Именинница

— Отлично. Теперь уезжай оттуда, у тебя еще два задания.

— Два? Найти Душко Заравича и задержать за что угодно на семьдесят два часа — вот все, что ты говорил.

— Я говорил это, и Заравич должен сидеть за решеткой до наступления полуночи. Тогда руки у того, кто может больше, чем мы с тобой, будут развязаны. Но буквально только что появилось кое-что еще. Работенка, которую я хотел бы тоже поручить тебе…

— Вот как?

— Речь пойдет об Эрике Вильсоне.

— Что-что?

— Он что-то скрывает.

— Каждый из нас что-то скрывает.

— Да, но далеко не каждый скрывает нечто, связанное со взломом полицейского отделения.

В трубке стало тихо. Гренс слышал дыхание Марианны Хермансон и топот криминалистов по лестнице на заднем плане. Где-то рядом судмедэксперт негромко начитывал на диктофон рапорт.

— Ты еще здесь, Хермансон?

— Что ты такое сказал, Эверт? Что наш с тобой шеф взломал собственный кабинет?

— Я сказал только, что он причастен к пропаже секретных бумаг, похищенных из отделения. Документов, которые могут стоить жизни не одному человеку.

— Что за документы? Что за люди?

— Большего я тебе пока сказать не могу.

— Но ты можешь по телефону обвинять начальника отдела в совершении преступления, означающего как минимум отставку. Ты знаешь Вильсона, Эверт, он в жизни не совершал преступлений. Не больше, чем мы с тобой.

— Ну, может, не он сам, а кто-то, кого он покрывает. Мне кажется, нашего шефа использовали.

— Как использовали?

— У него ведь новый роман, он в этом признался. Да ты наверняка и сама это заметила. Не странно ли, что это совпало с пропажей секретных документов из его кабинета? Никто не смог бы проникнуть туда без его помощи, будь то намеренной или по неосторожности. Думаю, здесь ты со мной согласишься. Вильсон отказался обсуждать со мной это, как я на него ни давил. И все же я должен это знать, Хермансон. Поручаю тебе как следует присмотреться к коллегам и составить список подозреваемых. Кто из наших недавно развелся? Кто одинок? Кто несчастлив в семейной жизни настолько, чтобы завести любовника на стороне?

Тишина. Где-то на заднем плане коллеги обсуждали сорта угольного порошка для снятия отпечатков пальцев. Или же Гренс вообразил себе все это? Ему не нужно было вслушиваться в фоновые звуки, чтобы знать, что происходит сейчас на месте преступления.

— Послушай, я не шпионю за коллегами. И я хочу, чтобы ты, Эверт, уяснил себе еще одну вещь — никогда не проси меня играть двойную игру за спиной тех, кто работает с нами в одном коридоре, потому что я не стану этого делать, пусть даже и по приказу своего непосредственного начальника. Ты понял меня, Эверт?

Гренсу нравилось, когда Хермансон закусывала удила, она была одна из немногих, кто осмеливался ему перечить. Но на этот раз что-то его смутило. Гренс знал Хермансон. Для нее не имел значения ранг нечистоплотного начальника, тем более переметнувшегося на сторону противника. То, что комиссар услышал сейчас, было на нее непохоже.

Только он собирался сказать об этом, Хермансон его опередила.

— И еще одно, Эверт. Если ты хочешь, чтобы я арестовала человека, сама не зная за что, в то время как ты сам будешь проводить в Сёдерчёпинге допрос, о котором я также не имею ни малейшего представления, возьми на себя по крайней мере наших стажеров. Пусть Лукас и Амелия поедут с тобой, а я займусь Заравичем, о’кей?

Завершив разговор по пути к «гардеробу», оборудованному под кабинет для стажеров, Гренс поймал себя на новом неприятном чувстве, которое определил для себя как душевный дискомфорт. Оставалось только догадываться, был ли причиной тому коррумпированный коллега, взломавший сейф Эрика Вильсона, или странное поведение Марианны Хермансон.



В просторном гараже под зданием полиции в Крунуберге в любое время года сохранялась одна и та же температура. Поэтому зимой, когда над городом кружились снежные хлопья, здесь можно было согреться, а в адскую жару, вроде той, что стояла на улице сейчас, немного охладиться и подышать свежим воздухом. Эверт Гренс открыл дверцы, приглашая стажеров в машину. Лукас, который в плечах был широк так же, как Гренс в талии, устроился на переднем сиденье рядом с комиссаром. А Амелия — коротко стриженная брюнетка с умными глазами — сзади.

Ворота разъехались — и вверх по склону крутого Кунгсхольского холма машина устремилась навстречу утренним звукам и опущенному шлагбауму, который также был поднят после недолгой проверки на вахте.

