И.о. Бабы-яги

— Хватит с меня подробностей. Третий час уже. И так понятно, что они друг друга терпеть не могут, — перебила я. — Будем считать, что с княжеством разобрались. А у берендеев как? Так же?

Яга недовольно поморщилась, но спорить не стала и принялась рассказывать про царство Берендеево. Теперь уже Ядвига, разомлевшая после сытной трапезы, лениво вносила ничего не значащие ремарки. Я же вся превратилась в слух.

Коротко говоря, Илья меня не обманывал. Незамужние-неженатые берендеи действительно пользовались большой свободой. А вот походы налево из семьи уже не приветствовались. Очень сильно не приветствовались. Считалось, что время на выбор дано до свадьбы. А уж потом, будь добр, жить с тем, кого выбрал. Я, в принципе, такую постановку вопроса одобряла. Уж очень много крови попортил мне в свое время гулящий муж.

Само же Берендеево царство сильно смахивало на республику. Царь там вроде как имелся, но особой властью не обладал. Так, скорее лидер на случай масштабной войны и фигура для государственных переговоров. Причем, если его угораздило договориться до чего-нибудь не того, общее вече уважаемых граждан вполне могло отменить подобные договоренности.

Муром, откуда, судя по прозвищу, явился Илюшка, считался столицей. Именно там обретались царь и его ближники. Впрочем, Яга сразу оговорила, что может и ошибаться, так как давно с берендеями не сталкивалась. Я про себя сделала отметочку, что все же когда-то да сталкивалась, и неплохо было бы выяснить, когда и при каких обстоятельствах.

В общем, когда солнце склонилось к верхушкам деревьев, мы едва-едва закончили с берендеями, а бабки надоели мне хуже яблок. И тем не менее настроение было хорошим. Поужинав, я впервые за последние дни не полезла в подвал к книгам, а сразу завалилась на лавку, вспоминая свою утреннюю прогулку. Сейчас глупые перипетии с импровизированным полотенцем и неуместные приступы стеснительности казались невообразимо смешными.

«Может, и правда нареченный? — неожиданно для самой себя подумала я. — Недаром же мы постоянно сталкиваемся? Нет. Бред! Не бывает истинных пар, нареченных и прочего мракобесия!»

Я раздраженно перевернулась на другой бок. Но улыбка почему-то все никак не желала покидать губы. Мало того, откуда-то из глубин розового тумана, заполонившего разум, выплыла другая мысль: «Это в том мире „не бывает“. А здесь? Бабок расспросить, что ли?»

На том я и заснула.



Утром меня опять разбудили первые лучи солнца: я снова забыла задернуть вышитую шторку. Впрочем, на этот раз я была этому только рада. Потянувшись, села и поболтала босыми ногами в воздухе. «Погулять, что ли?»

Собственная наивная хитрость меня насмешила, и я, спрыгнув с лавки, танцующей походкой направилась в коридорчик к бадейке с водой. Чистой водичкой меня исправно снабжал домовой. Потому с гигиеническими процедурами проблем не возникло. Я привела в порядок растрепавшуюся за ночь косу, впервые не обматерив при этом гусе-лебединое удобрение, наградившее меня буйной шевелюрой. Долго выбирала сарафан и рубаху. И все это время постоянно что-то мурлыкала себе под нос.

Я увлеклась приготовлениями настолько, что совершенно упустила из виду время. Когда я бросила довольный взгляд на свое отражение в воде, во дворе послышались сварливые голоса: бабки переругивались у дверки заветной будочки рядом с частоколом. Ругнувшись, я застыла. Пройти мимо них незамеченной не было никакой возможности.

Разумеется, я не считала себя обязанной давать какой-то отчет. Но и портить себе настроение, отгавкиваясь от любопытных родственниц, желания тоже не возникало.

— Опять через забор лезть? — проворчала я себе под нос. — По закону подлости обязательно подол порву. И не замечу. Хотя… Ведьма я или нет?!

— Батюшка домовой! Приглядишь тут за бабками, чтобы не набедокурили, пока меня нет.

