Инь и Ян
Часть 10 из 26 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Маса: Арукася и докутору Диксон друзья?
Аркаша: Чево? Какой они нам друг! Они сами по себе, мы сами по себе.
Глаша (всхлипывая): Брешет он! Чуть не каждый вечер к англичанину ходил. Сколько раз мне хвастался! Масаил Иваныч, он меня за плечо! Больно! (Плачет.)
Маса (Аркаше): Вести господин. Дерать допрос.
Подходит к Глаше, достаёт свой свиток, отрывает клочок, вытирает ей слёзы. Жалостно цокает.
Аркаша пятится к краю. Поворачивается, хватает стул, бросает вверх, так что стул улетает за кулису. Звон разбитой лампы. Свет на сцене гаснет. Топот ног.
Крик МАСЫ: Томарэ!
Крик ГЛАШИ: Масушка! Не пущу! Страшно!
4. В подвале
В темноте занавес понемногу открывается слева направо.
Это подвал — сцена поделена перегородками на шесть или семь отсеков, имитирующих подвальные коридоры. За то время, когда занавес доползёт до правой кулисы, в правой части сцены тоже должны быть установлены перегородки.
Сначала на сцене совсем темно.
Потом раздаётся скрип заржавленных петель, слева сочится тусклый свет. Выходит Фандорин с фонарём в руке. Медленно уходит вглубь первого отсека, светя то вправо, то влево. Потом, обогнув перегородку, движется в сторону зрительного зала. Доходит до просцениума, обходит перегородку, снова идёт вглубь сцены.
Тем временем занавес открыт уже до правой кулисы. В самом правом отсеке виден силуэт сидящего на корточках человека со свечой. Одет человек в нечто длинное, платьеобразное. Кто это, не видно, потому что человек сидит спиной к залу.
Вот человек поднялся, держа под мышкой что-то узкое и длинное. Идёт по своему отсеку вглубь сцены, огибает его, перемещается в соседний отсек.
Некоторое время они с Фандориным движутся навстречу друг другу, играет МТЗ, но лица человека по-прежнему не видно.
Фандорин спотыкается обо что-то, чертыхается.
Человек со свечой замирает на месте. В правой части сцены становится темно.
Фандорин продолжает свой путь, светя фонарём то вправо, то влево.
Вот он вошёл в отсек, где спрятался неизвестный.
Видно, что тот лёг на пол и прижался к перегородке, его почти не видно.
Фандорин проходит мимо, не заметив спрятавшегося. Углубляется внутрь отсека.
Тогда лежащий бесшумно встаёт и ныряет в отсек, расположенный слева. Похоже, что ему удалось ускользнуть. Он опять зажигает свечку. Бесшумно удаляется от Фандорина.
В это время снова скрипит дверь. Слева в подвал входит Маса. У него в руке тоже фонарь.
Маса: Данна! Доко дэс ка?
Фандорин: Маса? Коко да! Доосита но?
Фандорин и Маса движутся друг другу навстречу. Занавес понемногу сдвигается слева и справа. Неизвестный снова задувает свечу, мечется между двумя огнями.
Маса и Фандорин входят в отсек, где находится неизвестный, одновременно с двух сторон.
Свет двух фонарей сливается, в отсеке делается светло.
Видно, что неизвестный — это Слюньков в халате. Он прижимает к груди длинный свёрток.
Занавес с двух сторон сдвигается, так что открытым остаётся только освещённый отсек.
Фандорин: Слюньков? Что вы здесь делаете?
Слюньков (дрожащим голосом): А… а вы?
Фандорин: Ищу пропавший веер.
Слюньков: Я… я тоже.
Фандорин: Вижу, вы его уже нашли.
Отбирает у нотариуса свёрток.
Слюньков: Да! Я его нашёл! И как раз нёс владельцу!
Фандорин: Даже успели завернуть в газету и обмотать бечёвкой.
