Имя врага

Медленно, словно старик с больной спиной, двигался Емельянов вверх по лестнице. Непривычно для себя останавливался на каждой лестничной клетке. Не смотрел вниз.

Снизу слышались голоса. Дом продолжать жить своей обычной, до боли знакомой жизнью. Для всех. Но только не для него. Емельянов знал, что эта жизнь больше никогда не будет для него прежней. И от бессилия, словно он был диким зверем, ему хотелось выть на луну.

Но всякий путь, насколько бы ни был тяжел, рано или поздно подходит к концу. В конце лестницы Емельянова ждала знакомая дверь. Как всегда, она была приоткрыта. Очевидно, человек, к которому он шел, был в курсе, что он придет. Едва опер появился в длинном коридоре коммунальной квартиры, моментально услышал громкие голоса.

Вернее, голос был один — раскатистый, вульгарный, пронзительный. И грубая площадная брань гремела на всю квартиру.

Скандал был на кухне. Появившись в дверях, Емельянов сразу узнал знакомую спину. Стеклов стоял лицом к толстой, вульгарной бабище лет пятидесяти и молчал.

Тетка изрыгала мат. Из густо накрашенного рта вылетали выражения, от которых покраснели бы грузчики с Привоза. Упершись кулаками в бока, она орала изо всех сил. По редким человеческим словам, пробивавшимся через поток этой грязи, Емельянов понял, что причиной скандала была собака инвалида.

Тетка ни в коем случае не желала терпеть собаку в коммунальной квартире и теперь вываливала на Стеклова все черное дно своей отсутствующей, античеловечной души. Емельянов резко шагнул в кухню и громко произнес:

— Милиция! Что здесь происходит?

Тетка моментально заткнулась. Очевидно, она была наслышана о частом появлении милиции в их коммунальной квартире. И, как большинству обыкновенных людей, милиция внушала ей ужас. Фыркнув что-то неразборчивое, она ретировалась с поля боя со скоростью, явно необычной для ее солидной комплекции.

Горько усмехаясь, Стеклов провел гостя в свою комнату.

— Что она от вас хотела? Это всегда здесь так? — расстроился Емельянов.

— Хотела, чтобы я избавился от собаки. Но я скорей избавлюсь от нее. Так я это ей и сказал, — Стеклов тяжело вздохнул. — Советская коммуна… Никто в мире не поймет специфики этого ужаса. А большинство населения живут в таком аду каждый день.

Емельянов молчал. Ему повезло жить в отдельной квартире, но он прекрасно понимал чувства Стеклова. Представить себе день за днем жизнь на одной кухне с такой теткой — даже ад, по сравнению с этим, выглядел привлекательней.

— Придется съезжать, — вздохнул Стеклов, — завтра обращусь к маклеру, и снова придется начинать процедуру обмена. Как же я устал…

— Кем она работает, эта тварь? — спросил Емельянов. — Торгует на Привозе?

— Вы не поверите! — Стеклов улыбнулся. — Она — врач-терапевт в районной поликлинике. Дитя народа. Да здравствует Советский Союз!

Емельянов промолчал. Еще день назад он обязательно возразил бы на эту колкую реплику. Но теперь ему нечего было сказать.

— Ладно, — Стеклов передернул плечами, — забудем об этом. Я знаю, зачем вы пришли. Правда. Довольно страшная правда, с которой нельзя справиться в одиночку.

— И вместе тоже нельзя справиться, — Емельянов без сил опустился на продавленный диван. — Я ничего не могу сделать. Вообще ничего. Это меня убивает.

В комнате повисло напряженное молчание. Стеклов молча достал из буфета бутылку «Столичной» и две стопки.

— Выпьем. Поговорим.

Выпили. Емельянов тут же ощутил во рту горечь.

— Я ничего не могу сделать, — в который раз повторил он.

— Можно искать выход. Можно устроить ловушку, — Стеклов пытался его приободрить, но голос его явно звучал неуверенно.

— Нет, — Емельянов покачал головой, — выхода не существует, потому что операм из угрозыска запрещено арестовывать сотрудников КГБ.

— Говори, — Стеклов решительно стукнул по столу кулаком, — но говорить ты можешь? Говори! Расскажи мне все! Скажи, как узнал. Это единственное, что может тебя спасти. Не молчи! Говори мне! Говори всю правду! Все то, как оно есть. Это выход. Ты понимаешь? — Сам не замечая, он перешел на ты.

Емельянов понимал. Собственно, за этим он и шел к Стеклову — за поддержкой, за пониманием. За спасением. Залпом выпив подряд две рюмки водки, Емельянов начал говорить.

