Искажение

Мы аж покатываемся со смеху.

Внезапно раздается звонок, и вся толпа за несколько секунд исчезает. Так же как раньше сломя голову бежали к нам, теперь они мчатся обратно на уроки. Стоит признать, что чувство долга победило нокаутом. То ли занятия настолько им интересны, то ли ремаркские учителя держат учеников в ежовых рукавицах.

Несколько мгновений мы не можем прийти в себя после этого нашествия гуннов. Сержант Голя, который все это время провел в машине, высовывается в окно и зовет нас к себе. Он сообщает, что Мурата Хашию застрелил на другом конце города отряд сержанта Северина, с которым было отделение Нормана. Погибли трое террористов, никто из наших солдат не пострадал.

Больше нам тут нечего делать. Мы возвращаемся в «скорпионы» и направляемся обратно на базу. Никому уже не до смеха. Настроение в Ремарке меняется крайне быстро – мы ведем здесь маниакально-депрессивную войну.



Вечером Усиль не устраивает мне дикий скандал, лишь бросает несколько ругательств и отворачивается к стене на своей койке. Он злится, что в Палат-Горга мы избили Оскара Бенеша, вместо того чтобы прийти с этим к нему. Что интересно, командиру пожаловался вовсе не Бенеш – малыш Альбин, которого мы защищали от преследований, сегодня случайно проболтался. Курьезная ситуация, но я ни в чем не виню Хокке. Он не просил нас вмешиваться – мы сами приняли решение.

– Петер, мы не пришли тогда к тебе, потому что сам бы ты все равно не справился. Это та еще скотина, – пытаюсь я смягчить ситуацию.

– Отвали, Маркус. Я думал, мы друзья.

– Ты прекрасно знаешь, что мы ничего не продумывали заранее. Порой человек действует в состоянии стресса и совершает поступки, о которых потом жалеет.

– Вы не просто так это сделали. Вы подготовились.

– У нас в той пустыне крыша поехала. – В ответ он лишь поворачивается ко мне и злобно на меня смотрит. – Впрочем, ничего с ним не сделалось. Может хоть танцевать, хоть кувыркаться.

– Я должен пойти к сержанту и обо всем ему рассказать.

В моей голове что-то щелкает, будто невидимая рука выключила свет.

– Петер, мать твою, я скажу тебе, что ты должен! Ты должен реагировать, а не делать вид, будто нет никаких проблем. Хорошо, что Ларс заметил, а то этот скот замучил бы парнишку. Где твои глаза, в жопе?

– Не учи меня, блядь!

– И не собираюсь. Пойду проветрюсь. – Я встаю с койки, натягиваю штаны и ботинки. – Я нисколько не жалею, что мы дали ему пизды. Жалею только, что ничего тебе не сказал.

Я выхожу из комнаты и сперва сворачиваю к своим парням, но потом спускаюсь на первый этаж, пересекаю холл и закуриваю у входа в казарму. Скоро отбой, и охрана начнет гонять болтающихся без дела.

Я думаю о том, что бы стал делать, если бы меня здесь подкараулил Оскар Бенеш. Стал бы молча драться, погибнув от его руки, или начал бы орать как последнее дерьмо? Точно не знаю – человек никогда до конца не знает, как себя поведет перед лицом опасности. Пока что этот сукин сын избегает встречи как огня. Но до меня дошли слухи, будто он угрожал Труману и Инке из своего отделения, о чем Петер наверняка тоже не имеет ни малейшего понятия.

Бенеш никому не пожаловался. Стыд и злость не позволили ему искать спасения – ему пришлось бы признаться, что мы вытащили его с голой задницей из гальюна и унизили до предела. Но я готов поспорить, что он ежедневно строит планы мести. Такие, как он, никогда не забывают обид. Идея решить вопрос по-своему уже не выглядит столь удачной, как тогда. В конце концов придется что-то с этим делать.