Слюньков: Он так и был, завёрнут…
Фандорин (разворачивает газетную бумагу, в которой картонный футляр, из футляра вынимает веер, смотрит на него мельком, передаёт футляр Масе, а сам разглядывает газету): Ну да, во вчерашний номер «Юридического вестника». Должно быть, кто-нибудь из слуг выписывает.
Слюньков: Мне не нравится ваша ирония! Можете намекать на что угодно, но существует презумпция невиновности. Я утверждаю, что пришёл сюда в поисках похищенного имущества, поиск которого мне доверен законным владельцем. Пропавшее имущество найдено, я намереваюсь вернуть его Яну Казимировичу Борецкому, о чём официально и заявляю.
Фандорин: Хорошо. Ваше заявление принято. А теперь давайте пройдём к вам в комнату и проверим, суха ли ваша одежда и обувь. Мне ещё давеча показалось странным, что вы вышли в гостиную в халате и ш-шлёпанцах, хотя хватило бы десяти секунд, чтобы надеть сюртук и штиблеты. (Масе.) Дзю-о моттэ инай ка то тасикамэтэ.
Маса быстро ощупывает нотариуса.
Слюньков: Что вы… что он делает?
Фандорин: Ищет револьвер.
Маса достаёт из карманов нотариуса листок бумаги.
Маса: Корэ дакэ дэс.
Фандорин разворачивает бумагу.
Слюньков: Вы не имеете права…
Фандорин: Очень интересно. «Я, Ян Казимирович Борецкий, доверяю поверенному Степану Степановичу Слюнькову вести дело о наследстве, причитающемся мне по смерти моего отца, а в вознаграждение передаю вышеуказанному С. С. Слюнькову веер, ранее принадлежавший моему дяде Сигизмунду Иосифовичу Борецкому и отныне становящийся законной собственностью С. С. Слюнькова. Подпись: Ян Борецкий». Тут и число есть. Сегодняшнее. Какой щедрый подарок. В награду за ведение дела о наследстве отдать нотариусу всё наследство ц-целиком… Знаете что, давайте поднимемся на чердак. Перемолвимся парой слов с дарителем.
Слюньков: Не нужно! Умоляю, не нужно! Я всю жизнь честно… тридцать лет поверенным… Бес попутал… Всё расскажу, всю правду, только не погубите! Если откроется, это позор, суд, разорение! Только останется, что в петлю! У меня жена в водянке! Дети! Четверо! Бесовское наваждение! Не устоял!
Фандорин: Зачем вы украли веер? Захотели богатства и славы?
Слюньков: Что вас так удивляет? Я ведь тоже человек, а не параграф. И у меня есть свои мечты… Я всегда был практиком, в облаках не витал, но иногда так захочется чуда. Твердишь себе год за годом: нет никаких чудес, есть только завещания, векселя, выкупные обязательства. И вдруг — веер. Ведь жизнь уходит. Вы молодой, вам не понять. Однажды очнёшься, а тебе пятьдесят. И думаешь: что — это всё? Дальше только сахарная болезнь, поездки на воды, старость и смерть? Когда вы рассказали про Инь и Ян, у меня будто лопнуло что-то в голове… какая-то струна оборвалась. Потом вдруг молния, кромешная тьма. Клянусь, руки сами схватили веер и сунули под сюртук. Я так испугался! А когда зажёгся свет, отдавать веер было уже поздно…
Фандорин: Ну да. Оставалось только спрятать его в подвале и под шумок подсунуть Яну Казимировичу фальшивую дарственную. Дарственная-то вам зачем?
Слюньков: Ну как же! Вы сами говорили — веер исполняет желания только законного владельца.
Фандорин: Думали фальшивкой Будду обмануть? Маса, сэнсу-о. (Маса достаёт из футляра веер, протягивает.) Ну что ж, попробуйте, помашите. Слова молитвы помните?
Слюньков: Всё время их твержу… Вы в самом деле… позволите?
Фандорин жалостно кивает. Они с Масой, переглянувшись, наблюдают.
Слюньков роняет веер на пол — так дрожат руки. Быстро поднимает, раскрывает.
