Империя травы. Том 2
Часть 21 из 68 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Ворота? – спросил он через несколько мгновений. – На реке?
– В некотором смысле. – Казалось, она была полна решимости держаться так, словно он ничего не сделал, но из-за этого Моргану становилось только хуже, как будто он был ребенком или животным, не знавшим, как себя вести. – На самом деле, ворота являются мостами через Т’си Сайасей – когда-то вдоль обоих берегов шли дороги, но те, кто приплывали в Да’ай Чикизу по реке, называли их воротами. Первые, которые мы увидим, называют Ворота Журавлей.
Морган смотрел, как мимо скользят деревья, росшие по обоим берегам. Когда время приблизилось к полудню, свет уже начал добираться между стволами до самой земли, и казалось, будто они плывут через огромную церковь с колоннами, но без стен. Если не считать энергичного плеска воды, Морган слышал лишь пение птиц и ругань белок, и это было хорошо. Он не мог придумать слов, которые следовало произнести, и не знал, что могла сказать Танахайа, чтобы он не чувствовал себя таким глупцом.
По положению солнца Морган определил, что после полудня прошел приблизительно час, когда они наконец добрались до узкого изогнутого моста из полупрозрачного камня, оплетенного плющом и ветвями более сильных растений. Резьба на камнях стала почти неразличимой из-за времени и погоды. Большая каменная птица слепо смотрела на них с самой высокой точки пролета моста. Ситхи могли называть его Воротами Журавля, но длинный клюв птицы и распростертые крылья давно стерлись, и Морган подумал, что теперь она стала больше похожа на кусок глины, ждущий, чтобы руки гончара слепили из нее что-нибудь более изящное.
Они проплыли еще под несколькими каменными мостами, и все они отличались один от другого. Танахайа последовательно произносила их названия: Черепаха, Петух, Волк, Ворон и Олень, хотя Мост Оленей превратился лишь в груду обломков на обоих берегах, а Мост Волков лишился такого количества камней, что не приходилось сомневаться: очень скоро он отправится в реку, вслед за Мостом Оленей.
Морган потерял счет воротам, под которыми проплыла их лодка, когда они оказались возле моста, коричневые камни которого, скрепленные синими швами, выглядели прочнее остальных. Резные детали почти не пострадали от воды и ветра: маленький острый клюв высеченной из камня птицы, сидящей на мосту, открыт в песне, края четко очерчены, Морган даже сумел разглядеть круглые глаза.
Он повернулся к Танахайе, чтобы спросить, почему эти ворота выглядят новее, чем остальные, но так и не открыл рта, когда увидел ее полуприкрытые глаза – казалось, она спит или мечтает. Внезапно Танахайа запела странную навязчивую мелодию, слова, недоступные его пониманию, раз за разом повторялись, лишь с небольшими вариациями.
Затем, так же неожиданно, Танахайа смолкла и направила маленькую лодку в сторону потрескавшегося каменного причала, расположенного за излучиной реки.
– Мы оставим лодку здесь, – сказала она. – Будь осторожен. Пирс очень старый, как и все мосты. Ступай очень медленно, переноси вес с одной ноги на другую только после того, как убедишься в надежности опоры.
– Песня, которую ты пела, – сказал Морган после того, как выбрался на каменный пирс, а потом на берег, заросший папоротником и дикой земляникой. – О чем она?
– Это песня о Дженджияне Соловье – ворота заставили меня ее вспомнить. Друкхи, сына королевы Утук’ку, убили смертные. Его жена, Ненаис’у, была дочерью Дженджияны, и Дженджияна скорбит о потере своего ребенка не меньше, чем Утук’ку горевала о своем, но без гнева. Дженджияна долго жила в Тумет’ай на севере, пока лед и снег не похоронили город и зида’я его не покинули. Но с тех пор она всегда надевала теплое платье, которое носила в том холодном месте, как если бы время остановилось для нее, когда умерла ее дочь. Вот как звучит песня на твоем языке:
Одетое в волны,
Скорбное белое облако,
Нежное, без дождя,
Но оно все еще плачет.
Скорбное белое облако,
Унесенное ветром,
Унесенное печалью,
Где ты сейчас скитаешься?
Она расставила пальцы так, что большие касались друг друга.
