Индиго

– Посмотри в тумбочке в нашей спальне. Я снял его утром. Он врезался тебе в ключицу. Ты могла пораниться.

Взгляд Мириам резко поменялся, обдав меня чистой, неразбавленной яростью. Зрачки стали неестественно огромными, почти полностью заполнив радужки чернотой.

– Никогда не смей трогать мои вещи! – Подскочив, она отвесила мне звонкую пощечину и выбежала из ванной комнаты.

Я оторопело смотрел ей вслед, щека горела от неслабого удара, а в голове стучал вопрос: «Что это за дьявол мне сейчас явился?»

Мне понадобилось время, чтобы взять себя в руки и не наломать дров. Мы на тот момент только начали посещать семейного психолога, и я еще верил, что у нашего брака есть шанс на спасение. Первые полгода после смерти сына мы оба заживо сгорали от боли. Каждый по отдельности, вместо того чтобы разделить горе на двоих. Я хотел сделать первый шаг к сближению, и я его сделал, но Мириам… она все время пятилась назад, и однажды я устал догонять. Это случилось позже, намного позже, а в тот день мы еще умели слышать друг друга.

Успокоившись, я нашел Мириам в спальне. Она сидела за туалетным столиком и приводила себя в порядок. Позолоченный крест на шнуровке снова красовался на ее шее, мне огромных усилий стоило удержаться от порыва содрать его и выбросить ко всем чертям. Хватило бы простого «извини, черт попутал», и я бы поверил, потому что выражение ее лица в момент, когда она мне от души вмазала, вполне соответствовало такой формулировке. Но Мириам взглянула на меня с таким искренним удивлением, что я временно впал в ступор.

– Что у тебя с лицом? – заметив след от пощечины, с беспокойством полюбопытствовала Мири.

– Ты не помнишь? – Я просто оторопел.

– Это я сделала? – На ее лице отразилось ненаигранное изумление и смущение. – Прости, я… Алан… мне жаль, – виновато пробормотала Мириам, опустив голову.

– Ладно, проехали. Я не злюсь. Объясни мне только, что за история у тебя связана с этим украшением? – Вопрос прозвучал далеко не первый раз, но теперь я хотел услышать конкретный и четкий ответ, а не отмашку насчет семейной реликвии.

– Это не украшение, Алан, – глухо отозвалась Мириам и, взяв крест пальцами, подняла его вверх, так, чтобы я тоже мог его видеть. – Это сакральный древнеегипетский символ. Анкх. Видишь круг в верхней части?

– Да, вижу.

– Он обозначает обитель бога Солнца. Горизонтальная линия – небосвод, а вертикальная – жизненный путь человека. Анкх называют «Ключом жизни», открывающим царство мертвых и тайны «бессмертия». В древние времена его наносили на амулеты, считая, что он продлевает жизнь на земле. Согласно одной из легенд, анкх символизирует слияние женской и мужской энергии.

– Хорошая легенда. Мне нравится.

– Ты же ее еще не слышал, – качнув головой, улыбнулась Мириам, а я решил доказать, что не зря получил свой диплом.

– Древнеегипетского бога Осириса убил его собственный брат Сет, – профессорским тоном заговорил я. – Он приказал разрубить его на куски и разбросать по всему Египту. Изида, скорбящая жена Осириса, собрала части тела супруга и, соединив, вдохнула в них жизнь на короткое время, чтобы зачать совместного ребенка. Их сын Гор в итоге стал могущественным божеством неба и солнца и изображался держащим в руках анкх, символизирующий слияние женской и мужской энергии и вечную жизнь.

– Я могла бы и догадаться, что писатели знают все, – с легкой иронией заметила Мириам.

– Далеко не все, – заверил я и тут же добавил: – Но многое. Например, я знаю, что этот камень в центре, вероятнее всего, лазурит. Угадал?

– Да, – удивленно выдохнула Мириам.

– Так вот, в древнем Египте лазурит называли «хесбет», небесный камень, – воодушевленно продолжил я. – При проведении ритуалов жрецы покрывали себя краской синего цвета, изготовленного из толченого лазурита, а судья носил на груди пектораль с надписью «Истина». Египтяне верили, что с помощью лазурита можно устанавливать связь с богами и освобождать душу от темных демонов. Синий цвет вообще был на особом счету у древних египтян. Он ассоциировался с водой, а светлые оттенки – с воздухом. Кстати, археологи неоднократно находили древние египетские мумии с темно-синими льняными повязками. Это единственный цвет на тканях, сохранившийся в течение тысячелетий, когда все остальные выцвели.

– С ума сойти… – пораженно отозвалась Мириам. – Алан, тебе точно было бы о чем поговорить с моим отцом.

– Так в чем дело? Давно пора, – подловил я жену, на что она отреагировала весьма бурно.

– Тебе нельзя туда ехать! Это место – настоящий ад, – выплюнула Мириам с таким отвращением, словно я предложил ей экскурсию в морг.