Слюньков: Голова кружится… В глазах темно… Господи Иисусе… (Испуганно.) Нет-нет, не «Иисусе»! (Разворачивает веер сначала белой стороной наружу.) Для мира хорошо — вот так. (Переворачивает.) Для себя хорошо — вот этак. Не смотрите на меня так, я не святой, а самый обычный человек… Мир большой, если ему станет немножко хуже, он и не заметит… (Крестится. Поёт, качая в такт веером.) «Нам-мёхо рэнгэ-кё. Нам-мёхо рэнгэ-кё. Нам-мёхо рэнгэ-кё. Нам-мёхо рэнгэ-кё. Нам-мёхо рэнгэ-кё. Нам-мёхо рэнгэ-кё. Нам-мёхо рэнгэ-кё. Нам-мёхо рэнгэ-кё».
Нотариус замирает, ощупывает своё лицо, шлёпает себя по темени, смотрит на руки, озирается вокруг. Маса отбирает веер, укладывает его в коробку, кладёт коробку в карман.
Пауза.
Слюньков: Морщины? Щёки висят! Никуда не делись! Лысина! А как же молодость и красота? Эраст Петрович, во мне что-нибудь изменилось?
Фандорин: Да. Побагровели весь… Стыдно, Степан Степанович. С этим веером все будто с ума посходили.
Слюньков со стоном падает навзничь.
Фандорин наклоняется над ним.
Фандорин: Ну вот, кажется, до к-кондрашки донервничался, жертва суеверий.
Маса: Дан на, карэ дэ ва аримасэн. Арукася то Диксон ва симэсиавасэтэ ирун дэс ё! Арукася-о нигаситэ симаимасита. Моосивакэ аримасэн…
Фандорин: Лакей в сговоре с Диксоном?… Что ж ты раньше не сказал? (Делает порывистое движение, чтобы бежать к выходу. Останавливается.) Чёрт, не бросать же его здесь.
Пробует поднять нотариуса, но мешает рука в гипсе.
Фандорин: Тэ га… Дэ ва, таному.
Аркаша: Чево? Какой они нам друг! Они сами по себе, мы сами по себе.
Глаша (всхлипывая): Брешет он! Чуть не каждый вечер к англичанину ходил. Сколько раз мне хвастался! Масаил Иваныч, он меня за плечо! Больно! (Плачет.)
Маса (Аркаше): Вести господин. Дерать допрос.
Подходит к Глаше, достаёт свой свиток, отрывает клочок, вытирает ей слёзы. Жалостно цокает.
Аркаша пятится к краю. Поворачивается, хватает стул, бросает вверх, так что стул улетает за кулису. Звон разбитой лампы. Свет на сцене гаснет. Топот ног.
Крик МАСЫ: Томарэ!
Крик ГЛАШИ: Масушка! Не пущу! Страшно!
4. В подвале
В темноте занавес понемногу открывается слева направо.
Это подвал — сцена поделена перегородками на шесть или семь отсеков, имитирующих подвальные коридоры. За то время, когда занавес доползёт до правой кулисы, в правой части сцены тоже должны быть установлены перегородки.
Сначала на сцене совсем темно.
Потом раздаётся скрип заржавленных петель, слева сочится тусклый свет. Выходит Фандорин с фонарём в руке. Медленно уходит вглубь первого отсека, светя то вправо, то влево. Потом, обогнув перегородку, движется в сторону зрительного зала. Доходит до просцениума, обходит перегородку, снова идёт вглубь сцены.
Тем временем занавес открыт уже до правой кулисы. В самом правом отсеке виден силуэт сидящего на корточках человека со свечой. Одет человек в нечто длинное, платьеобразное. Кто это, не видно, потому что человек сидит спиной к залу.
Вот человек поднялся, держа под мышкой что-то узкое и длинное. Идёт по своему отсеку вглубь сцены, огибает его, перемещается в соседний отсек.
Некоторое время они с Фандориным движутся навстречу друг другу, играет МТЗ, но лица человека по-прежнему не видно.
