Империя ангелов

– Стоящий перед тобой человек, господин Афанасьев, изъявил желание тебя усыновить. Этим и вызвана наша встреча. Теперь все зависит от твоего решения.

Усыновить? Меня?

Я разглядываю Афанасьева. Он ласково улыбается. Приятный с виду человек с понимающим взглядом. Да и все эти медали… Меня впечатляют люди в форме, увешанные медалями.

Я подхожу ближе. От него хорошо пахнет. Не иначе как его жена не может родить, поэтому они решили меня усыновить. Мой будущий папа трогает меня за подбородок:

– Вот увидишь, тебе у нас понравится. Моя жена печет вкуснейшие пирожные, особенно ей удаются шоколадные.

Пирожные! Я сглатываю слюнки. Здесь это лакомство дают только по случаю дня рождения президента, да и то пекут их на свином жиру и сахарине, получается тошнотворная гадость. А у этих славных людей я буду есть их каждый день, да еще шоколадные! Я уже представляю свою будущую маму, белокурую хохотушку с полными белыми руками, месящими тесто…

– Я думал, что уже старый, чтобы меня усыновили.

– Господин Афанасьев – полковник военно-воздушных сил, для него сделано исключение из правил. Он захотел взять не малыша, а уже подросшего, здорового ребенка.

В спальне мне никто не верит. Володя опускает меня с небес на землю:

– Жалко, конечно, но если нас забирают из этой тюрьмы, то только чтобы отправить туда, где будет еще хуже.

– Вот-вот! – подхватывает Ваня. – Ты сам сказал, что тебя выбрали из-за внешности.

– Полковник ВВС… – тянет Володя. – Там только и делают, что торгуют мальчиками, это все знают.

– А ты что думаешь, Вася? – спрашиваю я.

Вася пожимает плечами и предлагает сыграть в покер. Первую партию я проигрываю. Вася забирает мою взятку и решает высказать мудрое суждение:

– Думаю, тебе лучше помочь нам вырыть подземный ход.

Я не могу сдержаться:

– Мы никогда его на закончим! Год пройдет, а мы так и будем копаться на одном и том же месте!

Скоро я перестану быть сиротой. Скоро у меня появится настоящая семья. Мои дружки уже принадлежат прошлому. Расставание будет тяжелым, но чем раньше я оборву связи с тремя «В», тем лучше.

Теперь, когда у меня появился настоящий папа, у меня осталось одно желание: выйти отсюда.





55. Энциклопедия




КАК ОТСЮДА ВЫЙТИ? Загадка: как соединить эти девять точек четырьмя линиями, не отрывая карандаш от бумаги?





Решение:





Его часто не находят, потому что наша мысль не выходит за территорию рисунка. Но условия не выходить нет!

Отсюда мораль: чтобы понять систему, надо… от нее отвлечься.

Эдмонд Уэллс,

Энциклопедия Относительного и Абсолютного Знания, том IV.





56. Пападопулос





Эдмонд Уэллс объявляет, что пришел конец любой загадочности. И верно, его загадки ничего не стоит разгадать.

Его Улисс Пападопулос – монах-отшельник. Он построил дом, натащил туда провианта, чтобы хватило до конца его дней, и замуровал дверь.

Свое убежище он расположил с умом – на одном из самых удаленных и самых высоких пиков Андских гор, недалеко от Куско, что в Перу.

Там Улисс Пападопулос медитирует и пишет. Это человечек с черной курчавой бородой, с отросшими ногтями, плохо заботящийся о чистоте тела. Когда десять лет живешь затворником в келье площадью в двадцать квадратных метров, то перестаешь следить за одеждой и за гигиеной. Зачем, если единственные твои гости – пауки?

Монах занят записью последнего афоризма Эдмонда Уэллса, когда к нему наведываемся мы. Афоризм гласит, что, чтобы понять систему, надо от нее отвлечься. Моего друга Рауля это утверждение приводит в восторг. Не этим ли самым занимаемся мы? При нашем приближении Пападопулос резко прекращает строчить.

– Кто здесь?

Холодный душ! Смертный раскрыл наше присутствие! Скорее за шкаф!

Он принюхивается.

– Я вас чую. Вы ведь здесь?

Этот человечек – несравненный медиум. Он вертится на месте, как кот, унюхавший мышь.

– Я чувствую, что вы здесь, святой Эдмонд.

Мы силимся унять свечение наших аур.

– Вы здесь, святой Эдмонд. Я это знаю и чувствую.

Если бы я знал, что превращусь в ангела, страшащегося смертных…

– Я давно вас дожидаюсь, – бормочет писарь. – Одно дело – абсолютное знание, и совсем другое – одиночество…

Мы с Раулем боимся шелохнуться.

– Это я только с виду мистик. У каждого есть предел. Вы пообещали диктовать все, что я пожелаю записать. С тех пор по утрам моя голова, ясное дело, полна текстов, но как же насчет того, чтобы вас увидеть?

Мы старательно ежимся.

– Готово! – восклицает он. – Я вас обнаружил, святой Эдмонд!

Он подскакивает к шкафу, силится опрокинуть его на себя, потом так же внезапно передумывает и отпрыгивает в центр комнаты.

– Раз вы так, я увольняюсь! – гневно провозглашает он. – Извините, но такое неуважение совершенно недопустимо.

В страшном волнении греческий монах хватает огромную деревянную колотушку и обрушивает ее на камни, которыми когда-то замуровал дверь.

Из-за нас писарь решил прекратить свое затворничество! Я пихаю Рауля Разорбака локтем:

– Надо ему помешать. Эдмонд Уэллс никогда нам этого не простит!

– Сюда, бескрайний мир! Ко мне, красавицы! – истошно орет бедняга. – Я отказываюсь от обета целомудрия! От всего отказываюсь, в том числе и от обета молчания! Молитвам тоже конец! Раскрываю объятия ресторанам и дворцам, подлинной жизни!

Каждый выкрик он сопровождает ударом колотушкой.

– Потратить десять лет жизни на запись философских афоризмов – благодарю покорно! Удосужились меня навестить – и ни здрасьте, ни прощай! Нет уж, хорошенького понемножку. Религия – капкан для желторотых послушников. Ну и простофиля же я: стоило появиться светящейся фигуре с просьбой засесть в одиночестве в горах и записывать ее мысли, как я тороплюсь повиноваться!

– Один из нас должен себя обнаружить, – говорю я.

– Вот и давай, – отвечает Рауль.

– Нет, ты давай.

От души размахивая своей колотушкой, монах горланит песню группы Pink Floyd – The Wall:

– We don’t need your education…[2]

По келье пулями разлетаются осколки камней, пыль стоит столбом. Я выталкиваю Рауля из-за шкафа. Монах застывает на месте: увидел! Он – настоящий одаренный медиум. Он в ошеломлении валится на колени и судорожно сплетает пальцы.

– Явление, наконец-то! – бормочет он себе в бороду.

– Оно самое, – подтверждает Рауль, для пущего эффекта заставляя свою ауру переливаться всеми цветами.

Горе-комедиант! Но на первом месте у него – радость оттого, что его разглядел человек из плоти и крови. Улисс Пападопулос истово осеняет себя крестными знамениями. Судя по всему, мы сильно впечатляем смертных, когда попадаемся им на глаза. Мне тоже охота предстать перед отшельником, чтобы удвоить эффект, но тот и без меня уже на грани апоплексического удара. Крестясь с удвоенной скоростью, он валится Раулю в ноги.

– Да уж… действительно… – лепечет мой друг, выигрывая время. – Ясное дело… уж конечно… вот он я.