– Но ты выросла в этом аду, – напомнил я.

Она тут же парировала:

– И сбежала.

– Что между вами произошло? Между тобой и отцом? – нарушил я многолетнюю договоренность не говорить о прошлом друг друга. И, к моему удивлению, она ответила:

– Он жесткий деспотичный человек и одновременно слабый.

– Что это значит?

Она долго молчала, словно сражаясь сама с собой. Ее подрагивающие тонкие пальцы снова сжали злосчастный кулон.

– Его подарил мне отец, – едва различимо произнесла Мириам. – Чтобы защитить.

– От кого защитить?

– От зла.

– Черт, малыш, ну от какого зла? – Я начал злиться. Не на нее, ни в коем случае не на Мириам, а на того, кто засунул в ее голову весь этот бред. Конечно, как еще удержать ребенка под своим влиянием? Запугать страшилками, повредив тем самым неокрепшую психику, и выставить себя единственным спасителем.

– Тебе не понять…

– Конечно мне не понять, – огрызнулся я. – Ладно. Тогда за что ты его ненавидишь? Почему боишься даже имя его произнести?

– Потому что два раза в год он заставлял меня снимать крест, – пробормотала Мириам, и меня бросило в холодный пот. Да, именно тогда я начал догадываться, что за словами жены скрывается нечто чудовищное, но не имеющее никакого отношения к мистике или колдовству.


– И что происходило, когда ты его снимала? – Этот вопрос стоил мне тяжелых моральных сил. Я боялся, дико боялся ответа. Мое воображение рисовало самые дикие предположения, но правда оказалась куда жестче и омерзительнее.

Вот только узнал я эту правду слишком поздно.

– Я видела плохие сны… Кошмарные сны. Жуткие. Чудовищные, – беззвучно заплакала Мири, и меня охватили запоздалое раскаяние и злость, злость на ублюдка, внушившего ей весь этот суеверный бред. Столько боли и страха в индиговых глазах я не видел никогда.

– Мириам, нет никакого зла, помимо того, что творят сами люди. – Я пытался одновременно убедить ее и утешить. – А от людского зла не защитит ни один амулет. Тем более египетский крест, не имеющий ни малейшего отношения к нашей культуре и религии. Все твои кошмары – это последствия запугивания, не более. Источник зла всегда имеет физические формы. Поверь, я знаю, о чем говорю. Тебе внушили, что крест защищает от страшных снов, и ты поверила.

– Алан… – Она попыталась возразить, но я не дал.

– Нет, дослушай. Детская психика очень гибкая, ранимая и восприимчивая. Особенно у тех детей, кто лишен чувства защищенности и безопасности в своих семьях. Моих родителей никогда не было рядом. Я тоже находился в зоне риска. Мне было шесть или семь лет, когда женщина, присматривающая за мной, рассказала, что в реке, куда я часто убегал купаться с мальчишками, живет огромный черный змей и нападает исключительно на мальчиков моего возраста. Незаметно подбирается, вгрызается ядовитыми зубами в ногу и утаскивает в свое гнездо на глубине, где скармливает добычу своим змеенышам. Я посмеялся, не воспринял ее слова всерьез, но когда в следующий раз пошел купаться, мне показалось, что под водой моей ноги коснулось что-то черное. Может быть, это была палка или обломок пластиковой трубы, но я испугался, у меня случилась настоящая истерика. Я разучился плавать за один день и на всю жизнь приобрел гидрофобию, но моя няня добилась своего. Я больше не убегал, и ей не приходилось отрывать свою задницу от дивана и искать меня. Но если бы у этой старой дуры хватило мозгов дать мне какой-нибудь волшебный оберег от черного змея, может быть, я стал бы не писателем в жанре ужасов, а мастером спорта по плаванию.

– Ты жалеешь? – Мириам задала совсем не тот вопрос, который я ожидал услышать.

– Не знаю. Мне нравится писать, но я помню, что плавать мне тоже нравилось. Я хочу сказать о том, что мы боремся со своими страхами каждый день, каждую прожитую минуту и используем все доступные возможности, чтобы выигрывать в этой войне.

– Тебе помогает?

– Что именно? – растерялся я.

– Твои книги помогают тебе не бояться черного змея?

– Да, Мириам. Я создал на своих страницах столько чудовищ и монстров, что черный змей на их фоне жалкий слизняк. – Я посмеялся в ответ, а Мириам посмотрела на меня посветлевшим озаренным взглядом.

– Может быть, мне тоже попробовать написать книгу?

– И о чем она будет? – спрашиваю я, подхватывая ее мысль.

– О Звере Индиго, держащем в страхе целую ферму и одну маленькую девочку с синими глазами.



Я сказал Аннабель чистую правду. Не семейный психолог вдохновил мою жену на написание книги.

Это был я.