Слова Петера не особо меня волнуют – во-первых, у меня хватает и других забот, а во-вторых, сержант Голя скорее устроил бы втык ему, а не нам. Другое дело, если бы с Бенешем случилось что-то серьезное – тогда у нас точно были бы неприятности, и хорошо еще, если бы все закончилось только гауптвахтой.

– Маркус? – вырывает меня из задумчивости женский голос.

Повернувшись, я вижу Неми, только что вышедшую из-за угла здания.

– Ты вернулась!

Я подбегаю к ней и обнимаю что есть силы, так что у нее перехватывает дыхание.



Парни, стоящие на посту перед зданием для гражданского персонала, лишь многозначительно улыбаются и на всякий случай отходят подальше, чтобы не задавать глупых вопросов. Сколько из них заглядывают в комнаты к девушкам? Наверняка не один. Я слышал про сержанта, который напился на базе Омах в Йоне и утром не явился на поверку. Его нашли в постели молоденькой медсестры, мисс медсанчасти. Последовал серьезный нагоняй и еще более серьезные проблемы, зато он обрел славу до гробовой доски.

Мы поднимаемся на второй этаж. Неми тащит меня за собой в комнатку в конце коридора, закрывает дверь и стаскивает с меня футболку. Она ничего не говорит, лишь тихо мурлычет, что приводит меня в бешенство. Мы молниеносно избавляемся от одежды и, переплетясь, валимся на койку. Что-то трещит под нами, но кого это волнует? Идет война, и потери неизбежны. Весь дрожа, я вхожу в девушку, и на меня накатывает лишающая чувств волна блаженства.

Сперва Неми лежит подо мной на спине, потом переворачивается на живот, выставив изящную попку. Я ударяюсь о ее ягодицы с таким рвением, будто хочу войти внутрь целиком. Она не издает театральных стонов, как многие другие женщины, скорее вздыхает. И еще это низкое, кошачье урчание. Стиснув пальцами простыню, она ритмично движется подо мной, и у меня создается впечатление, будто от возбуждения я сейчас сойду с ума.

Когда все заканчивается, мы лежим в смятой постели – я, весь в поту и тяжело дыша, словно пес, и она, ароматная и теплая. Она прижимается ко мне, говоря то, что я так желал услышать, – что она каждый день за меня беспокоилась и долго ждала этого мгновения.



Я страшно боюсь ей ответить, опасаясь все испортить. Боюсь даже пошевелиться, хотя у меня слегка немеет рука. Мне хотелось бы забрать отсюда Неми и уехать куда-нибудь, на другую сторону земного шара, или хотя бы окружить ее невидимым барьером. Я знаю, что теперь мне станет еще труднее здесь находиться.

Мы пьем воду из помятой бутылки и курим в окно, хотя это строго запрещено. Неми рассказывает о своем пребывании дома и о похоронах любимой бабушки. Отпуск она, однако, продлила для того, чтобы поехать в Портсаил, в Центральную публичную библиотеку.

Там она нашла какие-то материалы насчет Филипа Мейера и пустыни Саладх. Она отправилась в это рискованное путешествие ради меня, решила выяснить, что случилось в Кумише. Об этом она не упоминает, но для меня это очевидно, и я ей крайне благодарен. Наши тени слились, и, даже если нас разделит жизнь или смерть, отчасти мы будем принадлежать друг другу.

Наконец я тайком выскальзываю в казарму. Хотя у меня тяжело на душе, я одновременно ощущаю себя легким будто перышко.



Пятница, 22 апреля, 11.05




Дорога в сторону Саддры проходит на юге Хармана, ничем в принципе не отличаясь от других дорог, за исключением северной окружной, – одна полоса, потрескавшийся асфальт, низкая застройка, в которой преобладают обшитые жестью пустые склады и станции техобслуживания. По обеим сторонам растут карликовые сосны и пальмы. Движение исключительно местное – дальше на юге, не считая нескольких деревень, находятся горы, и туда не идет никакой транзит.

