Имя ветра
Часть 22 из 154 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– А имена – штука странная. Опасная штука имена! – Он пристально посмотрел на них. – Уж это-то я знаю наверняка, именно потому, что я – человек образованный. Ну а если я вдобавок чуток суеверен… – Он пожал плечами. – Что ж, это мой выбор. Я человек старый. Уж будьте ко мне снисходительны.
Отец задумчиво кивнул.
– Странно, как это я раньше не замечал, что к чандрианам все относятся одинаково? А ведь, казалось бы, я должен был это увидеть… – Он потряс головой, словно пытаясь прочистить мозги. – Однако, думаю, к именам мы можем вернуться и потом. Так о чем ты хотел поговорить?
Я собрался было незаметно улизнуть, пока меня не застукали, но то, что сказал Бен, заставило меня застыть на месте, не сделав и шага.
– Вам это, наверное, не заметно, вы ж его родители и все такое. Но ваш юный Квоут весьма способный мальчик. – Бен снова наполнил свою чашку и протянул кувшин отцу. Тот отказался. – На самом деле, «способный» – это слабо сказано. Очень, очень слабо.
Мать посмотрела на Бена поверх своей кружки:
– Ну, Бен, это любому видно, кто хоть немного с ним пообщается. Не понимаю, почему на этом следует заострять внимание. Тем более тебе.
– Мне кажется, что вы недооцениваете ситуацию, – сказал Бен, вытягивая ноги чуть ли не в самый огонь. – Скажите, легко ли он выучился играть на лютне?
Отец был, похоже, несколько удивлен столь внезапной переменой темы.
– Ну, довольно легко, а что?
– И сколько лет ему было?
Отец задумчиво потеребил бородку. В тишине, точно флейта, прозвучал голос моей матери:
– Восемь.
– Ну а теперь вспомни, как учился играть ты сам. Помнишь, сколько лет тебе было? Помнишь, с какими трудностями ты столкнулся?
Отец все теребил бородку, но вид у него сделался более задумчивый и взгляд отстраненный.
Абенти продолжал:
– Могу поручиться: он осваивал каждый аккорд, любой перебор с первого же раза, не запинаясь, не жалуясь. А если он и ошибался, то не более одного раза, верно?
Отец выглядел несколько смущенным:
– Ну, в основном да, но у него же тоже были трудности, как и у любого другого. Вот аккорд ми-мажор ему не давался. У него были большие проблемы с увеличенным и уменьшенным ми-мажором…
– Да, дорогой, я тоже это помню, – мягко вставила мать, – но, мне кажется, дело было просто в маленьких ручонках. Он был все-таки еще очень мал…
– И ручаюсь, что надолго его это не остановило, – негромко сказал Бен. – У него удивительные руки; моя мать назвала бы это «руки волшебника».
Отец улыбнулся:
– Ну да, руки у него от матери, тонкие, но сильные. То, что надо, чтобы горшки выскребать, а, женщина?
Мать шлепнула его, потом поймала за руку, развернула его кисть и показала Бену.
– Руки у него от отца: изящные и ласковые. То, что надо, чтобы соблазнять господских дочек!
Отец попытался было возразить, но она его не слушала.
– С такими глазами и руками ни одна женщина на свете не сможет чувствовать себя в безопасности, когда он начнет охотиться за дамами!
– Ухаживать, дорогая, ухаживать!
– Смысл тот же, – пожала она плечами. – Охота здесь идет, охота там, и, право, я жалею честных дам, что непреложно помнят о законе и убежать сумели от погони.
Она снова приникла к отцу и положила его руку себе на колени. Она слегка склонила голову набок, он уловил намек, наклонился и поцеловал ее в уголок губ.
– Воистину! – воскликнул Бен, воздев кружку.
Отец обнял ее свободной рукой и сжал за плечи.
– И все равно, Бен, не пойму, к чему ты клонишь.
– Он все делает именно так: стремительно, как удар бича, и почти безошибочно. Могу поручиться: он знает все песни, что ты когда-либо ему пел. Он лучше меня знает, что где лежит у меня в фургоне.
Он снова взял бутыль и открыл пробку.
– Однако дело не только в хорошей памяти. Он соображает! До половины из того, что я только собирался ему показать, он уже дошел сам, своим умом.
Бен подлил пива моей матери.