– Это лишь малая часть длинной песни. Я не смогу спеть ее на твоем языке, это моя вина, а не твоя. Теперь следуй за мной. Ты увидишь нечто потрясающее.
Танахайа повела его вдоль излучины реки. Хотя в некоторых местах берег выглядел ровным, словно здесь когда-то была дорога, большая часть заросла деревьями с узловатыми корнями и густым подлеском, на который Морган не обращал особого внимания, пока Танахайа не остановила его, положив ему руку на плечо.
– Смотри! – сказала она. – Ты пришел к Дереву Поющего ветра. Лишь немногие смертные могут сказать, что они его видели.
Впереди река сворачивала направо, ее берега густо поросли черемшой, колокольчиками и папоротником, а дальше исчезали в туннеле из ольхи, дружно сомкнувшей кроны наверху. Но со стороны реки, где они стояли, лес не рос близко к берегу, и деревья и растения имели странные угловатые формы. Морган долго на них смотрел, пока не сообразил, что перед ним не просто деревья, оплетенные плющом, но разрушенный город, который почти полностью поглотил лес.
Теперь он уже различал вдоль всего берега обломки лишенных крыш зданий среди поглотившего город леса, одинокие дверные проемы и бесчисленное множество разрушенных стен. Тут и там на земле виднелись блестевшие на солнце куски белого камня, который выглядывал из плотного мха и папоротников. Город уходил далеко в лес, где Морган разглядел изящные очертания развалин стройных башен. На некоторых еще сохранились шпили, хотя настолько опутанные плющом, львиным зевом и виноградной лозой, что их основания, должно быть, исчезли уже очень давно, и теперь они напоминали призраки башен, засыпанных листвой.
– Это… это?..
– Развалины Да’ай Чикизы, одного из Девяти легендарных городов. После того как Тумет’ай исчез подо льдом, Да’ай Чикиза считался самым красивым поселением нашего народа – более прекрасным, чем даже Энки э-Шао’сэй в восточном лесу.
– Но что с ним случилось? – Морган почувствовал тяжесть в груди, словно возраст этого места не давал ему дышать, заставляя сердце биться быстрее, чтобы он мог устоять на ногах. – Куда они ушли? Почему твой народ оставил город?
Танахайа покачала головой.
– Это было еще до моего рождения, но в наших хрониках написано, что с рекой Т’си Сайасей случилось что-то нехорошее. – Она указала на широкий водный поток. – То был город жизни, вот почему мой народ назвал его «У нее холодная кровь» – в честь реки и леса. Но что-то произошло примерно в то же время, когда мой народ бежал из Асу’а, Король Бурь убил своего отца, а потом погиб сам, сражаясь со смертными северянами. Многие зида’я ушли сюда, но река неожиданно пересохла. А спустя некоторое время внезапно вернулась, могучая и беснующаяся, и затопила город. Многие зида’я погибли, многие потеряли все, что принесли с собой из Асу’а или Тумет’ай. Большинство бежали дальше в лес, поклявшись никогда больше не строить то, что они не в состоянии унести. Но, как я уже говорила, я тогда еще не родилась.
– Сколько тебе лет?
Танахайа окинула Моргана внимательным взглядом, и он испытал огромную благодарность за то, что она не улыбнулась.
– Я не слишком стара, по стандартам моего народа, хотя никто из нас не живет столько, сколько раньше, с тех пор как утрачено ведьмино дерево.
– Это еще один вопрос, на который ты так и не ответила.
Некоторое время Танахайа молчала.
– Я дитя Второй ссылки. Мое рождение пришлось на время между утратой нашим народом Асу’а и остальных городов. Но я уже родилась, когда твой прапра… много раз дедушка Эльстан Фискерн впервые пришел со своей речной женой к замку, в котором ты родился. Ты хочешь знать больше?
На мгновение Морган был ошеломлен. Древний разрушенный город и сам по себе приводил его в растерянность, но мысль о том, что это юное женственное существо родилось раньше его на столетия, не укладывалось у него в голове.
Когда они шли по неровной земле в сторону заросших обломков стен и пустых дверных проемов, Морган споткнулся и упал в заросли папоротника. Когда он сумел подняться на ноги, его пальцы стали липкими.
