Искажение

– Тебе придется пойти туда и поговорить с пациентом. А мы подождем в машине.

– Что ты несешь, Крис? Сам же видишь – я едва на ногах держусь.

– Справишься. Это твое расследование, и это тебя поразило в Кумише. Если кто-то и поймет этого человека, то только ты, Маркус. У вас, так сказать, есть нечто общее.

– Кто бы знал, – говорю я, опираясь о стену.

– Мы с Адамом пойдем на парковку и подождем тебя. Давай, иди в отделение, пока та баба не позвонила и не устроила нам какое-нибудь говно.

– Удачи! – машет рукой Вернер.

Я направляюсь к корпусу «С» с таким чувством, будто меня собираются там запереть.



Звоню в дверь. Открывает высокий санитар с веснушками на лице, который велит мне записаться в тетрадь, спрашивает о степени родства, делает короткую заметку и просит соблюдать тишину. Он проверяет содержимое пакета, который я взял с собой: внутри сладости, растворимый кофе и электронная головоломка. Ничего лучшего в качестве подарка мы не придумали.

Затем мы идем по коридору, по которому бродят одурманенные лекарствами пациенты. Врач, которого мы встречаем за поворотом, испытующе смотрит на меня. Санитар открывает дверь небольшого клуба.

– Сейчас я приведу господина Бернарда. Но предупреждаю, что сегодня у него не самый лучший день, так что прошу его долго не утомлять.

– Конечно.

Оставшись один, я от нечего делать разглядываю картины на стенах, нарисованные пациентами в процессе лечения или в свободное время, чтобы чем-то заполнить пустоту. Черный рот на окровавленном лице, деревья из конфет, радужная трава и летающие в воздухе дети, большой золотой дракон. Одно лишь сидение тут месяцами может довести человека до безумия.

Я нервно поворачиваюсь, увидев входящего в комнату седого худощавого мужчину. Возраст его трудно определить – ему с тем же успехом может быть как сорок с небольшим, так и шестьдесят лет. Он садится за самый дальний стол и смотрит прямо перед собой, словно пронизывая взглядом стену. Поколебавшись, я занимаю место напротив, представляюсь и кладу пакет на стол.

– Это с вами я вчера разговаривал? – спрашивает Вайнхаус.

– Да, – коротко отвечаю я, чтобы не усложнять ситуацию.

– Хотя нет, я разговаривал не с вами. – Лишь теперь он устремляет взгляд на меня. – У вас другой голос.

– Да, прошу прощения за неточность. Вы говорили с моим товарищем, но мы решили, что с вами буду беседовать я. Мы оба солдаты и служим на юге Ремарка, недалеко от того места, где вы когда-то работали. Я хотел с вами встретиться, потому что нас скоро переводят в пустыню Саладх, еще ближе к холму Отортен.

По его лицу пробегает болезненная гримаса.

– Не упоминайте, пожалуйста, это название, – тихо говорит он. – И вообще никаких названий, от которых воняет горелым мясом.

Я лишь молча киваю. Все это звучит несколько иначе, чем рассказывал Вернер, – видимо, у этого человека сегодня и впрямь весьма скверный день.

– Я доктор физики, меня зовут Бернард Вайнхаус. Фамилию я унаследовал от отца, который родом из Нью-Йорка. Он эмигрировал в Рамму, не в силах вынести новых законов в американских университетах и тамошнего чертова лицемерия.

Я понятия не имею, о чем он говорит, но на всякий случай снова киваю.

– Что вас, собственно, ко мне привело? – помедлив, спрашивает он.

– Как я уже говорил, моя рота будет дислоцироваться недалеко от того места, где вы работали вместе с профессором Мейером. Мы подозреваем, что это опасный регион, и потому мне хотелось бы что-нибудь о нем узнать.

– Почему вы так считаете?

– Мы наблюдали там некоторые явления, вероятно электрические разряды. В результате поражения ими погибли или получили тяжелые повреждения несколько солдат. Я слышал также о других аномалиях и об исчезновениях людей. Наше командование не учитывает данный факт при принятии решений. У меня такое впечатление, будто мы лезем прямо в ловушку. – Я размышляю, сколько еще можно ему рассказать. – Господин доктор, если эти воспоминания для вас слишком болезненны, я не хотел бы вас мучить. Но от того, что я выясню, может зависеть жизнь многих людей.

