание очередных взаимодействий требовало введения высших пространственных измерений. В зависимости от используемого языка описания, а также от цели расчетов, число постулируемых измерений пространства-времени колебалось от изначальных пяти до двадцати шести.
Четвертая информация: квантовая запутанность двух частиц, которая, по мнению исследователей, должна доказывать существование моста Эйнштейна – Розена или пятого измерения пространства-времени, в действительности доказывает нечто полностью обратное. На фундаментальном уровне Вселенная лишена измерений. То, что люди воспринимают как пространственное измерение, на самом деле лишь результат особого симметричного воздействия сил.
Пятая информация: в лишенной измерений Вселенной все «происходит» одновременно. Течение времени – лишь иллюзия наблюдателя, который самим фактом наблюдения детерминирует квантовые состояния. Иначе говоря, прошлое и будущее являются результатом квантовой запутанности.
Эстер хочет, чтобы я сошел с ума. Но зачем ей передатчик, который другие сочтут испорченным?
Какого черта она раздавила мозг доктора Вайнхауса, а теперь во сне впрыскивает мне яд? Познания, к которым я не пришел шаг за шагом, но внезапно ощутил всем своим существом, вызвали у меня судороги и чудовищную тошноту. От эфирных таблиц, густо исписанных математическими символами, у меня на мгновение остановилось сердце. Лишь задыхающийся хрип, который услышали мои товарищи, вероятно, спас мне жизнь.
Они вытаскивают меня наружу – заблеванного, с трудом переводящего дух. Я их не вижу, хотя глаза открыты. Солнце стоит в зените, но мои зрачки выжигает другой свет, вращающиеся голубые хлопья. Голова трещит от нарастающего давления, я хватаюсь за глаза, чтобы те не вытекли, и кричу со всей силы, хотя изо рта вырывается только стон.
До меня доносятся первые слова:
– Маркус, что с тобой?! Зачем ты залез в палатку?
– Маркус, сукин сын, очнись!
– Шеф?
Я смотрю на них, на этот раз по-настоящему, и вижу склонившихся надо мной солдат из моего взвода. Парни из отделения окружают меня тесным кругом, но я замечаю также Усиля, Нормана и еще нескольких товарищей, оказавшихся поблизости.
Водяная Блоха весь дрожит, повторяя «Шеф, шеф» и хватаясь за голову, будто в ней не умещается, что я могу кончить как Элдон, Инка и другие, пострадавшие от синдрома Котара. Баллард куда вразумительнее – он протягивает мне бутылку воды, которой я обмываю лицо, а потом жадно пью, слыша, как Пурич пытается объяснить Голе и Северину, что случилось. Собирается немалая толпа.
Голя расталкивает собравшихся и помогает мне присесть в тени навеса, который мы недавно соорудили из нескольких досок и покрыли брезентом. Я опираюсь о СМЗ, глядя прямо перед собой. Посреди плаца ветер поднимает частички пыли, создавая из них миниатюрный смерч. Я чувствую себя так, будто покинул собственное тело и наблюдаю за происходящим со стороны. Может, скоро забуду, что жив, и тоже окажусь в полевом госпитале?
– Уже лучше, – успокаиваю я Голю. – Это все только жара и усталость, господин сержант.
– Мы оба знаем, что не только, – отвечает он. – Сейчас я отведу тебя к доктору Заубер. А когда придешь в себя, доложишь капитану Беку. Еще сегодня расскажешь ему обо всем, что знаешь. Придется поторопиться. – Он на мгновение замолкает.
– Прежде чем я сойду с ума?
– Нет, Маркус. Прежде, чем это гребаное говно не убьет нас всех.
Я с облегчением думаю о встрече с командиром роты. Этой исповеди жду уже много недель. Пусть наконец начальство назовет меня сумасшедшим и арестует за поиск истины или начнет действовать, увеличив наши шансы на выживание. Я готов исполнить просьбу Голи и признаться во всех грехах. Совесть моя чиста.
Суббота, 2 июля, 10.00
Младший лейтенант Янг открывает дверь в комнату капитана Бека, куда меня вызвали во второй раз, после доклада в четверг, продолжавшегося три с лишним часа. Я ожидаю чего-то вроде приговора, поскольку командир роты до этого никак не комментировал моих признаний, которые вдвоем записывали Янг и Остин. Капитан тоже время от времени делал заметки в кожаном блокноте, но в основном задавал вопросы.
