Империя ангелов
Часть 26 из 65 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Представлять вам эту прелестницу излишне, – говорит задорный раввин.
Он гладит ее по ягодицам. Не знай я, что здесь невозможна какая-либо сексуальность, заподозрил бы, что они состоят в интимной связи. Они смеха ради подражают любовным ласкам, хотя пальцы каждого встречают одну пустоту. Удивительно, что такая красотка находит в этом лысом толстяке? Ответ не заставляет себя ждать: юмор! Мэрилин дарит Фредди свою красоту, он в ответ одаривает ее смехом.
– Вразумите его, мисс Монро! – просит Рауль.
– Простите, для меня ужас холокоста – такая же травма. Если хотите знать, прежде чем выйти замуж за Артура Миллера, я приняла иудаизм.
Мне хочется выяснить истинные обстоятельства ее смерти, но момент не очень подходящий.
– Сначала, – объясняет Мэрилин, – Фредди посещал бывшие концлагеря, чтобы помочь еще блуждавшим там по-прежнему душам подняться в рай. Но потом он бросил это занятие. Не смог всего этого вынести. Очень многие пережили слишком страшные страдания из-за безразличия неба и народов. Биологический вид, способный совершать такие преступления, недостоин спасения. Я очень хорошо его понимаю и тоже больше не хочу что-либо делать для людей, – заканчивает она с плохо сдерживаемой яростью.
– Чем отчаиваться, не лучше ли попытаться понять? – предлагает Рауль.
– Что ж, тогда ответь на вопрос: почему такие преступления совершались безнаказанно? Почему, я тебя спрашиваю? Почему? ПОЧЕМУ? – кричит Фредди.
Рауль сбит с толку, но быстро берет себя в руки:
– Потому что система здесь, наверху, сложнее, чем кажется. Наш долг – выяснить, кто принимает решения выше нашего ангельского мира. Пока мы не настроим космические часы, весь этот сложнейший механизм, холокост останется загадкой. Более того, сохранится риск его повторения. Вместо того чтобы окукливаться в своем горе, ты бы лучше помог нам проникнуть в тайны мира Семерок, чтобы помешать новым гекатомбам.
Но раввин Мейер упрямится:
– Человечество не способно развиваться. Оно обречено на самоистребление. Между людьми нет взаимной любви. Нет желания добра друг другу. Повсюду возрождается фанатизм, национализм, консерватизм, экстремизм. Ничего не меняется и никогда не изменится. Более чем когда-либо торжествует нетерпимость.
Наступает моя очередь заступиться за смертных:
– Человечество движется вперед на ощупь. Три шага вперед, два назад. Какой-никакой, а прогресс. Сейчас оно у отметки 333, а скоро достигнет, по-моему, 334. Нельзя это обесценивать. Если мы, ангелы, отвернемся от людей, кто же их спасет?
Фредди отворачивается, как будто устав от наших приставаний.
– Предоставим смертных их судьбе. Пусть опустятся на самое дно, вдруг после этого в них оживет инстинкт выживания и они вынырнут?
И он снова кричит своим друзьям:
– Будем смеяться, предоставив человечество его участи!
68. Энциклопедия
ВАНУАТУ. Архипелаг Вануату открыли в начале XVII века в неведомых прежде водах Тихого океана португальцы. Островитян там всего несколько десятков тысяч человек, подчиняющихся особым правилам жизни.
Например, у них отсутствует понятие о навязывании большинством своей позиции меньшинству. В случае несогласия между собой островитяне спорят до тех пор, пока не достигнут единодушия. Любая дискуссия требует времени. Некоторые упрямятся и стоят на своем. Поэтому население Вануату тратит треть дневного времени на многословие, убеждая друг друга в обоснованности той или иной точки зрения. Когда встает территориальный вопрос, спор может затягиваться на годы, а то и на столетия, пока не будет достигнут консенсус. Из-за этого дело стоит на месте.