Фандорин спотыкается обо что-то, чертыхается.
Человек со свечой замирает на месте. В правой части сцены становится темно.
Фандорин продолжает свой путь, светя фонарём то вправо, то влево.
Вот он вошёл в отсек, где спрятался неизвестный.
Видно, что тот лёг на пол и прижался к перегородке, его почти не видно.
Фандорин проходит мимо, не заметив спрятавшегося. Углубляется внутрь отсека.
Тогда лежащий бесшумно встаёт и ныряет в отсек, расположенный слева. Похоже, что ему удалось ускользнуть. Он опять зажигает свечку. Бесшумно удаляется от Фандорина.
В это время снова скрипит дверь. Слева в подвал входит Маса. У него в руке тоже фонарь.
Маса: Данна! Доко дэс ка?
Фандорин: Маса? Коко да! Доосита но?
Фандорин и Маса движутся друг другу навстречу. Занавес понемногу сдвигается слева и справа. Неизвестный снова задувает свечу, мечется между двумя огнями.
Маса и Фандорин входят в отсек, где находится неизвестный, одновременно с двух сторон.
Свет двух фонарей сливается, в отсеке делается светло.
Видно, что неизвестный — это Слюньков в халате. Он прижимает к груди длинный свёрток.
Занавес с двух сторон сдвигается, так что открытым остаётся только освещённый отсек.
Фандорин: Слюньков? Что вы здесь делаете?
Слюньков (дрожащим голосом): А… а вы?
Фандорин: Ищу пропавший веер.
Слюньков: Я… я тоже.
Фандорин: Вижу, вы его уже нашли.
Отбирает у нотариуса свёрток.
Слюньков: Да! Я его нашёл! И как раз нёс владельцу!
Фандорин: Даже успели завернуть в газету и обмотать бечёвкой.
Слюньков: Он так и был, завёрнут…
Фандорин (разворачивает газетную бумагу, в которой картонный футляр, из футляра вынимает веер, смотрит на него мельком, передаёт футляр Масе, а сам разглядывает газету): Ну да, во вчерашний номер «Юридического вестника». Должно быть, кто-нибудь из слуг выписывает.
Слюньков: Мне не нравится ваша ирония! Можете намекать на что угодно, но существует презумпция невиновности. Я утверждаю, что пришёл сюда в поисках похищенного имущества, поиск которого мне доверен законным владельцем. Пропавшее имущество найдено, я намереваюсь вернуть его Яну Казимировичу Борецкому, о чём официально и заявляю.
Фандорин: Хорошо. Ваше заявление принято. А теперь давайте пройдём к вам в комнату и проверим, суха ли ваша одежда и обувь. Мне ещё давеча показалось странным, что вы вышли в гостиную в халате и ш-шлёпанцах, хотя хватило бы десяти секунд, чтобы надеть сюртук и штиблеты. (Масе.) Дзю-о моттэ инай ка то тасикамэтэ.
Маса быстро ощупывает нотариуса.
Слюньков: Что вы… что он делает?
Фандорин: Ищет револьвер.
Маса достаёт из карманов нотариуса листок бумаги.
Маса: Корэ дакэ дэс.
Фандорин разворачивает бумагу.
Слюньков: Вы не имеете права…
Фандорин: Очень интересно. «Я, Ян Казимирович Борецкий, доверяю поверенному Степану Степановичу Слюнькову вести дело о наследстве, причитающемся мне по смерти моего отца, а в вознаграждение передаю вышеуказанному С. С. Слюнькову веер, ранее принадлежавший моему дяде Сигизмунду Иосифовичу Борецкому и отныне становящийся законной собственностью С. С. Слюнькова. Подпись: Ян Борецкий». Тут и число есть. Сегодняшнее. Какой щедрый подарок. В награду за ведение дела о наследстве отдать нотариусу всё наследство ц-целиком… Знаете что, давайте поднимемся на чердак. Перемолвимся парой слов с дарителем.