Спецоперация КГБ, которая планово проводилась с 1965 года, была нацелена на то, чтобы подмять под себя воров в законе и установить контроль над криминалитетом. Над тем самым криминалитетом, который полностью отбился от рук спецслужб после окончания войны.

Воры стали враждебны. В государстве, привыкшем действовать исподволь, было решено вновь вернуть в правильное русло огромный класс, который следовало задавить.

Для этой цели был создан специальный отдел. Возглавил его очень опытный сотрудник, бывший опер, который прибыл из другого города. Он быстро нашел нужные концы и принялся давить на нескольких крупных воров сразу. И первым в этой операции вышел на Паука.

Паук терял свою власть. На его место пытались прийти новые воры. В третий раз Паук загремел в тюрьму по глупости. А он привык жить хорошо. И когда сотрудник КГБ, обрабатывавший его в тюрьме, предложил ему деньги и относительную свободу, Паук задумался. Деньги он любил.

Выйдя из тюрьмы, Паук пустился в разгул. У него было очень много знакомых среди крупных лидеров фарцы, так как Паук очень любил хорошо одеваться.

И вот однажды он услышал, что есть люди, которые проблеме его — утрате влияния и контроля — могут помочь. Для этого надо всего лишь заплатить много денег и поприсутствовать на черной мессе. Паук не был суеверен. Он был вором, и догадывался, когда воруют и обманывают. Но тут он попал врасплох.

Неизвестно, кто первым рассказал ему о церкви Сатаны. Это не имело значения, по большому счету. Паук любил рисковать. И решил провести эксперимент. Тем более, что новое учение, пришедшее из самой Америки, стремительно набирало последователей. Это было немудрено. Если ради яркого иностранного пакета из супермаркета люди готовы были нарушить уголовный кодекс и пойти на преступление, то что уж тут говорить о взгляде на жизнь?

Новое учение дарило свободу. Ту самую свободу, о которой невозможно было даже помыслить! И было доступно только богатым. То есть налицо было и явное социальное разделение, что очень привлекало Паука. Впервые в жизни он имел возможность почувствовать себя элитой. Он, изгой, получал возможность, которая была недоступна большинству. А все остальное — детали, они не имели никакого значения.

Паук догадывался, что новое учение может полностью находиться под контролем КГБ. Он был умным человеком. Но все равно решил попробовать.

Однако Паук ошибался. Внедрение сатанизма детям партийной номенклатуры брало свое начало совершенно в другом месте.


Под видом сотрудника госбезопасности действовал бывший фашист, немецкий диверсант, чудом уцелевший после войны, обросший новыми связями. После войны он довольно успешно предложил свои услуги иностранной разведке. И внедрение новой идеологии было спецоперацией, разработанной специально для того, чтобы собрать компромат на партийных шишек, чьи детки участвовали в оргиях. Влиять на них и держать под контролем, на коротком поводке. Тем более, что парочка таких вот деток действительно посещал в Штатах сатанинские мессы в Сан-Францизско и в Голливуде, в доме Антона Ла Вея. И находилась целиком и полностью под влиянием этой идеологии.

Скрипач Семен Лифшиц узнал правду совершенно случайно, через Анатолия Нуна, своего близкого друга, который на закрытой вечеринке познакомился с девушкой, принадлежащей к верхушке сатанинской секты. За Лифшицем следил тот самый двойной агент, который и ткал страшный план.

Скрипач собирался бежать на запад, а значит, стать угрозой для агента, который его разрабатывал. Если бы Лифшицу удалось бежать, а к этому все шло, то в КГБ началось бы служебное расследование, и могло раскрыться абсолютно все. И искусственное создание сатанинской секты, и Паук, который был близким другом Семы.

После концерта Лифшиц встречался с сотрудником КГБ, который за ним следил. Из угроз понял, что его план раскрыт. Очевидно, на встрече диверсант умудрился дать Лифшицу наркотики. Дома, с горя, скрипач напился. Алкоголь усугубил реакцию. Скрипач покончил с собой.

А синяки остались на его теле потому, что, находясь в невменяемом состоянии, он не мог забраться на подоконник и несколько раз с него падал. Это доказательство того, что решение о самоубийстве было не ясным и осознанным. Его заставили.

Что же могло так сильно подавить волю Лифшица, настолько сильно травмировать его психику, чтобы тот полез к бутылке и осознал бессмысленность своей жизни? Смерть Паука.

Диверсант рассказал ему о том, как расправились с Пауком. И Сема прекрасно знал, что будет следующим.

Паук же подписал свой смертный приговор тем, что участвовал в сатанинской мессе. Он не должен был туда попадать.