– Ему одиннадцать лет. Вы когда-нибудь встречали мальчика его возраста, который разговаривал бы так, как он? Конечно, в значительной степени это связано с тем, что он растет в столь просвещенной атмосфере, – Бен указал на фургоны. – Но все же обычно самые глубокие мысли одиннадцатилетних мальчиков сводятся к тому, как ловчей играть в камушки и оттаскать кошку за хвост.
Мать рассмеялась звонким, как колокольчик, смехом, однако лицо Абенти осталось серьезным.
– Это правда, сударыня. У меня бывали ученики намного старше, которые были бы в восторге, если бы добились хотя бы половины того, чего добился он. – Он ухмыльнулся. – Будь у меня его руки и хотя бы четверть его ума, через год я бы уже ел на серебре!
Воцарилась тишина. Мать негромко сказала:
– Я помню, когда он был младенцем, только-только учился ходить – как он смотрел, как он смотрел вокруг! Ясными, блестящими глазами, как будто весь мир хотел вобрать.
Голос у нее слегка дрогнул. Отец прижал ее к себе, и она опустила голову ему на грудь.
На этот раз молчание длилось дольше. Я уже было подумывал убраться прочь, но тут отец нарушил тишину:
– И что же ты советуешь делать?
В его голосе слышалась легкая озабоченность и отцовская гордость одновременно.
Бен мягко улыбнулся:
– Да ничего особенного. Просто подумайте о том, что вы можете ему предложить, когда придет время выбирать. Он оставит след в мире как один из лучших!
– Лучших в чем? – буркнул отец.
– В чем угодно, в том, что он выберет. Если он останется здесь – не сомневаюсь, он сделается новым Иллиеном.
Отец улыбнулся. Для актеров Иллиен – истинный герой. Единственный эдема руэ, который сумел по-настоящему прославиться и оставить след в истории. Все наши древнейшие и лучшие песни принадлежат ему.
Более того, если верить легендам, в свое время Иллиен заново изобрел лютню. Иллиен сам был лютнистом, и именно он преобразовал архаичный, хрупкий, неуклюжий придворный инструмент в восхитительную, универсальную семиструнную актерскую лютню, на которой мы играем в наше время. В тех же легендах говорится, что на лютне самого Иллиена струн было восемь.
– Иллиен… Эта мысль мне нравится, – сказала мать. – И короли будут приезжать за много миль, чтобы послушать моего маленького Квоута!
– Он будет останавливать своей игрой трактирные потасовки и пограничные войны! – улыбнулся Бен.
– И дикие бабы станут садиться ему на колени и класть сиськи ему на голову! – с энтузиазмом добавил отец.
Ненадолго воцарилось ошеломленное молчание. Потом мать медленно и подчеркнуто произнесла:
– Полагаю, ты хотел сказать, «дикие звери станут класть головы ему на колени»?
– В самом деле?
Бен кашлянул и продолжал:
– Если он решит сделаться арканистом, думаю, годам к двадцати четырем он получит должность при дворе. Если ему взбредет на ум стать торговцем, не сомневаюсь, что под старость он будет владеть половиной мира.
Отец насупил брови. Бен усмехнулся:
– Ну, насчет последнего можешь не беспокоиться. Для торговца он чересчур любопытен.
Бен помолчал, словно тщательно обдумывая то, что собирался сказать дальше.
– Его примут в университет, знаете ли. Разумеется, не прямо сейчас, много лет спустя. Моложе семнадцати туда не берут, но я не сомневаюсь, что…
Остального я уже не слышал. В университет! Университет к тому времени сделался для меня чем-то вроде двора Фейе, сказочным местом, о котором можно только мечтать. Школа размером с небольшой город! Десятью десять тысяч книг! Люди, знающие ответ на любой вопрос, который я мог бы задать…
Когда я снова обратил внимание на них, все молчали.
Отец смотрел на мать, угнездившуюся у него под мышкой:
– Ну что, женщина? Ты, часом, не с каким-нибудь залетным богом переспала двенадцать лет тому назад? Это могло бы разрешить нашу загадку!
Она шутливо шлепнула его, а потом ее лицо сделалось задумчивым:
– Ну, если так подумать, двенадцать лет тому назад ко мне и впрямь явился один мужчина… Он связал меня поцелуями и оплел своей песней. Он лишил меня девичьей чести, украл и увез с собой. – Она помолчала. – Но он не был рыжий. Нет, вряд ли это он!
Она лукаво улыбнулась отцу. Тот, похоже, немного смутился. Она поцеловала его. Он поцеловал ее в ответ.