В первом допросе не принимал участия майор Вилмотс. Лейтенант Мюллер тоже отсутствовал – кому-то приходилось исполнять обязанности дежурного офицера. Микель Бек прекрасно понимает, чей вид действует на солдат будто кляп во рту. Сегодня их тоже нет, а вместо обоих лейтенантов за столом сидит капитан Линда Заубер. Она улыбается, приветствуя меня.
Я отдаю честь офицерам и неуверенно останавливаюсь посреди комнаты.
– Вольно, капрал, – говорит Бек. – Садись.
– Так точно, господин капитан.
– Роберт, проследи, чтобы никто нам не мешал, – обращается он к Янгу. – Поставь кого-нибудь у двери.
– Так точно. Сейчас займусь.
Лейтенант выходит, а я крепко сплетаю пальцы и нервно стискиваю зубы. Вчера Голя убеждал меня, что все будет хорошо, велев терпеливо ждать вызова и по мере возможности отдохнуть, но я чувствую себя преступником – даже больше, чем сидя лицом к лицу с Вилмотсом, поскольку тогда все заслоняла злость.
– Знаешь, я никак не могу с этим согласиться. – Капитан Бек смотрит на доктора Заубер, заканчивая какую-то мысль. – Понятия не имею, как это назвать.
– Называй, как хочешь, Микель, – спокойно отвечает госпожа капитан. – Пусть это будет женская интуиция, но я предпочла бы сослаться на опыт. Мы оба служим уже двадцать с лишним лет, и нам следует доверять офицерскому чутью.
– Я не службист, Линда, но должны же быть какие-то границы.
Командир роты обреченно машет рукой, а я прислушиваюсь к их разговору, переводя взгляд с одного на другого. Наверняка у меня выражение лица как у человека, который слышит чужой язык и, хотя понимает отдельные слова, не постигает смысла фраз целиком.
– Ладно, капрал, – помедлив, говорит Бек. – Сегодня я подведу итоги твоего четвергового доклада. Имей в виду – если бы дело происходило в мирных условиях или в более типичной обстановке, последствия могли бы быть весьма суровыми. И в первую очередь я имею в виду вживленный электрод. Тебе понятно, что, скрыв данный факт, ты совершил преступление?
– Да, господин капитан.
– Никто в здравом уме не допустил бы тебя к службе в армии, а в особенности в МСАРР. Госпожа капитан рассказала мне, как может повлиять на твое психическое и физическое состояние обычный глушитель гомеостатических мин. – Он кладет на стол металлическую коробочку. – У нас тут случайно нашлось одно такое устройство.
Я пытаюсь заслониться рукой, широко раскрыв от ужаса глаза. Пыток я никак не ожидал, и вряд ли смогу пройти через подобное еще раз. Я умоляюще смотрю на Линду Заубер, готовый вскочить и бежать из комнаты.
– Нет, капрал, я им не воспользуюсь. – Капитан отодвигает глушитель. – Ты совершил ошибку и должен понести наказание, но я вижу также немало смягчающих обстоятельств. – Он берет свой блокнот. – С начала миссии ты был дважды ранен – восемнадцатого февраля в Хармане и четвертого апреля в селении Кумиш. Ты был также награжден за участие в операции «Юкка», за предотвращение потерь на рынке и в селении Кардам. Все это впечатляет и принято во внимание.
– Спасибо, господин капитан. Я в самом деле хотел служить в армии. Для меня это крайне важно, как единственный выход из положения.
– Я тебе верю, Маркус, но не перебивай. – Микель Бек позволяет себе улыбнуться. – По возвращении в Харман я проинформирую командира батальона о твоем состоянии здоровья и совершенном тобой преступлении, но буду ходатайствовать об освобождении тебя от наказания. Если успешно пройдешь обследование, сможешь продолжать службу на территории Республики Рамма.
Значит, таков приговор? Я больше не вернусь в Ремарк?
Эта глава моей жизни завершится, и я снова буду обучать парней из зассанных трущоб, делая из них солдат территориальной обороны. Воистину прекрасный план, который, однако, не учитывает одной мелочи – мы никогда не вернемся в Харман, и майор Гиггс не узнает, что я утаил электрод в своем черепе.
– Ты уверен, Микель? – спрашивает капитан Заубер.
– Да, Линда! Уверен, – неожиданно отрезает Бек. – Нам еще предстоит поговорить на эту тему.
– С удовольствием. – Госпожа доктор тверда как сталь.