Зато когда в конце концов, по прошествии двухсот-трехсот лет, все со всеми договорятся, проблема будет по-настоящему решена. Ни у кого не останется горького осадка, потому что побежденных не будет.
На Вануату клановая цивилизация, каждый клан занят своим ремеслом. Один специализируется в рыбной ловле, другой в земледелии, третий в гончарном деле и т. д. Кланы ведут между собой обмен. Рыбаки, например, в обмен на доступ к источнику воды в лесу предоставляют доступ к морю.
Ввиду узкой специализации кланов есть правило: если в клане земледельцев рождается ребенок с даром гончара, то его усыновляет семья соответствующего клана, чтобы дать расцвести таланту. То же самое произойдет с ребенком гончаров, которого потянет в море.
Западных первооткрывателей поразили эти традиции, потому что сначала они решили, что жители Вануату воруют друг у друга детей. На самом деле происходит именно обмен ради оптимального проявления каждой индивидуальности.
При возникновении частного конфликта жители Вануату прибегают к сложной системе альянсов. Если мужчина из клана А изнасилует девушку из клана В, то два клана не начнут открытую войну. Они обратятся к своему «военному представителю», то есть к другому клану, с которым связаны клятвой: клан А – к клану С, клан В – к клану D. При такой системе посредников в бой вступают мало мотивированные люди, не чувствующие себя оскорбленными. При появлении первой крови драка прекращается: драчуны считают, что их долг перед союзниками исполнен. Поэтому войны на Вануату ведутся без ненависти и остервенения, которые обычно неминуемо вскипают при оскорблении гордыни.
Эдмонд Уэллс,
Энциклопедия Относительного и Абсолютного Знания, том IV.
69. Жак, 14 лет
Школа – моя тюрьма. Туалет – убежище. Оказавшись там, я всякий раз в этом убеждаюсь. Мои школьные оценки немного улучшились, но подводит память, а без нее никуда.
Мартин ушла из лицея. Цирк, где работали ее родители, переехал. Ее отец, его зовут Сибелиус, – гипнотизер. Кажется, я видел его как-то раз по телевизору. После выступлений в районе Перпиньяна артисты улетают в Перу. Перед расставанием Мартин повторила мне несколько раз:
– Укрепляй свои сильные места, а не борись со слабыми.
Мне кажется, что Мартин увезла с собой много моей силы. Наша учительница французского в этом году – мадемуазель Ван Лисбет, молодая женщина с длинными рыжими волосами, в тесной блузке. Все мы под впечатлением от этой шикарной особы. Чтобы лучше с нами познакомиться, она задала сочинить рассказ на тему «мой выбор».
В классе ропот. Действующая школьная система не приучает к самостоятельности. Ученики ворчат. Некоторые ноют:
– Мы этого не умеем, мадемуазель. Надо назначить тему.
– А вы попробуйте. Посмотрим, какой будет результат.
Раньше преподаватели не ослабляли нам уздечку. Мне эта новая свобода в самый раз. Я увлеченно сочиняю рассказ под названием «Недопапа». Моя придумка – что на очередном конклаве место среди papabili занимает компьютер. Нет лучше представителя христианства, чем компьютер: он не допустит компромиссов с экономическими и политическими кругами. Конец преувеличенным личным амбициям. Кардиналы придают великим принципам христианства вид компьютерной программы и загружают ее в робота человеческого облика по прозвищу «Пий 3,14». Его избрание не имеет минусов. Одного Пия 3,14 можно выбрать пожизненно, не боясь, что в конце концов его настигнет старческий маразм. Если в него выстрелит какой-нибудь псих, программу можно будет починить. К тому же Пий 3,14 не зациклен на конкретном периоде человеческой истории, может набираться сведений по мере эволюции общества и принимать их в расчет. Робот сам постоянно совершенствуется, подстраиваясь к новым нравам. Таким образом, благодаря современным технологиям христианство превращается в религию, всегда идущую в ногу со своими поборниками.