Мне нравится вспоминать их именно такими. Я тайком убрался прочь. В голове у меня вертелись мысли об университете.
Глава 13
Отец задумчиво кивнул.
– Странно, как это я раньше не замечал, что к чандрианам все относятся одинаково? А ведь, казалось бы, я должен был это увидеть… – Он потряс головой, словно пытаясь прочистить мозги. – Однако, думаю, к именам мы можем вернуться и потом. Так о чем ты хотел поговорить?
Я собрался было незаметно улизнуть, пока меня не застукали, но то, что сказал Бен, заставило меня застыть на месте, не сделав и шага.
– Вам это, наверное, не заметно, вы ж его родители и все такое. Но ваш юный Квоут весьма способный мальчик. – Бен снова наполнил свою чашку и протянул кувшин отцу. Тот отказался. – На самом деле, «способный» – это слабо сказано. Очень, очень слабо.
Мать посмотрела на Бена поверх своей кружки:
– Ну, Бен, это любому видно, кто хоть немного с ним пообщается. Не понимаю, почему на этом следует заострять внимание. Тем более тебе.
– Мне кажется, что вы недооцениваете ситуацию, – сказал Бен, вытягивая ноги чуть ли не в самый огонь. – Скажите, легко ли он выучился играть на лютне?
Отец был, похоже, несколько удивлен столь внезапной переменой темы.
– Ну, довольно легко, а что?
– И сколько лет ему было?
Отец задумчиво потеребил бородку. В тишине, точно флейта, прозвучал голос моей матери:
– Восемь.
– Ну а теперь вспомни, как учился играть ты сам. Помнишь, сколько лет тебе было? Помнишь, с какими трудностями ты столкнулся?
Отец все теребил бородку, но вид у него сделался более задумчивый и взгляд отстраненный.
Абенти продолжал:
– Могу поручиться: он осваивал каждый аккорд, любой перебор с первого же раза, не запинаясь, не жалуясь. А если он и ошибался, то не более одного раза, верно?
Отец выглядел несколько смущенным:
– Ну, в основном да, но у него же тоже были трудности, как и у любого другого. Вот аккорд ми-мажор ему не давался. У него были большие проблемы с увеличенным и уменьшенным ми-мажором…
– Да, дорогой, я тоже это помню, – мягко вставила мать, – но, мне кажется, дело было просто в маленьких ручонках. Он был все-таки еще очень мал…
– И ручаюсь, что надолго его это не остановило, – негромко сказал Бен. – У него удивительные руки; моя мать назвала бы это «руки волшебника».
Отец улыбнулся:
– Ну да, руки у него от матери, тонкие, но сильные. То, что надо, чтобы горшки выскребать, а, женщина?
Мать шлепнула его, потом поймала за руку, развернула его кисть и показала Бену.
– Руки у него от отца: изящные и ласковые. То, что надо, чтобы соблазнять господских дочек!
Отец попытался было возразить, но она его не слушала.
– С такими глазами и руками ни одна женщина на свете не сможет чувствовать себя в безопасности, когда он начнет охотиться за дамами!
– Ухаживать, дорогая, ухаживать!
– Смысл тот же, – пожала она плечами. – Охота здесь идет, охота там, и, право, я жалею честных дам, что непреложно помнят о законе и убежать сумели от погони.
Она снова приникла к отцу и положила его руку себе на колени. Она слегка склонила голову набок, он уловил намек, наклонился и поцеловал ее в уголок губ.
– Воистину! – воскликнул Бен, воздев кружку.
Отец обнял ее свободной рукой и сжал за плечи.
– И все равно, Бен, не пойму, к чему ты клонишь.
– Он все делает именно так: стремительно, как удар бича, и почти безошибочно. Могу поручиться: он знает все песни, что ты когда-либо ему пел. Он лучше меня знает, что где лежит у меня в фургоне.
Он снова взял бутыль и открыл пробку.
– Однако дело не только в хорошей памяти. Он соображает! До половины из того, что я только собирался ему показать, он уже дошел сам, своим умом.
Бен подлил пива моей матери.
– Ему одиннадцать лет. Вы когда-нибудь встречали мальчика его возраста, который разговаривал бы так, как он? Конечно, в значительной степени это связано с тем, что он растет в столь просвещенной атмосфере, – Бен указал на фургоны. – Но все же обычно самые глубокие мысли одиннадцатилетних мальчиков сводятся к тому, как ловчей играть в камушки и оттаскать кошку за хвост.