– Я очень рад, – иронизирует командир. – А теперь, капрал, перейдем к самому существенному, то есть представленному тобой докладу. – Он заглядывает в блокнот, затем пристально смотрит мне в глаза. – Я считаю, что твои способы получения информации не противоречат уставу. Намного важнее разделить ее на то, что подтверждено другими людьми, и на «факты», известные исключительно тебе. К первой категории я отношу проводившиеся здесь исследования, исчезновения людей в окрестностях Отортена и уход союзников с базы Дисторсия. Не менее объективны также электромагнитные аномалии и их негативное влияние на здоровье людей. Даже если нам неизвестны причины данных явлений, мы ежедневно видим их последствия. – Он переворачивает страницу блокнота. – Ко второй категории я отношу откровения насчет находящегося под землей объекта, металлического голоса, который ты слышишь, а также таинственной цели, с которой нас здесь собрали. Ты продолжаешь утверждать, будто голос по имени Эстер сообщил тебе, что для нас есть особое задание? И что именно сейчас нас к нему готовят?
– Так точно, господин капитан.
– Ты понимаешь, как это звучит? Тебе известно, что подобные галлюцинации – симптомы параноидальной шизофрении? «Галлюцинации» – еще мягко сказано.
– Понимаю, господин капитан. Именно потому столь сложно сообщить обо всем этом командованию. Я молчал, чтобы не прослыть сумасшедшим и чтобы меня не отправили на родину.
– Если бы ты поговорил с тем физиком, Бернардом Вайнхаусом, в присутствии кого-то из товарищей, если бы Баллард или Вернер услышали хотя бы часть из того, что ты нам сообщил, все могло быть иначе. Увы, выводы, которые следуют из того разговора, а тем более откровения, о которых поведал тебе «голос», я вынужден счесть недостоверными.
– Но, господин капитан, они как раз важнее всего! – Я вскакиваю с места.
– На полтона ниже, – говорит Бек. – Думаю, я ясно выразился. Мы обследуем окрестности базы и холма Отортен, а также попытаемся противодействовать негативным последствиям аномалии. Если потребуется, в крайнем случае мы покинем базу. Но я не могу принимать решения на основе галлюцинаций.
– Господин капитан, Эстер не даст нам отсюда уйти. Мы нужны ей для чего-то, что она считает крайне важным.
– Откровенно в том сомневаюсь, капрал. Пока что мы свободно перемещаемся по пустыне. – Капитан Бек неодобрительно качает головой. – Что касается тебя – я отдал приказ отстранить тебя от боевых действий до особого распоряжения. Тебе придется перебраться из казармы под наблюдение в медсанчасть. Госпожа капитан будет ежедневно докладывать мне о твоем состоянии здоровья.
– А если я докажу, что говорю правду?
– Считаю разговор законченным. Можешь идти.
– Господин капитан, а если я докажу?!
– Свободен!
Понедельник, 4 июля, 12.05
Я сижу перед палаткой, под знакомым навесом из досок и брезента, где два дня назад приводил меня в чувство сержант, и чищу оружие, мысленно благодаря лейтенанта Остина, который вступился за меня, уговорив капитана смягчить наказание. Мне не придется торчать в медсанчасти, лишь дважды в день являться к доктору Заубер.
Толку от этого, впрочем, мало – мне даже не выдалось возможности увидеться с Неми. Вчера и сегодня она была в патруле как раз тогда, когда госпожа капитан назначила мне визит. Но я все равно благодарен Остину – он сделал для меня все, что мог, и я готов набить морду любому, кто скажет в его адрес какую-нибудь глупость.
Кто-то загораживает мне солнце. Капрал Борн из второго взвода сосредоточенно наблюдает за размеренными движениями ветоши, как обычно пугая дырой на месте выбитых зубов.
– А ты что, Маркус? Отпуск взял? – спрашивает он, закуривая сигарету.
– Вынужденный отпуск, – со злостью отвечаю я, одновременно соображая, какой сказкой от него отделаться. – Проблемы с сердцем. Давление на жаре скачет.
– Ну, тогда тебе повезло. Не придется рисковать собственной шкурой за стеной.
– Может, я еще успею тебя научить.
– Может, и успеешь, – повторяю я, чувствуя, как на меня накатывает усталость. – Мне пора идти, пока нас кто-нибудь не увидел.
Спать. Не существовать. Спать. Не существовать. Спать.
Проспать обед, ужин, завтрак. Не выходить на перекур. Не делать вообще ничего – только вдыхать и выдыхать, избавляться от излишков тепла, гнать кровь по жилам, позволять циркулировать в организме жидкостям и обеспечивать перистальтику кишечника. Позволить личности умереть. Запереть разум и память в черном матовом кубе.