Пий 3,14 снабжен, естественно, искусственным интеллектом, создающим собственную логику на основании верно понятого Христова учения вкупе с его собственными наблюдениями за земным миром и с соответствующими умозаключениями.
В конце моего рассказа Пий 3,14, компьютерный папа, начинает мнить себя истинным Богом, в чем и заключается, по-моему, настоящая миссия римского папы. Проблема в том, что он приходит к выводу, что Бог тоже небезупречен, поэтому лучше бы и его заменить компьютером… На этом мое сочинение обрывается.
На следующей неделе мадемуазель Ван Лисбет раздает нам наши работы, начиная с заслуживших наивысшую оценку. Меня она просит остаться после урока.
– Ты написал нечто поразительное! – говорит она. – Ну и воображение! Телевизора небось насмотрелся?
– Скорее, начитался книг.
– Каких, интересно знать?
Я перечисляю:
– Кафка, Эдгар По, Толкин, Льюис Кэрролл, Джонатан Свифт, Стивен Кинг…
– Почему ты ограничиваешься фантастикой, где же классика?
Она наклоняется, шарит на книжной полке и протягивает мне «Саламбо» Гюстава Флобера.
– Прочти это. И еще вопрос: какие у тебя обычно отметки по французскому?
– Между 6 и 9 из 20, мадемуазель, но чаще 6…
Она отдает мне мой рассказ, и я вижу жирную красную отметку 19 и заметку на полях: «Много оригинальных идей. Прочла с огромным удовольствием».
Мадемуазель Ван Лисбет полюбила беседовать со мной после уроков. Мы обсуждаем историю мировой литературы. Она открывает мне новые горизонты, чего стоят только расследования судьи Ти пера Ван Нулика или Махабхарата. Однажды она предлагает подбросить меня домой на своей машине. Мне странно, что она едет не тем путем, но я не смею ничего сказать. В пустом переулке она глушит мотор и пристально смотрит мне в глаза. Я продолжаю молчать, даже когда ее рука сползает с руля и ложится на мою.
– Ты далеко пойдешь в литературе, – говорит она.
Потом ее пальцы расстегивают на мне рубашку.
– Я люблю быть первой. Я ведь первая, да?
– Я… то есть… смотря в чем… то есть… – лепечу я.
Ее рука с головокружительной медлительностью продолжает исследование.
– Ты уже читал эротические тексты Жана де Лафонтена?
– Ммм… Нет… А стоит?
Вместо ответа ее рука добирается до весьма чувствительных местечек. Я ей не мешаю, завороженный как ее инициативой, так и необычностью всей ситуации. Ее правая рука, как юркий зверек, освобождает от пут меня, а левая извлекает ее саму из тюрьмы колготок, тряпок и пуговиц.
Следует безумная паника, страх, переходящий в ужас, постепенно нарастающая уверенность и в финале – живой интерес к текстам Жана де Лафонтена, продержавшийся, впрочем, недолго.
70. Игорь, 14 лет
Я начал пить. Чем больше пью, тем сильнее ненавижу Запад. Рано или поздно между нами и богатыми странами Запада разразится война. Мне не терпится ее увидеть. Всякий раз, когда надо мной издеваются, когда я давлю клопа, когда на меня налагают новые ограничения, я говорю себе, что во всем этом виноваты Франция, Англия и США.
Подобрал газету и прочел в ней статейку про девушку по имени Венера Шеридан, мою ровесницу – американскую топ-модель и миллионершу. Думаю, когда мы захватим эти разлагающиеся страны, я ей покажу, на что способен крепкий работящий славянин, не чета гнилью, которое наверняка кишит там вокруг нее.