Мать рассмеялась звонким, как колокольчик, смехом, однако лицо Абенти осталось серьезным.
– Это правда, сударыня. У меня бывали ученики намного старше, которые были бы в восторге, если бы добились хотя бы половины того, чего добился он. – Он ухмыльнулся. – Будь у меня его руки и хотя бы четверть его ума, через год я бы уже ел на серебре!
Воцарилась тишина. Мать негромко сказала:
– Я помню, когда он был младенцем, только-только учился ходить – как он смотрел, как он смотрел вокруг! Ясными, блестящими глазами, как будто весь мир хотел вобрать.
Голос у нее слегка дрогнул. Отец прижал ее к себе, и она опустила голову ему на грудь.
На этот раз молчание длилось дольше. Я уже было подумывал убраться прочь, но тут отец нарушил тишину:
– И что же ты советуешь делать?
В его голосе слышалась легкая озабоченность и отцовская гордость одновременно.
Бен мягко улыбнулся:
– Да ничего особенного. Просто подумайте о том, что вы можете ему предложить, когда придет время выбирать. Он оставит след в мире как один из лучших!
– Лучших в чем? – буркнул отец.
– В чем угодно, в том, что он выберет. Если он останется здесь – не сомневаюсь, он сделается новым Иллиеном.
Отец улыбнулся. Для актеров Иллиен – истинный герой. Единственный эдема руэ, который сумел по-настоящему прославиться и оставить след в истории. Все наши древнейшие и лучшие песни принадлежат ему.
Более того, если верить легендам, в свое время Иллиен заново изобрел лютню. Иллиен сам был лютнистом, и именно он преобразовал архаичный, хрупкий, неуклюжий придворный инструмент в восхитительную, универсальную семиструнную актерскую лютню, на которой мы играем в наше время. В тех же легендах говорится, что на лютне самого Иллиена струн было восемь.
– Иллиен… Эта мысль мне нравится, – сказала мать. – И короли будут приезжать за много миль, чтобы послушать моего маленького Квоута!
– Он будет останавливать своей игрой трактирные потасовки и пограничные войны! – улыбнулся Бен.
– И дикие бабы станут садиться ему на колени и класть сиськи ему на голову! – с энтузиазмом добавил отец.
Ненадолго воцарилось ошеломленное молчание. Потом мать медленно и подчеркнуто произнесла:
– Полагаю, ты хотел сказать, «дикие звери станут класть головы ему на колени»?
– В самом деле?
Бен кашлянул и продолжал:
– Если он решит сделаться арканистом, думаю, годам к двадцати четырем он получит должность при дворе. Если ему взбредет на ум стать торговцем, не сомневаюсь, что под старость он будет владеть половиной мира.
Отец насупил брови. Бен усмехнулся:
– Ну, насчет последнего можешь не беспокоиться. Для торговца он чересчур любопытен.
Бен помолчал, словно тщательно обдумывая то, что собирался сказать дальше.
– Его примут в университет, знаете ли. Разумеется, не прямо сейчас, много лет спустя. Моложе семнадцати туда не берут, но я не сомневаюсь, что…
Остального я уже не слышал. В университет! Университет к тому времени сделался для меня чем-то вроде двора Фейе, сказочным местом, о котором можно только мечтать. Школа размером с небольшой город! Десятью десять тысяч книг! Люди, знающие ответ на любой вопрос, который я мог бы задать…
Когда я снова обратил внимание на них, все молчали.
Отец смотрел на мать, угнездившуюся у него под мышкой:
– Ну что, женщина? Ты, часом, не с каким-нибудь залетным богом переспала двенадцать лет тому назад? Это могло бы разрешить нашу загадку!
Она шутливо шлепнула его, а потом ее лицо сделалось задумчивым:
– Ну, если так подумать, двенадцать лет тому назад ко мне и впрямь явился один мужчина… Он связал меня поцелуями и оплел своей песней. Он лишил меня девичьей чести, украл и увез с собой. – Она помолчала. – Но он не был рыжий. Нет, вряд ли это он!
Она лукаво улыбнулась отцу. Тот, похоже, немного смутился. Она поцеловала его. Он поцеловал ее в ответ.
Мне нравится вспоминать их именно такими. Я тайком убрался прочь. В голове у меня вертелись мысли об университете.
Глава 13