Я пересекаю плац и вхожу в палатку – огромную разогретую духовку. Бросившись на койку, закрываю глаза и теряю сознание, задушенный пустынной жарой.
Третья информация: современные представления о структуре Вселенной основаны на рассуждениях, впервые упоминающихся в теории Калуцы-Клейна. Математическое описание очередных взаимодействий требовало введения высших пространственных измерений. В зависимости от используемого языка описания, а также от цели расчетов, число постулируемых измерений пространства-времени колебалось от изначальных пяти до двадцати шести.
Четвертая информация: квантовая запутанность двух частиц, которая, по мнению исследователей, должна доказывать существование моста Эйнштейна – Розена или пятого измерения пространства-времени, в действительности доказывает нечто полностью обратное. На фундаментальном уровне Вселенная лишена измерений. То, что люди воспринимают как пространственное измерение, на самом деле лишь результат особого симметричного воздействия сил.
Пятая информация: в лишенной измерений Вселенной все «происходит» одновременно. Течение времени – лишь иллюзия наблюдателя, который самим фактом наблюдения детерминирует квантовые состояния. Иначе говоря, прошлое и будущее являются результатом квантовой запутанности.
Эстер хочет, чтобы я сошел с ума. Но зачем ей передатчик, который другие сочтут испорченным?
Какого черта она раздавила мозг доктора Вайнхауса, а теперь во сне впрыскивает мне яд? Познания, к которым я не пришел шаг за шагом, но внезапно ощутил всем своим существом, вызвали у меня судороги и чудовищную тошноту. От эфирных таблиц, густо исписанных математическими символами, у меня на мгновение остановилось сердце. Лишь задыхающийся хрип, который услышали мои товарищи, вероятно, спас мне жизнь.
Они вытаскивают меня наружу – заблеванного, с трудом переводящего дух. Я их не вижу, хотя глаза открыты. Солнце стоит в зените, но мои зрачки выжигает другой свет, вращающиеся голубые хлопья. Голова трещит от нарастающего давления, я хватаюсь за глаза, чтобы те не вытекли, и кричу со всей силы, хотя изо рта вырывается только стон.
До меня доносятся первые слова:
– Маркус, что с тобой?! Зачем ты залез в палатку?
– Маркус, сукин сын, очнись!
– Шеф?
Я смотрю на них, на этот раз по-настоящему, и вижу склонившихся надо мной солдат из моего взвода. Парни из отделения окружают меня тесным кругом, но я замечаю также Усиля, Нормана и еще нескольких товарищей, оказавшихся поблизости.
Водяная Блоха весь дрожит, повторяя «Шеф, шеф» и хватаясь за голову, будто в ней не умещается, что я могу кончить как Элдон, Инка и другие, пострадавшие от синдрома Котара. Баллард куда вразумительнее – он протягивает мне бутылку воды, которой я обмываю лицо, а потом жадно пью, слыша, как Пурич пытается объяснить Голе и Северину, что случилось. Собирается немалая толпа.
Голя расталкивает собравшихся и помогает мне присесть в тени навеса, который мы недавно соорудили из нескольких досок и покрыли брезентом. Я опираюсь о СМЗ, глядя прямо перед собой. Посреди плаца ветер поднимает частички пыли, создавая из них миниатюрный смерч. Я чувствую себя так, будто покинул собственное тело и наблюдаю за происходящим со стороны. Может, скоро забуду, что жив, и тоже окажусь в полевом госпитале?
– Уже лучше, – успокаиваю я Голю. – Это все только жара и усталость, господин сержант.
– Мы оба знаем, что не только, – отвечает он. – Сейчас я отведу тебя к доктору Заубер. А когда придешь в себя, доложишь капитану Беку. Еще сегодня расскажешь ему обо всем, что знаешь. Придется поторопиться. – Он на мгновение замолкает.
– Прежде чем я сойду с ума?
– Нет, Маркус. Прежде, чем это гребаное говно не убьет нас всех.
Я с облегчением думаю о встрече с командиром роты. Этой исповеди жду уже много недель. Пусть наконец начальство назовет меня сумасшедшим и арестует за поиск истины или начнет действовать, увеличив наши шансы на выживание. Я готов исполнить просьбу Голи и признаться во всех грехах. Совесть моя чиста.