– Здесь нужно соблюдать осторожность, – сказала Танахайа. – Если присмотришься к местам, где растительность не такая густая, ты сможешь увидеть то, что было там раньше. – Она указала туда, где сквозь мох проглядывало что-то тусклое, раздвинула в стороны несколько растений и стряхнула грязь – и глазам Моргана предстали битые плитки, оплетенные корнями.
Он увидел разные цвета, но не сумел разобраться в потускневших фигурах и узорах.
– Это Дом Обмена, – продолжала Танахайа. – Жители Да’ай Чикизы собирались там, где лодки причаливали к берегу, иногда устраивали фестивали. Во время Ежегодного Танца все вокруг заливало сияние разноцветных светильников, их устанавливали даже на лодках на реке. Мой наставник Имано однажды рассказал мне, что у всех, кто оказывался здесь в такие моменты, возникало ощущение, будто они вознеслись высоко в небо и оказались среди звезд.
Танахайа говорила, и ее голос становился все более далеким, словно она произносила слова не для Моргана, а для себя. Когда Танахайа снова на него посмотрела, она улыбнулась, но улыбка получилась усталой и недовольной, словно она осуждала себя.
– Скоро наступит время Ежегодного Танца, но я сомневаюсь, что в этот раз зида’я соберутся вместе. Джао э-тинукай’и, последнее место сбора, более не существует. Как и ведьмино дерево. А наш народ стал совсем малочисленным и разбросанным на огромных расстояниях, как никогда прежде.
Танахайа вела его все дальше в заросшие лесом развалины, пока дневной свет не стал полностью зеленым, а шум реки не превратился в далекий шепот. Город оказался настолько сильно разрушен, что Морган уже не мог определить, какой ширины были улицы Да’ай Чикизы – время, бури и лес неузнаваемо изменили это место, – и ему никак не удавалось представить, что он в городе, все находилось под какими-то неправильными углами, а руины огромных сооружений соседствовали с развалинами совсем маленьких домиков.
Они уходили все дальше от берега реки и вскоре оказались на поляне, и лишь чуть позже Морган понял, что они вышли на открытое пространство, с трех сторон окруженное развалинами зданий, напомнившее ему площадь перед собором Святого Сутрина в Эрчестере. В некоторых местах корни деревьев пробили землю, открыв фрагменты сломанных, заросших самыми разными растениями плит.
– Еще одно место собраний, – сказала Танахайа. – Его называли Дом Голосов, потому что люди здесь…
Если она не закончила фразу, Морган этого не услышал: что-то ударило его в голову – не смертельный удар и не очень сильный, но достаточный, чтобы он на мгновение потерял ориентировку и упал на колени. Пока он тряс головой, пытаясь понять, что произошло, до него дошло, что они с Танахайей накрыты толстой сетью из переплетенных виноградных лоз.
– Что?.. – Он едва успел произнести это слово, как заметил белые фигуры, бегущие к ним со всех сторон, они выскакивали из леса и из-за разрушенных стен, двигаясь с ужасающей безмолвной быстротой призраков.
Морган начал сопротивляться, но сеть была слишком толстой и тяжелой.
– Морган, не нужно сражаться! – резко сказала Танахайа. Он уловил в ее голосе сомнение, а также то, чего никогда не слышал раньше, и это его напугало. – Мы не сможем сбежать. Не провоцируй их, они могут нас убить.
Вакана отправилась охотиться, баран Сискви подкреплялся осокой у края поляны. Бинабик снял куртку и тонкую рубашку, чтобы насладиться теплым вечером, и теперь с довольным видом похлопывал себя по большому животу.
– Во время путешествия у нас возникло много трудностей, – сказал он, – но нельзя не признать, что птицы в этом лесу чрезвычайно приятны на вкус. Куропатки были просто великолепны!
Сискви даже не улыбнулась.
– А для меня они немного суховаты – их даже сравнить нельзя с сочными белыми куропатками. Возможно, ты их полюбил из-за того, что провел слишком много времени в южных землях.
Бинабик рассмеялся.
– Ты ужасная врунья, моя любимая. Я знаю, что ты каждый год с нетерпением ждешь, когда мы отправимся на озеро Голубой грязи, где такие вкусные птицы и другие деликатесы. Ну прям «такие сочные». Думаешь, я не помню, как ты говорила, что белые куропатки похожи на старые снегоступы?
Сискви подбросила в костер несколько веток.