Они повернули на Эссингеледен и далее по Е4 взяли курс на юг, в направлении Сёдерчёпинга. Всего пара часов езды и каких-нибудь двадцать миль, каждая из которых приближала Гренса к пятилетней девочке с Далагатан.

— МТ?

— Что-что?

— Так вы говорили в прошлый раз, комиссар.

Мертвое тело.

Лукас произносил звуки немного в нос — акцент, выдававший в нем уроженца западной Швеции.

— Так называли жертв убийства в ваше время, когда вы были примерно наших лет.

— Ну, может, и говорил.

— И вот я все думаю — сколько их уже на вашем счету? Сколько мертвецов успевает пройти через руки полицейского, прежде чем он… ну, в общем, достигнет вашего возраста.


— Вашего возраста?

— Да, но вы, наверное, их не считали.

— Считал.

— И сколько?

— Два дня назад было триста девять, вчера триста одиннадцать. По данным на сегодняшнее утро, триста двенадцать.

Будущий полицейский молчал, как будто приходил в себя.

— О, какая точность… Комиссар, вы и в самом деле ведете им счет. Но как вы сказали… по данным на сегодняшнее утро?

— Ммм… да, еще один. Все, как в прошлый раз.

— Как в прошлый раз? Тогда куда мы едем? Разве мы не должны быть там?

— Нет, сегодня у нас есть дела поважнее.

— Что за дела?

— Не допустить того, чтобы еще один человек стал МТ. Препятствовать этому ведь тоже задача полиции.

За окном мелькали ландшафты стокгольмских предместий, и Гренс поймал себя на том, что оглядывается не только на разговорчивого соседа на переднем пассажирском сиденье, но и на молчаливую девушку в зеркальце заднего вида.

Стажер Амелия, пару раз она хотела вставить реплику, но ей не дали такой возможности. Сейчас она смотрела на комиссара так, будто просила прощения за болтливого однокурсника. Гренсу показалось, что она поняла его мысль. Дело полицейских прежде всего спасать жизни и лишь во вторую очередь, когда первое не удается, преследовать тех, кто эти жизни отнимает.

Эта девушка понравилась Гренсу. Чем-то напомнила Марианну Хермансон, может, даже и Анни немножко. Из Амелии выйдет хороший полицейский.

— Вы извините меня, комиссар…

Тут Лукас запнулся, но ненадолго.

— …я сказал «ваших лет», но вовсе не имел в виду…

— Что же вы не имели в виду?

— Ну… в общем, мой отец тоже был полицейским. В маленьком городе, где ничего такого не происходит. И он примерно ваш ровесник, недавно вышел на пенсию.

Эверт Гренс покосился на девушку в зеркальце заднего вида, но Амелия как будто уже поняла, что спасать однокурсника поздно. Сколько ни болтал коллега, пытаясь выправить положение, а делал только хуже.

— …в общем, я имел в виду… что отец совсем не похож на вас, комиссар. То есть совершенно… Он никогда не имел никаких принципов… или планов… а полицейский значок, который всю жизнь пролежал у него в бумажнике, был для него скорее чем-то вроде чипа, понимаете? Как будто отец перестал быть полицейским именно в тот момент, когда у него забрали значок — выключился.

Они миновали Сёдертелье, Йерну, Нючепинг, и только там, примерно на половине пути, Гренс перестал наконец думать о полицейском значке, который был чем-то вроде чипа, и о престарелом коллеге, у которого не было ни принципов, ни планов. Эти мысли снова сменились воспоминаниями об утреннем разговоре с Эриком Вильсоном и неприятном чувстве после беседы с Хермансон. Спустя еще пару миль Гренс остановился на заправке, чтобы без свидетелей сделать еще один звонок.

— Свен? Это я. Ты один?

— С Хермансон, поднимаемся в лифте из гаража. Только что вернулись с Регирингсгатан. Где…

— Перезвони мне, когда будешь один в кабинете.

— Почему…

— И не говори Хермансон, что я тебя об этом просил. Скажи, что звонил насчет протокола вскрытия, или сам что-нибудь придумай. Не хочу, чтобы она знала об этом…

— О чем?

Но Гренс уже дал отбой и медленно прогуливался по территории заправочной станции. Пару раз обошел шаткие на вид столики, за которыми дальнобойщики пили кофе, дыша ароматами из распаренных солнцем мусорных корзин с остатками пиццы.

Наконец раздался звонок.

— Это Свен. Теперь я один, дверь закрыта.

— Отлично.

— Слушаю тебя, Эверт.

— Мне нужна твоя помощь. Речь пойдет о Хермансон.

— Вот как?

— Да… с ней что-то не то, Свен. Похоже, она что-то скрывает, и это беспокоит меня. Хочу, чтобы ты к ней… присмотрелся, что ли… Можешь даже проследить за ней.

— Не понимаю, о чем ты. Я должен следить за Хермансон?