Мы мчимся по дырявому покрытию – отделение Ларса и мое. Полчаса назад попал в засаду и был обстрелян полицейский конвой. Они спрятались в какой-то придорожной гостинице: у них раненые и они боятся двигаться дальше. Нам остается преодолеть еще пару километров, когда приходит приказ возвращаться. Я кричу по радио, что сейчас мы будем на месте, но дежурный офицер не желает дискутировать. Что-то случилось на базе Кентавр, которая подверглась атаке повстанцев. Нужно немедленно ехать туда и оказать поддержку другим отрядам.

Я даю сигнал остановиться на обочине и быстро совещаюсь с Норманом.

– Хрен там! – говорю я Балларду, вернувшись в «скорпион». – Езжай дальше. Через несколько минут подъедем к той гостинице. Забираем ремарцев и пиздуем обратно.

– Так точно, – кивает Крис.

Пуричу я приказываю, чтобы, добравшись до места, он передал командиру конвоя, что у них в буквальном смысле пять минут. Если они не успеют собраться, следующий патруль может приехать за ними завтра или не приехать вообще. В этом борделе никогда не знаешь, чего ждать.

Когда мы въезжаем на парковку, я вижу полицейские машины – два патрульных автомобиля и один микроавтобус, стоящие у входа в здание. В нашу сторону бежит седой капитан, командир отряда. Оказывается, что он немного говорит по-раммански, так что мне не приходится пользоваться помощью Даниэля, и мы кое-как объясняемся.

– Страшно, страшно, – повторяет ремарец. – Наши товарищи ранены. Я очень рад, что вы здесь.

– У вас пять минут! – кричу я, показывая на часы. – Пять минут, капитан. Мы должны немедленно возвращаться в Харман. Понимаете?!

– Да, понимаю, – энергично кивает он.

– Что вы тут делали? – спрашиваю я, поспешив за ним в сторону обшарпанной гостиницы.

– Нападение на деньги из Саддры.

– Сколько нападавших?

– Четыре машины. Много людей, но сбежали на юг.

Может, кто-то предупредил их, что идет помощь, и они отступили. Это вовсе не обязательно могли быть повстанцы – просто обычные сраные бандиты. Если кто-то проболтался, что конвой с деньгами едет из одного города в другой, этого вполне можно было ожидать.

В ресторане я вижу десятка полтора полицейских, которые сжимают в руках пистолеты и старые автоматы. На полу лежат трое окровавленных раненых. Хозяин, пожилой тип с заметной лысиной, сидит с детьми в углу, испуганно озираясь вокруг. Капитан отдает поспешные приказы, и начинается основательная суматоха. Полицейские бегут к машинам, сбивая друг друга с ног. Они выносят раненых и несколько мешков с деньгами, которые забрали с собой.

Мои люди помогают им погрузить все в машины. Второе отделение следит за ситуацией на дороге. До этого времени проехали два легковых автомобиля и скутер. Одна из патрульных машин на парковке оказывается неисправной – ее шины и радиатор продырявлены пулями, так что полицейским приходится ее бросить. Они запихивают раненых и часть отряда в микроавтобус.

– Где ближайший комиссариат?

– Да, – отвечает капитан.

– Что «да»?! Я спрашиваю, где комиссариат полиции?

– А, понимаю. Недалеко, вы проезжали по дороге.

– Там мы расстанемся, капитан. Понимаете? Мы не можем отвезти вас в центр – у нас другой приказ. Нас вообще не должно здесь быть!

На всякий случай я прошу Пурича перевести. Мы торчим тут уже почти десять минут и больше тратить время не можем.

– Хорошо, я вас очень благодарю. – В глазах ремарца стоят слезы. – Вы нас спасли.