То, что Паук ходил в странное место и в какое-то непонятное общество, не мог не знать его правая рука, вор Дато. Когда после исчезновения Паука он решил пойти по его стопам, то просто разделил судьбу своего друга. С той только разницей, что Дато не отравили, как Паука, а принесли в жертву в катакомбах, на алтаре черной мессы.

По причине близких отношений со скрипачом погибла и Римма Веллер. Сема назвал ей имя того сотрудника КГБ, который ходил за ним по пятам. Во время облавы на сатанинскую секту Римму взяли вместе со всеми остальными членами общества. Ее арестовали, несмотря на то что она не была сатанисткой, а ее наняли просто для «украшения», для создания необходимого антуража для оргии. Очевидно, во время допроса в кабинете сотрудника госбезопасности Римма что-то брякнула о скрипаче. Именно там она и получила яд. А уже после того, как она умерла, шутник решил инсценировать самоубийство и устроить все так, как было раньше с вором Дато…

Наступило молчание. Стеклов залпом выпил рюмку водки.

— Тело Дато подкинул в комнату Семы этот диверсант, так? — спросил.

— У него были ключи. И он издевался надо мной. Меня в расчет не принял, — ответил опер.

— Ты знаешь имя этого человека? Немецкого диверсанта, который столько времени удачно маскировался под сотрудника КГБ? Знаешь имя врага?

— Знаю, — в глазах Емельянова появилась горечь и решимость, — Печерский.

— Ты уверен? — Стеклов нахмурился.

— Абсолютно. И знаешь, что убивает меня больше всего?

— Что же?

— Я не могу это доказать! Я ничего не могу сделать. Доказательств не существует. И все. Это сойдет ему с рук.

— Не сойдет, — Стеклов отвел глаза в сторону, — его поймают. Рано или поздно. Но только не ты.

— Это несправедливо! — Емельянов выпил залпом столько рюмок водки, что у него потемнело в глазах. — Я догадался об этом! Я узнал о немецкой диверсионной школе и понял, что он практиковался на тебе. Я раскрыл это! И вот так, молчать и делать вид, что ничего не произошло…

— У него большие связи. Тронешь его — погибнешь. Но рано или поздно за ним придут.

— Ты не понимаешь…

— Я дам тебе один совет. Не разрывай свою душу в клочья из-за того, что ты не можешь изменить. Это закон жизни. Пей. Тебе нужно забыться.

В эту ночь Емельянов остался ночевать у Стеклова. Они пили до тех пор, пока обоих не укутала темнота. Падая на продавленный диван абсолютно без сил, Емельянов стремительно погружался в темную бездну.

Однако забвение оказалось обманчивым. Очень скоро к нему пришли видения — реалистичные, как никогда. Они закружили его, заметали по улицам мертвого, опустевшего города так, как ветер сметает опавшие листья. И снились ему яркие, радужные сны — ручной лев, гуляющий по улицам большого, красочного, живописно-цветного города…



Несколько дней спустя Стеклов сидел на скамейке Приморского бульвара. Большой серый автомобиль припарковался совсем близко к бульвару, в переулке Чайковского. За рулем был Печерский. Заперев машину, он стремительно пересек бульвар и опустился на скамейке рядом.

— Я сделаю тебе подарок, — сказал Стеклов, — я его нашел.

— Каким образом? — Печерский сжал руки в кулаки.

— Через этого мальчика, Емельянова. Он так старательно шел по следу. Выводы его, в целом, были правильные. Он решил, что немецкий диверсант — ты.

— Как смешно, — в голосе Печерского прозвучал лед.

— Видишь, как правильно мы сделали, когда подкинули тело вора Дато на завод? — улыбнулся Стеклов. — А это, между прочим, было моей идеей!

— Неужели этот идиот поверил, что ты нашел тело вора в комнате скрипача? — хмыкнул Печерский.

— Это уже не имеет значения. Главное то, что я нашел того, кого ты ищешь столько времени. Но я не отдам тебе его просто так. За то, что я назову его имя и объясню, почему бывший фашист, так тщательно замаскированный, что никто никогда не узнал бы о его существовании, выдал себя с дикой нелепой глупостью, убив Сему Лифшица, Паука и пытаясь убить меня, ты отдашь мне одного человека. И сделаешь так, как я скажу.

— Чего ты хочешь? — спросил Печерский. — Я выполню, потому что обещал.

— Ты отдашь мне Анатолия Нуна. Сделаешь так, чтобы его выпустили из тюрьмы и поможешь ему бежать из страны. Ты прекрасно знаешь, как это сделать. Ведь это твоя работа.