Ночью я смотрю в окно на звезды. Среди них точно есть планета Венера. Я мечтаю, как буду заниматься любовью с моей американской звездой. Точно знаю, что встречу ее настоящую. И уж тогда…
Он гладит ее по ягодицам. Не знай я, что здесь невозможна какая-либо сексуальность, заподозрил бы, что они состоят в интимной связи. Они смеха ради подражают любовным ласкам, хотя пальцы каждого встречают одну пустоту. Удивительно, что такая красотка находит в этом лысом толстяке? Ответ не заставляет себя ждать: юмор! Мэрилин дарит Фредди свою красоту, он в ответ одаривает ее смехом.
– Вразумите его, мисс Монро! – просит Рауль.
– Простите, для меня ужас холокоста – такая же травма. Если хотите знать, прежде чем выйти замуж за Артура Миллера, я приняла иудаизм.
Мне хочется выяснить истинные обстоятельства ее смерти, но момент не очень подходящий.
– Сначала, – объясняет Мэрилин, – Фредди посещал бывшие концлагеря, чтобы помочь еще блуждавшим там по-прежнему душам подняться в рай. Но потом он бросил это занятие. Не смог всего этого вынести. Очень многие пережили слишком страшные страдания из-за безразличия неба и народов. Биологический вид, способный совершать такие преступления, недостоин спасения. Я очень хорошо его понимаю и тоже больше не хочу что-либо делать для людей, – заканчивает она с плохо сдерживаемой яростью.
– Чем отчаиваться, не лучше ли попытаться понять? – предлагает Рауль.
– Что ж, тогда ответь на вопрос: почему такие преступления совершались безнаказанно? Почему, я тебя спрашиваю? Почему? ПОЧЕМУ? – кричит Фредди.
Рауль сбит с толку, но быстро берет себя в руки:
– Потому что система здесь, наверху, сложнее, чем кажется. Наш долг – выяснить, кто принимает решения выше нашего ангельского мира. Пока мы не настроим космические часы, весь этот сложнейший механизм, холокост останется загадкой. Более того, сохранится риск его повторения. Вместо того чтобы окукливаться в своем горе, ты бы лучше помог нам проникнуть в тайны мира Семерок, чтобы помешать новым гекатомбам.
Но раввин Мейер упрямится:
– Человечество не способно развиваться. Оно обречено на самоистребление. Между людьми нет взаимной любви. Нет желания добра друг другу. Повсюду возрождается фанатизм, национализм, консерватизм, экстремизм. Ничего не меняется и никогда не изменится. Более чем когда-либо торжествует нетерпимость.
Наступает моя очередь заступиться за смертных:
– Человечество движется вперед на ощупь. Три шага вперед, два назад. Какой-никакой, а прогресс. Сейчас оно у отметки 333, а скоро достигнет, по-моему, 334. Нельзя это обесценивать. Если мы, ангелы, отвернемся от людей, кто же их спасет?
Фредди отворачивается, как будто устав от наших приставаний.
– Предоставим смертных их судьбе. Пусть опустятся на самое дно, вдруг после этого в них оживет инстинкт выживания и они вынырнут?
И он снова кричит своим друзьям:
– Будем смеяться, предоставив человечество его участи!
68. Энциклопедия
ВАНУАТУ. Архипелаг Вануату открыли в начале XVII века в неведомых прежде водах Тихого океана португальцы. Островитян там всего несколько десятков тысяч человек, подчиняющихся особым правилам жизни.
Например, у них отсутствует понятие о навязывании большинством своей позиции меньшинству. В случае несогласия между собой островитяне спорят до тех пор, пока не достигнут единодушия. Любая дискуссия требует времени. Некоторые упрямятся и стоят на своем. Поэтому население Вануату тратит треть дневного времени на многословие, убеждая друг друга в обоснованности той или иной точки зрения. Когда встает территориальный вопрос, спор может затягиваться на годы, а то и на столетия, пока не будет достигнут консенсус. Из-за этого дело стоит на месте.