– Скольких, господин Трент?

– Около ста, – машинально отвечаю я.

– Это слишком мало.

Он встает из-за стола и подходит к зарешеченному окну. Снаружи светит яркое солнце, но Бернард Вайнхаус смотрит прямо на его диск, даже не щурясь. Я начинаю подозревать, что он слеп или намного безумнее, чем мы предполагали.

– Почему слишком мало?

– Слишком мало, чтобы спасти мир, – усмехается он. – Выньте из пакета кофе, а остальное заберите. Сладкого я не люблю, а ту фантастическую игрушку наверняка кто-нибудь украдет или сломает. Предпочитаю не привыкать.

Он никак не может видеть, что внутри, – пакет сделан из непрозрачной пленки. Но я тут же понимаю, что санитар проверял его содержимое и мог сообщить пациенту по дороге к клубу, что его ждут подарки. Я послушно исполняю просьбу, чувствуя, как между лопаток стекают струйки пота.

– Профессор Мейер был гением, – говорит Вайнхаус.

– Профессора нет в живых?

– Я не знаю, что с ним стало, господин Трент, и меня это мало волнует, – не слишком вежливо отвечает он, и я уже почти уверен, что Адам разговаривал вчера с его другим «я». – Из происходящих в пустыне явлений, в том числе электромагнитных возмущений, Мейер сделал верные выводы. Он начал искать частицы, которые ведут себя иначе, чем от них ожидают. Для исследований использовал скрытый под поверхностью земли водоем, а также заказал в Японии самые мощные детекторы и подтвердил опытным путем наличие левосторонних нейтрино. Но позже он застрял на месте и запутался в расчетах, после чего пригласил к сотрудничеству коллег по профессии.


– И вы нашли причину?

– Да, нашел, но не благодаря знаниям или разуму. У слова «разум» кислый привкус, и я его не люблю. Здесь, над левым ухом, – Вайнхаус дотрагивается до лысого участка на голове, – у меня вставлена металлическая пластинка. В молодости со мной произошел несчастный случай, и хирурги восстановили фрагмент черепа. Именно этот фрагмент ответствен за то, что я узнал правду о причине исследуемых явлений.

– Хотите сказать, что благодаря кусочку металла на вас снизошло откровение?!

– Я ничего не хочу, господин Трент, за исключением тишины у себя в голове. – Он опирает стул о крышку стола таким образом, что тот может соскользнуть и упасть на пол. – Вот пример неустойчивого состояния. Сила притяжения Земли приводит к тому, что стул «хочет» опрокинуться, но стол отважно этому препятствует. Если бы на эту систему ничто не влияло, она могла бы оставаться в таком состоянии целую вечность. А теперь представьте, что в подобном состоянии находится вся Вселенная. Она долго остывала и преображалась, пока ее базовый материал не достиг метаустойчивости. Однако, воздействуя на поле Хиггса с энергией, превосходящей сто миллиардов гигаэлектронвольт, можно вызвать локальный распад вакуума. Пузырь будет расширяться со скоростью света, и через полтора десятка миллиардов лет наше пространство-время перестанет существовать.

– Ужасающая картина, – не слишком убежденно говорю я. – И как вы к этому пришли?

– Я уже объяснял – благодаря дырке в виске. Точнее, благодаря тому, что врачи залатали ее металлической пластинкой.



Разговор с сумасшедшим лишен всякого смысла. К счастью, в дверях появляется знакомый санитар и спрашивает, всё ли в порядке, показывая при этом на часы. Я вскакиваю, собираясь поблагодарить за визит и направиться к выходу, но Бернард Вайнхаус просит еще пять минут, торжественно обещая, что потом проводит меня до дежурки.

Я не хочу устраивать скандал, а может, во мне еще теплится надежда, что усилия, которые мы предприняли с Крисом и Адамом, принесут хоть какие-то плоды. Может, где-то среди пустой болтовни найдется нечто, благодаря чему я спасу несколько человек или хотя бы пойму, что ждет нас в Ремарке.

Кивнув, я даю понять санитару, что хотел бы еще остаться.