— Приглядим, как не приглядеть, — закивал старичок, появившись на полке между горшками. — Хотя хватит им уже гостевать. Пора и честь знать. Загостились, негодные.

— Рано их гнать. — Я покачала головой. — Не все я еще у них выведала.

— Это верно, — согласился домой. — Но помечтать-то можно.

Это прозвучало так по-человечески, что я, не удержавшись, рассмеялась.

— Помечтать — можно.

— А ежели тебя искать будут?

— Сплю я, — пожала плечами. — Путь только попробуют разбудить. Яблоко-то там как? Не дозрело еще?

— Нет, матушка. Гусе-лебединое удобрение выдохлось. Пару дней еще висеть будет. А то и седмицу.

— Это хорошо, — с удовлетворением кивнула я. — Глядишь, Янка вернуться успеет, вот пусть и разбирается.

— Ты, матушка, коли уйти надумаешь, меня с собой возьми, — сказал вдруг домовой.

— В смысле? — опешила я, едва не выронив пирожок, который как раз укладывала в котомку.

— Тошно мне тут. Позабыли ведьмы, зачем их Буян призвал. Все свою дурь тешат да козни строят.

— А я думала, они мир от внешнего зла защищают.

— Защищают, — не стал спорить старичок и недовольно поморщился. — Да только позабыли, что сами из людей вышли. Выше жизни себя ставят.

— Это как?

— Это так, как ты не делаешь. Но ты тут оставаться не желаешь. Значит, уйдешь — поздно ли, рано ли, но уйдешь. С тобой пойти хочу. Судьба у меня — ведьмам служить. Да ведьма ведьме рознь. Я уж думал, повывелись ведьмы природные. Какие и долг помнят, и души берегут. Ан нет, ты вот появилась. Тебе и служить хочу. Возьмешь, хозяйка?

— Возьму, — кивнула я.

Не то чтобы я так уж мечтала о подобном спутнике. Но сама-то я не желала застрять тут на веки вечные. А значит, и он имел право уйти, раз хочет. А уж дом какой-нибудь ему найдем. Мало ли домов на свете.

Домовой с удовлетворением кивнул:

— Вот и славно. Ты иди, хозяюшка. Мы тут приглядим.

Спохватившись, я осторожно выглянула в окно. Теперь бабки переругивались у стола под яблоней: делили оставшиеся от ужина пироги. «И когда только со скатерки натаскать успели», — мимоходом удивилась я и тут же об этом забыла.

— По щучьему велению, по моему хотению — доставь меня на берег той заводи, где я вчера купалась!


Ощутив под босыми ногами мягкую траву вместо досок пола, я покачнулась и тихо охнула от неожиданности. Еще бы полметра в сторону, и я наступила бы Илюшке прямо на голову. Он спал у потухшего костерка рядом с плоским камнем, у которого мы вчера завтракали.

Впрочем, уже не спал. Мгновение спустя он открыл глаза и резко сел.

— Доброе утро, — хмыкнула я.

Очень уж ошарашенный вид был у богатыря, явно не ожидавшего увидеть кого бы то ни было так близко.

— И тебе светлого дня, — чуть хрипловато со сна отозвался Илья.

— Напугала я тебя?

— Да нет. Но ходишь ты тише мыши. Те ко мне подобраться не могут, коли я не захочу, — ответил уже оправившийся от неожиданности богатырь. — Дозволь умыться со сна. А то не пойму никак, тут ты али только снишься мне.

— В кошмаре? — усмехнулась я.

— Отчего же сразу в кошмаре? На лицо пригожа и душой мила. Да мне люба. Чего еще желать-то?

Я не нашлась что ответить на такую обезоруживающую откровенность, и промолчала. Илья улыбнулся и, прихватив давешнюю холстину, пошел к заводи. Там он сбросил рубаху и довольно долго плескался в воде, приводя себя в порядок. Я старалась смотреть в сторону, но взгляд поневоле то и дело возвращался к мужчине на берегу. Под гладкой загорелой кожей перекатывались литые мускулы. Широкие плечи атлета, но никакого гротеска, которым отличались бодибилдеры из моей прошлой жизни. Илья просто дышал какой-то природной мощью.

