Именинница

— Он работает в полиции города, куда был сделан интересовавший тебя звонок. Шкодер, в Албании, туда ты и поедешь.

— И этот Латифи занимается…

— Я искал человека, которому мы можем довериться. Связался с немецким коллегой, у которого большая сеть контактов и чутье на людей куда лучше моего. Он указал мне на Латифи как на одного из немногих тамошних полицейских, которого невозможно подкупить, — первое достоинство, когда речь идет об албанских коллегах. Кроме того, он просто приятный человек, мы почти час разговаривали по телефону. Уверен, что Латифи тебе поможет.

— Что именно я должен буду сделать?

— Главное — отыскать двух человек. Во-первых, преступника, поискам которого посвящено наше неофициальное расследование и который угрожает тебе и твоей семье, чтобы заполучить свою долю на шведском рынке нелегального оружия. И еще одного мафиози, санкционировавшего убийство трех «торпед», — расследование, которым мы занимаемся официально, в нашем полицейском отделении. Я почти уверен, что это один и тот же человек, который соединяет оба наших расследования с комнаткой в доме с белым фасадом. Я хочу знать, кто он, с кем работает в Швеции. И кто убивает людей от его имени на вверенном мне участке.

Пит Хоффман сложил кожаный чехольчик с его содержимым, положил на дно наплечной кобуры и поднялся, готовый отправляться в путь.

— Подожди, — остановил его Гренс. — Это только половина задания.

— О’кей, а вторая половина?

— Ты должен найти молодую женщину, которую, когда она объявлялась в последний раз, звали Ханна Ульсон, а теперь могут звать как угодно, если она вообще жива.

— Кто она?

— Та, за которую я очень переживаю.

— Из твоего другого расследования, о котором ты не хочешь говорить?

— Да. Главное для тебя — найти убийцу, именно так ты должен расставить приоритеты. Но, кроме того, буду благодарен, если на месте ты посмотришь материалы полицейских расследований с неопознанными женскими трупами и сопоставишь с информацией, которую найдешь здесь, — с этими словами Гренс выложил на стол третий конверт.

— Обрати особое внимание на приметы внешности, которые остаются неизменными — рост, цвет глаз, размер обуви, зубы, шрам после удаления аппендикса и тому подобное.

Тут Хоффман поднялся, но Гренс снова его остановил.

— И еще одно.

— Что?

— Зофия, дети. Я хочу знать, где ты их прячешь.

— Зачем?

— Я могу их защитить, пока ты будешь в отъезде.

Хоффман давно взял за правило рассчитывать только на себя. Оставаться одиночкой, — пока обстоятельства не вынудили его довериться комиссару Эверту Гренсу.

Только не в этом вопросе.

— Нет.

— Нет?

— Я знаю, что между нами не должно быть недомолвок, Гренс. Но это оставь мне.

— Мы должны доверять друг другу, Хоффман, при всей нашей подозрительности.

— Во всем, кроме этого.

— Только при таком условии наше кратковременное сотрудничество будет успешным.

— Сожалею, но только после того, как узнаешь, кто из ваших продался.

Его взгляд ясно давал понять, что Хоффман не намерен и дальше спорить на эту тему. Опытный следователь, Гренс знал, как это бывает, когда заданный вопрос уводит гораздо дальше, чем ответ, на который рассчитываешь. И пока комиссар допивал последнюю за этот вечер чашку кофе, Пит Хоффман успел сбежать по лестнице и остановить на улице свободное такси. Через двенадцать минут он был в западном Сёдермальме, в ателье, где его уже ждала знакомая гримерша, — с улыбкой, в которой можно было утонуть.

— Спасибо, что смогли обернуться так быстро.

— Это же срочно, как всегда.

— Как всегда.

Она уже выкатила ростовое зеркало на середину комнаты. На этот раз встреча с самим собой не стала для Хоффмана таким потрясением, как несколько дней назад. Он начинал привыкать к этому обрюзгшему бухгалтеру.

— Куда едете, Пит? Меня больше волнуют погодные условия — температура, влажность и тому подобное.

— Жара, как и здесь. Хотя, я думаю, для тех мест это нормально.

— И мы оставляем все как есть? Отечные веки, кривой нос с большими ноздрями, обвисшие щеки, подбородок и живот?

— Да, все как есть.


Устраиваясь в кресле, Пит подумал о том, как ему хотелось бы избежать всего этого — липкой массы, которую сейчас размажут по лицу, и гипсовых полосок, которые так долго затвердевают. При помощи слепков, оставшихся с его прошлого посещения, гримерша успела подготовить детали новой маски. Части прежнего лица отлипли под воздействием смывающего средства, после чего мастер наклеила новые. Проверила веки — они держались так же прочно, как щеки и подбородок.

— Так вы проходите еще некоторое время. Ваш живот стал еще чуть больше, поэтому в пакете две новые рубашки. И еще баночка клея на всякий случай. Проверяйте все как можно чаще. Этого не должно случиться, но на жаре, тем более если будете активно двигаться…

Следующая поездка в такси завершилась на бензозаправке близ Хаммарбю. Именно там Хоффман попросил водителя его высадить, в полутора километрах от дома. Это расстояние он преодолевал осторожно, то и дело озираясь на предмет возможной слежки. И вот он стоял здесь, на другой стороне улицы, в двадцати пяти метрах от тех, чьими жизнями дорожил больше, чем своей собственной. И снова чувствовал подступавшую к сердцу ярость, — совсем как в тот вечер, когда обнаружил младшего сына играющим с ручной гранатой, — ярость, от которой его начинало трясти.