– Скажите мне правду, – говорит Вайнхаус, когда за санитаром закрывается дверь. – Что с вами случилось в пустыне?

Я стараюсь выдержать его взгляд. Теперь он полностью сосредоточен и анализирует каждый мой жест.

– Я никому об этом не рассказываю.

– Психически больной – лучший исповедник, господин Трент. Даже если он нарушит тайну исповеди, никто ему не поверит.

– Ладно! Меня тоже поразило вспышкой! Это случилось во время патруля в селении Кумиш. – Я вижу, что физик морщится, услышав знакомое название. – Двое моих товарищей умерли, а один превратился в живой труп. Я как-то очухался, но с тех пор слышу в голове механический голос.

– Ее зовут Эстер?

Меня пробирает дрожь, перед глазами вспыхивает голубой свет и тут же гаснет.

– Откуда вы знаете, черт побери?!

– Прежде чем я отвечу, признайтесь – у вас есть что-нибудь металлическое в голове?

– Да. – Язык внезапно отказывается мне повиноваться. – У меня вживлен электрод, оставшийся после процедуры ГСМ.

– Не знаю, что это за процедура, но неважно. Думаю, электрод помог Эстер установить с вами связь. Металлический элемент посредством колебаний передавал импульсы прямо в мозг, вследствие чего возникают постоянные видения, накладывающиеся на воспринимаемые позднее раздражители. Я подвергался воздействию резонанса много недель, и потому механический голос продолжает звучать и сейчас, по несколько раз в день. Даже после стольких лет я не могу обрести покоя.

Наступает неловкая тишина. Вайнхаус стучит пальцами по столу.

– Почему вы оказались здесь?

– Я пытался покончить с собой, господин Трент, из-за того, что слышал голос, которого не слышали другие. Думаю, это достаточная причина. У меня диагностировали параноидальную шизофрению. Нейролептики, к счастью, ослабляют мои галлюцинации, которые, по сути, являются лишь кошмарными воспоминаниями.

– Эстер говорила вам, что находится в пустыне Саладх? – наконец задаю я фундаментальный вопрос.

– Вы ведь догадываетесь, да? – Голос его полон грусти. – Глубоко под землей находится огромный объект, происхождение которого нам неизвестно. Он пытается связаться с нами, но Эстер, которую мы оба слышали, всего лишь слабое его проявление, нечто вроде голосового интерфейса. Из-за помех трудно было соединить обрывки разговоров воедино. Я понял лишь, что в окрестностях Отортена может наступить коллапс пространства-времени, если произойдет снижение уровня потенциала поля Хиггса для энергии вакуума.

– И что может привести к подобному катаклизму?

– Господин Трент, я не в силах этого понять. А когда мне начинает казаться, что я уже начинаю понимать причину, меня парализует страх. Это нечто, противоречащее официальной науке и всему, во что я всегда верил, нечто чуждое. Когда снова окажетесь в пустыне, спросите об этом Эстер. Возможно, электрод окажется лучшим приемником, чем металлическая пластинка. Если вам повезет и вы останетесь в живых, вернитесь, пожалуйста, сюда и расскажите, что вам удалось узнать. Можете мне это обещать?

– Обещаю, – механически отвечаю я. – Обещаю, что побываю у вас.



Я медленно иду в сторону парковки, не имея ни малейшего понятия, что сказать моим товарищам.



Пятница, 17 июня, 09.30

Город Рамма, Центральная провинция, Республика Рамма



В спальне темно. Я слышу вибрацию коммуникатора, но у меня нет сил повернуться на кровати и протянуть руку. После посещения Града я разваливаюсь на куски. Такое впечатление, будто у меня пылает мозг, а на шее затягивается петля. Я боюсь выйти на улицу, не навещаю отца. Внезапные приступы паники длятся порой по несколько часов.

Адам и Крис были разочарованы. Вернер хотел пойти на отделение и лично поговорить с физиком, но Баллард выбил ему эту мысль из головы, наверняка подсознательно чувствуя, что ничего другого он бы не добился. Крис сказал, что мы спокойно подождем, пока все не сложится воедино, – в конце концов, у нас куча времени.

«З-з-з-з-з-з-з!» – снова подает голос коммуникатор.