Со стороны сиденья Аннабель раздается шумный вдох. Мы совсем близко.

Я сбавляю скорость до минимума, автомобиль потрясывает на растрескавшейся подъездной дороге. Ветра и дожди сделали свое дело, асфальт местами просел, образовав ямы и выбоины. С тех самых пор, как ферму покинули все обитатели, машины здесь ездят редко, а дороги ремонтировать некому и незачем. Только суеверные страхи уберегли владения Бенсонов от грабежей. Это место считалось проклятым еще до выхода в свет книги Мириам, но даже страх не защитил его от нашествия вандалов. Однако дальше забора они не зашли.

Центральные кованые ворота фермы видны все отчетливее. На облупившейся краске издалека заметна нарисованная краской пятиугольная звезда. Прямо под пентаграммой большими буквами обличающая надпись: «Здесь живет дьявол». Чуть ниже черным выведено грозное: «Сатанисты, прочь!» Сам забор по всему периметру пестрит черно-красными граффити, изображающими мрачные сюжеты.

Внедорожник плавно тормозит, под шинами скрежещет гравий и битые стекла. Повсюду валяются пустые баллончики из-под краски и другой мусор. Не глуша двигатель, я выхожу из автомобиля и направляюсь к распашным воротам. Морозный воздух пробирается за воротник пальто, крупные хлопья превратились в снежную пыль, создающую иллюзию белого тумана. Шорох шагов в зловещей тишине вызывает непроизвольную тревогу. Описанные на страницах «Индиго» демоны, некогда обитавшие на этих землях, давно мертвы или покинули ферму, но ощущение их присутствия никуда не делось. Гнетущая атмосфера запущенности только усиливает неприятное чувство отторжения.

Мистические чудовища меня не пугают, я сам их создаю. Мои эмоции не связаны с суевериями. Я видел глаза дьявола и точно знаю, что в его венах текла обычная человеческая кровь.

– Алан, мне тоже выйти? – открыв дверцу, встревоженно окликает меня Аннабель.

– Нет. – Оглянувшись, я жестом показываю оставаться на месте. – Пешком до дома слишком далеко. Открою ворота, и поедем дальше.

Анна послушно кивает, снова скрываясь в автомобиле. Замерзшими покрасневшими пальцами я отпираю замок, а потом распутываю ржавую цепь. Чтобы открыть изъеденные коррозией покосившиеся металлические ворота, приходится нехило попотеть. Петли на искривленном каркасе надсадно скрипят, пока я, навалившись всем весом, отодвигаю сначала одну тяжелую створку, потом другую. Справившись с задачей, я отряхиваю с пальто ржавчину и облупившуюся краску и возвращаюсь к машине.

– Ты как? – обращаюсь к Анне, нырнув в прогретый салон.

Ее напряженный взгляд прикован к виднеющемуся в конце заснеженной дороги темному массивному особняку с заколоченными окнами.

– Эни, посмотри на меня, – мягко прошу я, накрыв ее ладонь своими холодными пальцами. Вздрогнув, она послушно переводит фокус внимания на мое лицо. – Все нормально? – Я намеренно не использую слово «хорошо», прекрасно понимая, что даже «нормально» в сложившейся ситуации звучит нелепо.

– Терпимо, – выдавливает Анна, пытаясь улыбнуться.

– Тогда поехали. – Кивнув, я трогаюсь и медленно въезжаю в распахнутые ворота.

– Не могу поверить, что я когда-то считала это место красивым, – бормочет Аннабель, заполняя гнетущую обстановку.

– Тебе и не нужно в это верить, Эни, – негромко отзываюсь я. – Мы здесь совсем для других целей.



Аннабель

Она так долго и отчаянно боялась снова оказаться здесь, что, видимо, внутри все успело перегореть. Аннабель прислушивается к себе на протяжении долгой поездки, усердно копаясь в лабиринтах памяти, но не чувствует ничего, кроме разрастающейся пустоты. Все вдруг потеряло смысл. Поиски правды, версии и теории, догадки и доводы – не осталось ничего, что заставило бы содрогнуться сердце. Словно что-то его разбило задолго до того, как автомобиль Алана Флеминга привез ее к фамильному склепу Бенсонов. Именно склепу, потому что домом его назвать не поворачивается язык.

Анна еще не понимает причин своего необъяснимого состояния, но в глубине ее души уже рождается осознание: это место не могло быть чьим-то домом. Ни сейчас, ни много лет назад. Пристанище – единственное определение, которое приходит ей на ум.

Поднимаясь по ступеням покрытого мхом крыльца и придерживаясь за растрескавшиеся мраморные перила, Аннабель словно впервые рассматривает массивные колонны, поддерживающие тяжелый свод козырька. На одной из колонн видна трещина, как на одном из эскизов Мириам. Кто же все-таки сделал те снимки, что так и не попали на обложку «Индиго»? И когда они были сделаны?