Зато когда в конце концов, по прошествии двухсот-трехсот лет, все со всеми договорятся, проблема будет по-настоящему решена. Ни у кого не останется горького осадка, потому что побежденных не будет.
На Вануату клановая цивилизация, каждый клан занят своим ремеслом. Один специализируется в рыбной ловле, другой в земледелии, третий в гончарном деле и т. д. Кланы ведут между собой обмен. Рыбаки, например, в обмен на доступ к источнику воды в лесу предоставляют доступ к морю.
Ввиду узкой специализации кланов есть правило: если в клане земледельцев рождается ребенок с даром гончара, то его усыновляет семья соответствующего клана, чтобы дать расцвести таланту. То же самое произойдет с ребенком гончаров, которого потянет в море.
Западных первооткрывателей поразили эти традиции, потому что сначала они решили, что жители Вануату воруют друг у друга детей. На самом деле происходит именно обмен ради оптимального проявления каждой индивидуальности.
При возникновении частного конфликта жители Вануату прибегают к сложной системе альянсов. Если мужчина из клана А изнасилует девушку из клана В, то два клана не начнут открытую войну. Они обратятся к своему «военному представителю», то есть к другому клану, с которым связаны клятвой: клан А – к клану С, клан В – к клану D. При такой системе посредников в бой вступают мало мотивированные люди, не чувствующие себя оскорбленными. При появлении первой крови драка прекращается: драчуны считают, что их долг перед союзниками исполнен. Поэтому войны на Вануату ведутся без ненависти и остервенения, которые обычно неминуемо вскипают при оскорблении гордыни.
Эдмонд Уэллс,
Энциклопедия Относительного и Абсолютного Знания, том IV.
69. Жак, 14 лет
Школа – моя тюрьма. Туалет – убежище. Оказавшись там, я всякий раз в этом убеждаюсь. Мои школьные оценки немного улучшились, но подводит память, а без нее никуда.
Мартин ушла из лицея. Цирк, где работали ее родители, переехал. Ее отец, его зовут Сибелиус, – гипнотизер. Кажется, я видел его как-то раз по телевизору. После выступлений в районе Перпиньяна артисты улетают в Перу. Перед расставанием Мартин повторила мне несколько раз:
– Укрепляй свои сильные места, а не борись со слабыми.
Мне кажется, что Мартин увезла с собой много моей силы. Наша учительница французского в этом году – мадемуазель Ван Лисбет, молодая женщина с длинными рыжими волосами, в тесной блузке. Все мы под впечатлением от этой шикарной особы. Чтобы лучше с нами познакомиться, она задала сочинить рассказ на тему «мой выбор».
В классе ропот. Действующая школьная система не приучает к самостоятельности. Ученики ворчат. Некоторые ноют:
– Мы этого не умеем, мадемуазель. Надо назначить тему.
– А вы попробуйте. Посмотрим, какой будет результат.
Раньше преподаватели не ослабляли нам уздечку. Мне эта новая свобода в самый раз. Я увлеченно сочиняю рассказ под названием «Недопапа». Моя придумка – что на очередном конклаве место среди papabili занимает компьютер. Нет лучше представителя христианства, чем компьютер: он не допустит компромиссов с экономическими и политическими кругами. Конец преувеличенным личным амбициям. Кардиналы придают великим принципам христианства вид компьютерной программы и загружают ее в робота человеческого облика по прозвищу «Пий 3,14». Его избрание не имеет минусов. Одного Пия 3,14 можно выбрать пожизненно, не боясь, что в конце концов его настигнет старческий маразм. Если в него выстрелит какой-нибудь псих, программу можно будет починить. К тому же Пий 3,14 не зациклен на конкретном периоде человеческой истории, может набираться сведений по мере эволюции общества и принимать их в расчет. Робот сам постоянно совершенствуется, подстраиваясь к новым нравам. Таким образом, благодаря современным технологиям христианство превращается в религию, всегда идущую в ногу со своими поборниками.