– Может быть, один раз, много лет назад. Но не думай, что ты легко сможешь меня развеселить и отвлечь от тревоги о нашей дочери.
Его лицо снова стало серьезным.
– Это не входило в мои намерения, – заявил Бинабик. – Я и сам о них беспокоюсь. Но наша Квина – самое умное молодое существо из всех, кого я знаю, и даже Сненнек – хотя у него есть несколько не самых лучших качеств – весьма находчивый юноша. У них просто свадебная прогулка – самое время побыть вдвоем.
– Нигде в книгах наших предков не сказано, что свадебная прогулка должна проходить там, где враги могут тебя убить. – Она еще сильнее ткнула в костер длинной веткой, и пламя на мгновение взметнулось вверх, озарив купол деревьев желтым светом.
– Ну, я совсем другое имел в виду, – сказал Бинабик. – К тому же на свете существует немного мест, куда тролли могут направиться – в Икануке, в наших горах или здесь, в этих землях, – где им не грозила бы опасность.
– Я знаю, муж мой.
– Здесь так тепло, – сказал он через некоторое время. – Почему бы тебе не снять куртку, чтобы почувствовать приятную прохладу? Лето уже закончилось. Скоро снова придут холода, а ты жалуешься на жару с тех пор, как мы покинули Риммерсгард.
– Я не люблю тепло южных земель, – призналась Сискви. – И мне не нравится душная тяжелая одежда. Но еще меньше я люблю, когда меня кусают разные мошки. Они здесь даже хуже, чем на озере Голубой грязи, клянусь! Как ты думаешь, почему я все время тыкаю палкой в костер? Дым помогает их отогнать. Во всяком случае немного.
Бинабик кивнул.
– В таком случае будет неплохо отвлечься. Иди полежи рядом со мной, и мы сможем потереться лицами. Ну, а потом посмотрим, что получится.
Сискви бросила на него суровый взгляд.
– Когда я беспокоюсь о моем единственном ребенке, а надо мной кружат кровожадные существа? Нет, муж мой, мы не станем трясти палатку сегодня.
– Могу ли я заметить, что у нас нет палатки? – Бинабик похлопал по одеялу. – Только деревья и небо в качестве потолка. Наших детей здесь нет. Мы одни.
– В некотором смысле. – Казалось, она была полна решимости держаться так, словно он ничего не сделал, но из-за этого Моргану становилось только хуже, как будто он был ребенком или животным, не знавшим, как себя вести. – На самом деле, ворота являются мостами через Т’си Сайасей – когда-то вдоль обоих берегов шли дороги, но те, кто приплывали в Да’ай Чикизу по реке, называли их воротами. Первые, которые мы увидим, называют Ворота Журавлей.
Морган смотрел, как мимо скользят деревья, росшие по обоим берегам. Когда время приблизилось к полудню, свет уже начал добираться между стволами до самой земли, и казалось, будто они плывут через огромную церковь с колоннами, но без стен. Если не считать энергичного плеска воды, Морган слышал лишь пение птиц и ругань белок, и это было хорошо. Он не мог придумать слов, которые следовало произнести, и не знал, что могла сказать Танахайа, чтобы он не чувствовал себя таким глупцом.
По положению солнца Морган определил, что после полудня прошел приблизительно час, когда они наконец добрались до узкого изогнутого моста из полупрозрачного камня, оплетенного плющом и ветвями более сильных растений. Резьба на камнях стала почти неразличимой из-за времени и погоды. Большая каменная птица слепо смотрела на них с самой высокой точки пролета моста. Ситхи могли называть его Воротами Журавля, но длинный клюв птицы и распростертые крылья давно стерлись, и Морган подумал, что теперь она стала больше похожа на кусок глины, ждущий, чтобы руки гончара слепили из нее что-нибудь более изящное.
Они проплыли еще под несколькими каменными мостами, и все они отличались один от другого. Танахайа последовательно произносила их названия: Черепаха, Петух, Волк, Ворон и Олень, хотя Мост Оленей превратился лишь в груду обломков на обоих берегах, а Мост Волков лишился такого количества камней, что не приходилось сомневаться: очень скоро он отправится в реку, вслед за Мостом Оленей.