Суббота, 2 июля, 10.00
Младший лейтенант Янг открывает дверь в комнату капитана Бека, куда меня вызвали во второй раз, после доклада в четверг, продолжавшегося три с лишним часа. Я ожидаю чего-то вроде приговора, поскольку командир роты до этого никак не комментировал моих признаний, которые вдвоем записывали Янг и Остин. Капитан тоже время от времени делал заметки в кожаном блокноте, но в основном задавал вопросы.
В первом допросе не принимал участия майор Вилмотс. Лейтенант Мюллер тоже отсутствовал – кому-то приходилось исполнять обязанности дежурного офицера. Микель Бек прекрасно понимает, чей вид действует на солдат будто кляп во рту. Сегодня их тоже нет, а вместо обоих лейтенантов за столом сидит капитан Линда Заубер. Она улыбается, приветствуя меня.
Я отдаю честь офицерам и неуверенно останавливаюсь посреди комнаты.
– Вольно, капрал, – говорит Бек. – Садись.
– Так точно, господин капитан.
– Роберт, проследи, чтобы никто нам не мешал, – обращается он к Янгу. – Поставь кого-нибудь у двери.
– Так точно. Сейчас займусь.
Лейтенант выходит, а я крепко сплетаю пальцы и нервно стискиваю зубы. Вчера Голя убеждал меня, что все будет хорошо, велев терпеливо ждать вызова и по мере возможности отдохнуть, но я чувствую себя преступником – даже больше, чем сидя лицом к лицу с Вилмотсом, поскольку тогда все заслоняла злость.
– Знаешь, я никак не могу с этим согласиться. – Капитан Бек смотрит на доктора Заубер, заканчивая какую-то мысль. – Понятия не имею, как это назвать.
– Называй, как хочешь, Микель, – спокойно отвечает госпожа капитан. – Пусть это будет женская интуиция, но я предпочла бы сослаться на опыт. Мы оба служим уже двадцать с лишним лет, и нам следует доверять офицерскому чутью.
– Я не службист, Линда, но должны же быть какие-то границы.
Командир роты обреченно машет рукой, а я прислушиваюсь к их разговору, переводя взгляд с одного на другого. Наверняка у меня выражение лица как у человека, который слышит чужой язык и, хотя понимает отдельные слова, не постигает смысла фраз целиком.
– Ладно, капрал, – помедлив, говорит Бек. – Сегодня я подведу итоги твоего четвергового доклада. Имей в виду – если бы дело происходило в мирных условиях или в более типичной обстановке, последствия могли бы быть весьма суровыми. И в первую очередь я имею в виду вживленный электрод. Тебе понятно, что, скрыв данный факт, ты совершил преступление?
– Да, господин капитан.
– Никто в здравом уме не допустил бы тебя к службе в армии, а в особенности в МСАРР. Госпожа капитан рассказала мне, как может повлиять на твое психическое и физическое состояние обычный глушитель гомеостатических мин. – Он кладет на стол металлическую коробочку. – У нас тут случайно нашлось одно такое устройство.
Я пытаюсь заслониться рукой, широко раскрыв от ужаса глаза. Пыток я никак не ожидал, и вряд ли смогу пройти через подобное еще раз. Я умоляюще смотрю на Линду Заубер, готовый вскочить и бежать из комнаты.
– Нет, капрал, я им не воспользуюсь. – Капитан отодвигает глушитель. – Ты совершил ошибку и должен понести наказание, но я вижу также немало смягчающих обстоятельств. – Он берет свой блокнот. – С начала миссии ты был дважды ранен – восемнадцатого февраля в Хармане и четвертого апреля в селении Кумиш. Ты был также награжден за участие в операции «Юкка», за предотвращение потерь на рынке и в селении Кардам. Все это впечатляет и принято во внимание.
– Спасибо, господин капитан. Я в самом деле хотел служить в армии. Для меня это крайне важно, как единственный выход из положения.
– Я тебе верю, Маркус, но не перебивай. – Микель Бек позволяет себе улыбнуться. – По возвращении в Харман я проинформирую командира батальона о твоем состоянии здоровья и совершенном тобой преступлении, но буду ходатайствовать об освобождении тебя от наказания. Если успешно пройдешь обследование, сможешь продолжать службу на территории Республики Рамма.
Значит, таков приговор? Я больше не вернусь в Ремарк?
Эта глава моей жизни завершится, и я снова буду обучать парней из зассанных трущоб, делая из них солдат территориальной обороны. Воистину прекрасный план, который, однако, не учитывает одной мелочи – мы никогда не вернемся в Харман, и майор Гиггс не узнает, что я утаил электрод в своем черепе.