Пий 3,14 снабжен, естественно, искусственным интеллектом, создающим собственную логику на основании верно понятого Христова учения вкупе с его собственными наблюдениями за земным миром и с соответствующими умозаключениями.
В конце моего рассказа Пий 3,14, компьютерный папа, начинает мнить себя истинным Богом, в чем и заключается, по-моему, настоящая миссия римского папы. Проблема в том, что он приходит к выводу, что Бог тоже небезупречен, поэтому лучше бы и его заменить компьютером… На этом мое сочинение обрывается.
На следующей неделе мадемуазель Ван Лисбет раздает нам наши работы, начиная с заслуживших наивысшую оценку. Меня она просит остаться после урока.
– Ты написал нечто поразительное! – говорит она. – Ну и воображение! Телевизора небось насмотрелся?
– Скорее, начитался книг.
– Каких, интересно знать?
Я перечисляю:
– Кафка, Эдгар По, Толкин, Льюис Кэрролл, Джонатан Свифт, Стивен Кинг…
– Почему ты ограничиваешься фантастикой, где же классика?
Она наклоняется, шарит на книжной полке и протягивает мне «Саламбо» Гюстава Флобера.
– Прочти это. И еще вопрос: какие у тебя обычно отметки по французскому?
– Между 6 и 9 из 20, мадемуазель, но чаще 6…
Она отдает мне мой рассказ, и я вижу жирную красную отметку 19 и заметку на полях: «Много оригинальных идей. Прочла с огромным удовольствием».
Мадемуазель Ван Лисбет полюбила беседовать со мной после уроков. Мы обсуждаем историю мировой литературы. Она открывает мне новые горизонты, чего стоят только расследования судьи Ти пера Ван Нулика или Махабхарата. Однажды она предлагает подбросить меня домой на своей машине. Мне странно, что она едет не тем путем, но я не смею ничего сказать. В пустом переулке она глушит мотор и пристально смотрит мне в глаза. Я продолжаю молчать, даже когда ее рука сползает с руля и ложится на мою.
– Ты далеко пойдешь в литературе, – говорит она.
Потом ее пальцы расстегивают на мне рубашку.
– Я люблю быть первой. Я ведь первая, да?
– Я… то есть… смотря в чем… то есть… – лепечу я.
Ее рука с головокружительной медлительностью продолжает исследование.
– Ты уже читал эротические тексты Жана де Лафонтена?
– Ммм… Нет… А стоит?
Вместо ответа ее рука добирается до весьма чувствительных местечек. Я ей не мешаю, завороженный как ее инициативой, так и необычностью всей ситуации. Ее правая рука, как юркий зверек, освобождает от пут меня, а левая извлекает ее саму из тюрьмы колготок, тряпок и пуговиц.
Следует безумная паника, страх, переходящий в ужас, постепенно нарастающая уверенность и в финале – живой интерес к текстам Жана де Лафонтена, продержавшийся, впрочем, недолго.
70. Игорь, 14 лет
Я начал пить. Чем больше пью, тем сильнее ненавижу Запад. Рано или поздно между нами и богатыми странами Запада разразится война. Мне не терпится ее увидеть. Всякий раз, когда надо мной издеваются, когда я давлю клопа, когда на меня налагают новые ограничения, я говорю себе, что во всем этом виноваты Франция, Англия и США.
Подобрал газету и прочел в ней статейку про девушку по имени Венера Шеридан, мою ровесницу – американскую топ-модель и миллионершу. Думаю, когда мы захватим эти разлагающиеся страны, я ей покажу, на что способен крепкий работящий славянин, не чета гнилью, которое наверняка кишит там вокруг нее.
Ночью я смотрю в окно на звезды. Среди них точно есть планета Венера. Я мечтаю, как буду заниматься любовью с моей американской звездой. Точно знаю, что встречу ее настоящую. И уж тогда…