Морган потерял счет воротам, под которыми проплыла их лодка, когда они оказались возле моста, коричневые камни которого, скрепленные синими швами, выглядели прочнее остальных. Резные детали почти не пострадали от воды и ветра: маленький острый клюв высеченной из камня птицы, сидящей на мосту, открыт в песне, края четко очерчены, Морган даже сумел разглядеть круглые глаза.
Он повернулся к Танахайе, чтобы спросить, почему эти ворота выглядят новее, чем остальные, но так и не открыл рта, когда увидел ее полуприкрытые глаза – казалось, она спит или мечтает. Внезапно Танахайа запела странную навязчивую мелодию, слова, недоступные его пониманию, раз за разом повторялись, лишь с небольшими вариациями.
Затем, так же неожиданно, Танахайа смолкла и направила маленькую лодку в сторону потрескавшегося каменного причала, расположенного за излучиной реки.
– Мы оставим лодку здесь, – сказала она. – Будь осторожен. Пирс очень старый, как и все мосты. Ступай очень медленно, переноси вес с одной ноги на другую только после того, как убедишься в надежности опоры.
– Песня, которую ты пела, – сказал Морган после того, как выбрался на каменный пирс, а потом на берег, заросший папоротником и дикой земляникой. – О чем она?
– Это песня о Дженджияне Соловье – ворота заставили меня ее вспомнить. Друкхи, сына королевы Утук’ку, убили смертные. Его жена, Ненаис’у, была дочерью Дженджияны, и Дженджияна скорбит о потере своего ребенка не меньше, чем Утук’ку горевала о своем, но без гнева. Дженджияна долго жила в Тумет’ай на севере, пока лед и снег не похоронили город и зида’я его не покинули. Но с тех пор она всегда надевала теплое платье, которое носила в том холодном месте, как если бы время остановилось для нее, когда умерла ее дочь. Вот как звучит песня на твоем языке:
Одетое в волны,
Скорбное белое облако,
Нежное, без дождя,
Но оно все еще плачет.
Скорбное белое облако,
Унесенное ветром,
Унесенное печалью,
Где ты сейчас скитаешься?
Она расставила пальцы так, что большие касались друг друга.
– Это лишь малая часть длинной песни. Я не смогу спеть ее на твоем языке, это моя вина, а не твоя. Теперь следуй за мной. Ты увидишь нечто потрясающее.
Танахайа повела его вдоль излучины реки. Хотя в некоторых местах берег выглядел ровным, словно здесь когда-то была дорога, большая часть заросла деревьями с узловатыми корнями и густым подлеском, на который Морган не обращал особого внимания, пока Танахайа не остановила его, положив ему руку на плечо.
– Смотри! – сказала она. – Ты пришел к Дереву Поющего ветра. Лишь немногие смертные могут сказать, что они его видели.
Впереди река сворачивала направо, ее берега густо поросли черемшой, колокольчиками и папоротником, а дальше исчезали в туннеле из ольхи, дружно сомкнувшей кроны наверху. Но со стороны реки, где они стояли, лес не рос близко к берегу, и деревья и растения имели странные угловатые формы. Морган долго на них смотрел, пока не сообразил, что перед ним не просто деревья, оплетенные плющом, но разрушенный город, который почти полностью поглотил лес.
Теперь он уже различал вдоль всего берега обломки лишенных крыш зданий среди поглотившего город леса, одинокие дверные проемы и бесчисленное множество разрушенных стен. Тут и там на земле виднелись блестевшие на солнце куски белого камня, который выглядывал из плотного мха и папоротников. Город уходил далеко в лес, где Морган разглядел изящные очертания развалин стройных башен. На некоторых еще сохранились шпили, хотя настолько опутанные плющом, львиным зевом и виноградной лозой, что их основания, должно быть, исчезли уже очень давно, и теперь они напоминали призраки башен, засыпанных листвой.
– Это… это?..
– Развалины Да’ай Чикизы, одного из Девяти легендарных городов. После того как Тумет’ай исчез подо льдом, Да’ай Чикиза считался самым красивым поселением нашего народа – более прекрасным, чем даже Энки э-Шао’сэй в восточном лесу.
– Но что с ним случилось? – Морган почувствовал тяжесть в груди, словно возраст этого места не давал ему дышать, заставляя сердце биться быстрее, чтобы он мог устоять на ногах. – Куда они ушли? Почему твой народ оставил город?
Танахайа покачала головой.