– Ты уверен, Микель? – спрашивает капитан Заубер.
– Да, Линда! Уверен, – неожиданно отрезает Бек. – Нам еще предстоит поговорить на эту тему.
– С удовольствием. – Госпожа доктор тверда как сталь.
– Я очень рад, – иронизирует командир. – А теперь, капрал, перейдем к самому существенному, то есть представленному тобой докладу. – Он заглядывает в блокнот, затем пристально смотрит мне в глаза. – Я считаю, что твои способы получения информации не противоречат уставу. Намного важнее разделить ее на то, что подтверждено другими людьми, и на «факты», известные исключительно тебе. К первой категории я отношу проводившиеся здесь исследования, исчезновения людей в окрестностях Отортена и уход союзников с базы Дисторсия. Не менее объективны также электромагнитные аномалии и их негативное влияние на здоровье людей. Даже если нам неизвестны причины данных явлений, мы ежедневно видим их последствия. – Он переворачивает страницу блокнота. – Ко второй категории я отношу откровения насчет находящегося под землей объекта, металлического голоса, который ты слышишь, а также таинственной цели, с которой нас здесь собрали. Ты продолжаешь утверждать, будто голос по имени Эстер сообщил тебе, что для нас есть особое задание? И что именно сейчас нас к нему готовят?
– Так точно, господин капитан.
– Ты понимаешь, как это звучит? Тебе известно, что подобные галлюцинации – симптомы параноидальной шизофрении? «Галлюцинации» – еще мягко сказано.
– Понимаю, господин капитан. Именно потому столь сложно сообщить обо всем этом командованию. Я молчал, чтобы не прослыть сумасшедшим и чтобы меня не отправили на родину.
– Если бы ты поговорил с тем физиком, Бернардом Вайнхаусом, в присутствии кого-то из товарищей, если бы Баллард или Вернер услышали хотя бы часть из того, что ты нам сообщил, все могло быть иначе. Увы, выводы, которые следуют из того разговора, а тем более откровения, о которых поведал тебе «голос», я вынужден счесть недостоверными.
– Но, господин капитан, они как раз важнее всего! – Я вскакиваю с места.
– На полтона ниже, – говорит Бек. – Думаю, я ясно выразился. Мы обследуем окрестности базы и холма Отортен, а также попытаемся противодействовать негативным последствиям аномалии. Если потребуется, в крайнем случае мы покинем базу. Но я не могу принимать решения на основе галлюцинаций.
– Господин капитан, Эстер не даст нам отсюда уйти. Мы нужны ей для чего-то, что она считает крайне важным.
– Откровенно в том сомневаюсь, капрал. Пока что мы свободно перемещаемся по пустыне. – Капитан Бек неодобрительно качает головой. – Что касается тебя – я отдал приказ отстранить тебя от боевых действий до особого распоряжения. Тебе придется перебраться из казармы под наблюдение в медсанчасть. Госпожа капитан будет ежедневно докладывать мне о твоем состоянии здоровья.
– А если я докажу, что говорю правду?
– Считаю разговор законченным. Можешь идти.
– Господин капитан, а если я докажу?!
– Свободен!
Понедельник, 4 июля, 12.05
Я сижу перед палаткой, под знакомым навесом из досок и брезента, где два дня назад приводил меня в чувство сержант, и чищу оружие, мысленно благодаря лейтенанта Остина, который вступился за меня, уговорив капитана смягчить наказание. Мне не придется торчать в медсанчасти, лишь дважды в день являться к доктору Заубер.
Толку от этого, впрочем, мало – мне даже не выдалось возможности увидеться с Неми. Вчера и сегодня она была в патруле как раз тогда, когда госпожа капитан назначила мне визит. Но я все равно благодарен Остину – он сделал для меня все, что мог, и я готов набить морду любому, кто скажет в его адрес какую-нибудь глупость.
Кто-то загораживает мне солнце. Капрал Борн из второго взвода сосредоточенно наблюдает за размеренными движениями ветоши, как обычно пугая дырой на месте выбитых зубов.
– А ты что, Маркус? Отпуск взял? – спрашивает он, закуривая сигарету.
– Вынужденный отпуск, – со злостью отвечаю я, одновременно соображая, какой сказкой от него отделаться. – Проблемы с сердцем. Давление на жаре скачет.
– Ну, тогда тебе повезло. Не придется рисковать собственной шкурой за стеной.