Слюньков: Не нужно! Умоляю, не нужно! Я всю жизнь честно… тридцать лет поверенным… Бес попутал… Всё расскажу, всю правду, только не погубите! Если откроется, это позор, суд, разорение! Только останется, что в петлю! У меня жена в водянке! Дети! Четверо! Бесовское наваждение! Не устоял!
Фандорин: Зачем вы украли веер? Захотели богатства и славы?
Слюньков: Что вас так удивляет? Я ведь тоже человек, а не параграф. И у меня есть свои мечты… Я всегда был практиком, в облаках не витал, но иногда так захочется чуда. Твердишь себе год за годом: нет никаких чудес, есть только завещания, векселя, выкупные обязательства. И вдруг — веер. Ведь жизнь уходит. Вы молодой, вам не понять. Однажды очнёшься, а тебе пятьдесят. И думаешь: что — это всё? Дальше только сахарная болезнь, поездки на воды, старость и смерть? Когда вы рассказали про Инь и Ян, у меня будто лопнуло что-то в голове… какая-то струна оборвалась. Потом вдруг молния, кромешная тьма. Клянусь, руки сами схватили веер и сунули под сюртук. Я так испугался! А когда зажёгся свет, отдавать веер было уже поздно…
Фандорин: Ну да. Оставалось только спрятать его в подвале и под шумок подсунуть Яну Казимировичу фальшивую дарственную. Дарственная-то вам зачем?
Слюньков: Ну как же! Вы сами говорили — веер исполняет желания только законного владельца.
Фандорин: Думали фальшивкой Будду обмануть? Маса, сэнсу-о. (Маса достаёт из футляра веер, протягивает.) Ну что ж, попробуйте, помашите. Слова молитвы помните?
Слюньков: Всё время их твержу… Вы в самом деле… позволите?
Фандорин жалостно кивает. Они с Масой, переглянувшись, наблюдают.
Слюньков роняет веер на пол — так дрожат руки. Быстро поднимает, раскрывает.
Слюньков: Голова кружится… В глазах темно… Господи Иисусе… (Испуганно.) Нет-нет, не «Иисусе»! (Разворачивает веер сначала белой стороной наружу.) Для мира хорошо — вот так. (Переворачивает.) Для себя хорошо — вот этак. Не смотрите на меня так, я не святой, а самый обычный человек… Мир большой, если ему станет немножко хуже, он и не заметит… (Крестится. Поёт, качая в такт веером.) «Нам-мёхо рэнгэ-кё. Нам-мёхо рэнгэ-кё. Нам-мёхо рэнгэ-кё. Нам-мёхо рэнгэ-кё. Нам-мёхо рэнгэ-кё. Нам-мёхо рэнгэ-кё. Нам-мёхо рэнгэ-кё. Нам-мёхо рэнгэ-кё».
Нотариус замирает, ощупывает своё лицо, шлёпает себя по темени, смотрит на руки, озирается вокруг. Маса отбирает веер, укладывает его в коробку, кладёт коробку в карман.
Пауза.
Слюньков: Морщины? Щёки висят! Никуда не делись! Лысина! А как же молодость и красота? Эраст Петрович, во мне что-нибудь изменилось?
Фандорин: Да. Побагровели весь… Стыдно, Степан Степанович. С этим веером все будто с ума посходили.
Слюньков со стоном падает навзничь.
Фандорин наклоняется над ним.
Фандорин: Ну вот, кажется, до к-кондрашки донервничался, жертва суеверий.
Маса: Дан на, карэ дэ ва аримасэн. Арукася то Диксон ва симэсиавасэтэ ирун дэс ё! Арукася-о нигаситэ симаимасита. Моосивакэ аримасэн…
Фандорин: Лакей в сговоре с Диксоном?… Что ж ты раньше не сказал? (Делает порывистое движение, чтобы бежать к выходу. Останавливается.) Чёрт, не бросать же его здесь.
Пробует поднять нотариуса, но мешает рука в гипсе.
Фандорин: Тэ га… Дэ ва, таному.