Мы выстраиваемся в колонну на дороге. Отделение Нормана едет первым, за ним полицейские машины, а в конце мы. Ларс задает быстрый темп, и мы подпрыгиваем на выбоинах, но за полчаса доезжаем до перекрестка, где патрульный автомобиль и микроавтобус сворачивают к комиссариату. Несколько секунд машины воют на прощание сиренами и мигают фарами. Не понимаю, почему им на помощь не выехали другие полицейские. Отсюда им было значительно ближе, чем нам с базы Эрде. Но это неважно – нужно пробиваться к Кентавру.



Ее зовут Эстер. Я помню это имя.

Я многократно прокручиваю его в памяти, чтобы не забыть. Знаю, что она высасывает из земли тепло, благодаря которому я существую, но поступает так не исключительно ради себя. Она заботится о ком-то великом, словно Бог, кормит путника, путешествующего по иным мирам, желая освободить его из черной тюрьмы.

– Маркус, что с тобой? – Баллард отрывает взгляд от дороги и толкает меня в плечо.

– Не знаю, что-то вдруг отключился.

– Ты закрыл глаза и начал бормотать, будто во сне.

– Все хорошо, – успокаиваю я и его, и себя. – Просто устал.

Мы сворачиваем влево и въезжаем на узкую площадь, а может, широкую улицу, перед главными воротами базы Кентавр. Здесь полно «скорпионов», бронетранспортеров и других машин МСАРР. Если бы собрать вместе всех солдат, набралась бы как минимум рота. Над головой поднимается дым, в воздухе носятся дроны, а на фоне всего этого видна дыра на месте разрушенных ворот и горящий грузовик типа «Кавказ».

Подъехав как можно ближе, мы выскакиваем из машин. До нас постепенно доходит, что террорист-самоубийца протаранил заграждение перед въездом и ударил чудовищем весом в полтора десятка тонн в ворота Кентавра. Огромный самосвал наверняка был до краев заполнен взрывчаткой. От взрыва обрушилась часть стены, отделяющей улицу от базы; в радиусе нескольких сотен метров в домах вылетели стекла. Под ногами хрустят осколки.

Мы продираемся к воротам, чтобы увидеть масштабы разрушений. Изуродованный кузов «Кавказа» выглядит так, будто на него наступил великан. Кабина практически исчезла, не видно и створок ворот, зато повсюду валяются обломки и человеческие останки. Всех солдат, стоявших на посту перед базой Кентавр, сдуло или разорвало в клочья. Погибло также множество гражданских, традиционно выстроившихся в очередь к консульству.

База Кентавр была первой, где дислоцировались подразделения миротворческих сил в Хармане. С самого начала миссии тут размещалось официальное представительство Республики Рамма, командование первого пехотного полка, спецподразделения и большая вертолетная площадка, для которой использовался старый футбольный стадион и окрестные поля. Солидных размеров квартал города окружили стеной и вывели из-под юрисдикции ремаркских властей. Но в любом случае по мере развития ситуации и отправки на юг очередных батальонов потребовалось создать новую базу на окраине. Так возникла база Эрде.

Террористы неоднократно угрожали атаковать Кентавр, однако до сих пор не случилось ничего серьезного, кроме одиночных попыток обстрела из минометов и нескольких самоубийственных атак пеших отрядов. Данное место казалось наиболее укрепленной и лучше всего охраняемой базой МСАРР во всем Ремарке. До сегодняшнего дня.

В толпе появляется лейтенант Остин и отдает приказы подразделениям, которые еще не получили задания. Наша роль состоит в первую очередь в том, чтобы вывести из опасной зоны остатки местных жителей и отгородить площадь от улицы Шенфельда. Мы расставляем барьеры, которые привозят ремаркские пожарные. Остальной ВБР находится дальше, образуя внешнее кольцо, которое отделяет автомобильное движение от площади. Мы работаем с людьми сержанта Северина – отделения Соттера и Масталика охраняют участок рядом с нами, отделение Бернштейна и Листа – чуть дальше.