Именно она и заставила Пита достать телефон. Он должен был позвонить, но не Зофии, до которой мог бы добежать в два прыжка. Возможно, это и приглушило бы тоску на некоторое время, но потом сделало бы ее еще более невыносимой. Нет, лучше поговорить с тем, кто может их видеть.

— Так поздно, босс? Что-нибудь случилось?

— Я уезжаю на несколько дней… так, небольшая поездка. Хотел удостовериться, что у наших новых клиентов все в норме. Я имею в виду маму с тремя детьми.

Хоффман отступил на пару шагов в сторону, чтобы не попасться в глазок камеры. Энди не должен был его видеть, пусть даже в этом облике.

— Свет не горит. Спят, наверное.

— О… да… а в остальном ничего нового? Я просто подумал… ты ведь наверняка их видел. Как они выглядят? Один из мальчиков как будто вел себя беспокойно, ты говорил?

— Потом как будто успокоился. Я видел его только мельком, мальчики предпочитают держаться подальше от окон. А мама… вы не говорили с ней по поводу телефона?

— Телефона?

— Она приняла еще один вызов, я видел через окно. Какого черта, босс… как мы можем что-то гарантировать, если они не следуют нашим инструкциям? Я имею в виду…

— Это моя оплошность, Энди. Приношу свои извинения. Я забыл, но обязательно поговорю с ней. Думаю, поймет. Она производит впечатление неглупой женщины.

— И вы все еще не знаете, почему они здесь? Что с ними случилось?

— Не более того, что это как-то связано с ее мужем.

Завершив разговор, Пит Хоффман еще долго разглядывал окна и стену дома, разделявшую их с Зофией.

Скоро, совсем скоро…

05.01. (Осталось 2 дня, 17 часов и 1 минута)

Ошарашить, сбить с толку — испытанное средство мастеров допроса. Но проснуться в тюремной камере не вполне протрезвевшим, после шумного свадебного торжества, быть разбуженным с похмелья раздраженным приветствием полицейского Эверта Гренса, брошенным в четырехугольное окошко, — что может быть более неожиданным? Добавьте к этому охранников и замок, чей металлический скрежет словно распиливает мозг на две половины, а стопорные поршни острым мечом вонзаются в череп, напрочь парализуя любую мысль в самом зародыше. А потом еще этот полицейский врывается, грохоча стальной дверью, вместе с женщиной, организовавшей весь этот бедлам. После этого можно понять Душко Заравича, встретившего комиссара и его коллегу лежа на койке спиной к двери.

— Ты и я, — начал комиссар, — мы виделись семнадцать лет назад, когда я допрашивал тебя по делу об убийстве целой семьи. Понимаешь, о чем я, дьявол? И то, что я допрашивал твоих приятелей — Дейяна, Бранко и Эрмира, ты, конечно, тоже помнишь. А потом еще вашего работодателя, которого был вынужден отпустить по истечении семидесяти двух часов, чтобы он потом буквально у меня на глазах покинул страну, — поверь, такое не забывается. И тогда, Заравич, как ты тоже, конечно, помнишь, я поклялся вам и себе, что в жизни больше не пойду ни на что подобное. Я имею в виду, чтобы, поймав убийцу, отпустить его. И поэтому, если ты…

— Ты высказался?

Заравич оставался все в том же положении, спиной к полицейским. Гренс наклонился к его уху, зашипел:

— Я выскажусь только после того, как смогу задавать тебе вопросы, глядя в глаза.

Нависла пауза. В тесной камере не было ничего, кроме раковины, вмурованного в стену стола, табуретки и койки.

Несколько минут напряженного ожидания, и Заравич демонстративно медленно перевернулся на дру- гой бок.

— Говори, зачем пришел, и сматывайся.

— Смотаюсь, не беспокойся. Если, конечно, того захочу. В отличие от тебя, я могу входить и выходить отсюда, когда мне вздумается. Но сначала мы побеседуем немного. Ты, кажется, не слишком взволнован смертью своих коллег, которых перестреляли одного за другим?

— Взволнован? С какой стати?

— Уж больно быстро все произошло. Два мертвеца за одно утро, третий на следующее.

— От пуль же, не от старости. Так почему это должно меня заботить? Вот ты, комиссар, или кто ты там, сколько тебе лет?

— Трое убиты в течение суток. Между тем как четвертый как ни в чем не бывало пирует на свадьбе в белом смокинге и даже не думает об осторожности, после того как его приятели так неожиданно покинули этот мир.

— Послушай, ты! Человеку нашей профессии не дело трястись от страха.

— Да тебе, похоже, и в самом деле нечего бояться. Это ведь ты их всех перестрелял.

Душко Заравич рассмеялся. Без тени иронии или пренебрежения — от души.

— Так вот почему вы все это затеяли, чертовы копы. Ты думаешь, что это я бегаю по городу и срываю плохое настроение на своих несчастных братьях?

Эверт Гренс встретил взгляд, который мог означать что угодно.

То, что он, комиссар Гренс, сидит в тюремной камере убийцы, который подкупил одного из его коллег-полицейских и получил доступ к секретным документам.