– Это было еще до моего рождения, но в наших хрониках написано, что с рекой Т’си Сайасей случилось что-то нехорошее. – Она указала на широкий водный поток. – То был город жизни, вот почему мой народ назвал его «У нее холодная кровь» – в честь реки и леса. Но что-то произошло примерно в то же время, когда мой народ бежал из Асу’а, Король Бурь убил своего отца, а потом погиб сам, сражаясь со смертными северянами. Многие зида’я ушли сюда, но река неожиданно пересохла. А спустя некоторое время внезапно вернулась, могучая и беснующаяся, и затопила город. Многие зида’я погибли, многие потеряли все, что принесли с собой из Асу’а или Тумет’ай. Большинство бежали дальше в лес, поклявшись никогда больше не строить то, что они не в состоянии унести. Но, как я уже говорила, я тогда еще не родилась.
– Сколько тебе лет?
Танахайа окинула Моргана внимательным взглядом, и он испытал огромную благодарность за то, что она не улыбнулась.
– Я не слишком стара, по стандартам моего народа, хотя никто из нас не живет столько, сколько раньше, с тех пор как утрачено ведьмино дерево.
– Это еще один вопрос, на который ты так и не ответила.
Некоторое время Танахайа молчала.
– Я дитя Второй ссылки. Мое рождение пришлось на время между утратой нашим народом Асу’а и остальных городов. Но я уже родилась, когда твой прапра… много раз дедушка Эльстан Фискерн впервые пришел со своей речной женой к замку, в котором ты родился. Ты хочешь знать больше?
На мгновение Морган был ошеломлен. Древний разрушенный город и сам по себе приводил его в растерянность, но мысль о том, что это юное женственное существо родилось раньше его на столетия, не укладывалось у него в голове.
Когда они шли по неровной земле в сторону заросших обломков стен и пустых дверных проемов, Морган споткнулся и упал в заросли папоротника. Когда он сумел подняться на ноги, его пальцы стали липкими.
– Здесь нужно соблюдать осторожность, – сказала Танахайа. – Если присмотришься к местам, где растительность не такая густая, ты сможешь увидеть то, что было там раньше. – Она указала туда, где сквозь мох проглядывало что-то тусклое, раздвинула в стороны несколько растений и стряхнула грязь – и глазам Моргана предстали битые плитки, оплетенные корнями.
Он увидел разные цвета, но не сумел разобраться в потускневших фигурах и узорах.
– Это Дом Обмена, – продолжала Танахайа. – Жители Да’ай Чикизы собирались там, где лодки причаливали к берегу, иногда устраивали фестивали. Во время Ежегодного Танца все вокруг заливало сияние разноцветных светильников, их устанавливали даже на лодках на реке. Мой наставник Имано однажды рассказал мне, что у всех, кто оказывался здесь в такие моменты, возникало ощущение, будто они вознеслись высоко в небо и оказались среди звезд.
Танахайа говорила, и ее голос становился все более далеким, словно она произносила слова не для Моргана, а для себя. Когда Танахайа снова на него посмотрела, она улыбнулась, но улыбка получилась усталой и недовольной, словно она осуждала себя.
– Скоро наступит время Ежегодного Танца, но я сомневаюсь, что в этот раз зида’я соберутся вместе. Джао э-тинукай’и, последнее место сбора, более не существует. Как и ведьмино дерево. А наш народ стал совсем малочисленным и разбросанным на огромных расстояниях, как никогда прежде.
Танахайа вела его все дальше в заросшие лесом развалины, пока дневной свет не стал полностью зеленым, а шум реки не превратился в далекий шепот. Город оказался настолько сильно разрушен, что Морган уже не мог определить, какой ширины были улицы Да’ай Чикизы – время, бури и лес неузнаваемо изменили это место, – и ему никак не удавалось представить, что он в городе, все находилось под какими-то неправильными углами, а руины огромных сооружений соседствовали с развалинами совсем маленьких домиков.
Они уходили все дальше от берега реки и вскоре оказались на поляне, и лишь чуть позже Морган понял, что они вышли на открытое пространство, с трех сторон окруженное развалинами зданий, напомнившее ему площадь перед собором Святого Сутрина в Эрчестере. В некоторых местах корни деревьев пробили землю, открыв фрагменты сломанных, заросших самыми разными растениями плит.