«Вот она, та самая каменная стена, о которой спокон веку мечтают женщины, — внезапно подумала я. — Только вот после свадьбы эта пресловутая стена часто превращается в четыре, а сверху вырастает нехилая такая крыша: шаг влево, шаг вправо расцениваются как побег…»

Я тряхнула головой, в очередной раз отводя непослушный взгляд в сторону. «Запуталась ты, Васька, в своих желаниях. Тебе и свободу подавай, и мужика надежного. А так не бывает. По крайней мере, тут точно не бывает. А там такие и вовсе не водятся».

— Что пригорюнилась, Василиса-краса? — напомнил о своем присутствии Илья. — Коли окунуться хочешь, так я отвернусь.

Я подняла голову, испытующе глядя на него. Рубаху он уже успел надеть, но в пшеничных волосах блестели капли воды, придавая богатырю какой-то домашний вид.

— Да нет. Не хочу я купаться, — отказалась я. — Давай позавтракаем, что ли.

— Давай, — не стал спорить Илья.

На импровизированном столе тут же появились вчерашняя полотняная салфетка и куски мяса с хлебом. Я выложила туда прихваченные из избушки пирожки, огурцы с помидорами и маленький узелок с солью.

— Царский пир, — усмехнулся Илья, ловко порезав овощи большим ножом и круто присолив дольки.

— Так уж и царский, — хмыкнула я.

— А чем плох? Главное же не еда, а компания.

— Тоже верно, — согласилась я. — А дома у тебя какая компания?

— Всякий раз по-разному. Когда отец с матушкой. Когда сам с собой. А когда и братья с племяшками заглядывали. Я свой терем давно поставил. А хозяйку не привел. Вот так и было.

— А когда приведешь, как будет?

— А как хозяйка решит, так и будет, — подмигнул богатырь, смачно хрустнув огурцом.

— А чем ты вообще дома занимаешься? — спросила я, укладывая ломтик помидора на половинку пирожка.

— По большей части дурью маялся. — По лицу Ильи скользнула мимолетная тень. — Все что-то кому-то доказать пытался, хотя доказательств никто не требовал. Теперь умнее буду.

Я не стала вдаваться в подробности. Какое-то время мы просто болтали обо всем и ни о чем. Я расспрашивала о жизни в Муроме, о людях, которые там живут, об их занятиях и привычках. Илья отвечал охотно. Чувствовалось, что ему нечего скрывать. Только когда речь заходила о его семье, он слегка смурнел. Я списывала это на сложные отношения и не настаивала. Не зря же он когда-то умотал из дома аж в Русское княжество.

Мимоходом я выяснила и то, что ведьмы-травницы у берендеев в большом почете, и занятие мне найдется получше, чем коровам хвосты крутить или бездельничать в тереме. Чем дольше мы говорили, тем больше мне нравилась эта незнакомая страна. Илья рассказывал о родине с такой любовью, что я почти воочию видела высокие резные шпили домов, светлые рощи и бескрайние поля.

Немного рассказала я и о мире, в котором выросла. Богатырь удивленно прищелкивал языком, слушая про огромные города и самолеты. И в конце концов выдал:

— Не хотел бы я там жить.

— Почему? — удивилась я.

Даже слегка обиделась. Специально же думала, о чем рассказывать, обходя всякие нелицеприятные детали.

— Там человек человека не видит. Все бегут, летят, торопятся. Шутка ли, столько всего построить да потом еще и управить все это… В небо глянуть некогда. А жить когда? Когда любушке улыбнуться? Сынка по головушке огладить? На рассвет обернуться?

— А ты, значит, романтик.

— Кто? — не понял Илья.

Кое-как я объяснила ему, что имела в виду, и мы вместе посмеялись над моими неуклюжими попытками. А потом на берегу лесной заводи воцарилась тишина. Но даже молчать рядом с ним оказалось комфортно.

— А ты совсем у Бабы-яги остаться решила? — спросил вдруг Илья после долгого молчания.