– Еще одно место собраний, – сказала Танахайа. – Его называли Дом Голосов, потому что люди здесь…
Если она не закончила фразу, Морган этого не услышал: что-то ударило его в голову – не смертельный удар и не очень сильный, но достаточный, чтобы он на мгновение потерял ориентировку и упал на колени. Пока он тряс головой, пытаясь понять, что произошло, до него дошло, что они с Танахайей накрыты толстой сетью из переплетенных виноградных лоз.
– Что?.. – Он едва успел произнести это слово, как заметил белые фигуры, бегущие к ним со всех сторон, они выскакивали из леса и из-за разрушенных стен, двигаясь с ужасающей безмолвной быстротой призраков.
Морган начал сопротивляться, но сеть была слишком толстой и тяжелой.
– Морган, не нужно сражаться! – резко сказала Танахайа. Он уловил в ее голосе сомнение, а также то, чего никогда не слышал раньше, и это его напугало. – Мы не сможем сбежать. Не провоцируй их, они могут нас убить.
Вакана отправилась охотиться, баран Сискви подкреплялся осокой у края поляны. Бинабик снял куртку и тонкую рубашку, чтобы насладиться теплым вечером, и теперь с довольным видом похлопывал себя по большому животу.
– Во время путешествия у нас возникло много трудностей, – сказал он, – но нельзя не признать, что птицы в этом лесу чрезвычайно приятны на вкус. Куропатки были просто великолепны!
Сискви даже не улыбнулась.
– А для меня они немного суховаты – их даже сравнить нельзя с сочными белыми куропатками. Возможно, ты их полюбил из-за того, что провел слишком много времени в южных землях.
Бинабик рассмеялся.
– Ты ужасная врунья, моя любимая. Я знаю, что ты каждый год с нетерпением ждешь, когда мы отправимся на озеро Голубой грязи, где такие вкусные птицы и другие деликатесы. Ну прям «такие сочные». Думаешь, я не помню, как ты говорила, что белые куропатки похожи на старые снегоступы?
Сискви подбросила в костер несколько веток.
– Может быть, один раз, много лет назад. Но не думай, что ты легко сможешь меня развеселить и отвлечь от тревоги о нашей дочери.
Его лицо снова стало серьезным.
– Это не входило в мои намерения, – заявил Бинабик. – Я и сам о них беспокоюсь. Но наша Квина – самое умное молодое существо из всех, кого я знаю, и даже Сненнек – хотя у него есть несколько не самых лучших качеств – весьма находчивый юноша. У них просто свадебная прогулка – самое время побыть вдвоем.
– Нигде в книгах наших предков не сказано, что свадебная прогулка должна проходить там, где враги могут тебя убить. – Она еще сильнее ткнула в костер длинной веткой, и пламя на мгновение взметнулось вверх, озарив купол деревьев желтым светом.
– Ну, я совсем другое имел в виду, – сказал Бинабик. – К тому же на свете существует немного мест, куда тролли могут направиться – в Икануке, в наших горах или здесь, в этих землях, – где им не грозила бы опасность.
– Я знаю, муж мой.
– Здесь так тепло, – сказал он через некоторое время. – Почему бы тебе не снять куртку, чтобы почувствовать приятную прохладу? Лето уже закончилось. Скоро снова придут холода, а ты жалуешься на жару с тех пор, как мы покинули Риммерсгард.
– Я не люблю тепло южных земель, – призналась Сискви. – И мне не нравится душная тяжелая одежда. Но еще меньше я люблю, когда меня кусают разные мошки. Они здесь даже хуже, чем на озере Голубой грязи, клянусь! Как ты думаешь, почему я все время тыкаю палкой в костер? Дым помогает их отогнать. Во всяком случае немного.
Бинабик кивнул.
– В таком случае будет неплохо отвлечься. Иди полежи рядом со мной, и мы сможем потереться лицами. Ну, а потом посмотрим, что получится.
Сискви бросила на него суровый взгляд.
– Когда я беспокоюсь о моем единственном ребенке, а надо мной кружат кровожадные существа? Нет, муж мой, мы не станем трясти палатку сегодня.
– Могу ли я заметить, что у нас нет палатки? – Бинабик похлопал по одеялу. – Только деревья и небо в качестве потолка. Наших детей здесь нет. Мы одни.