Именинница

Анни Гренс — так было написано на медном щитке. Как крепко она сжимала его руку, прежде чем все закончилось, так толком и не начавшись. Лишь спустя тридцать лет Гренс оправился настолько, что допустил мысль о другой женщине. Ею оказалась Лаура, судмедэксперт с лучистыми глазами и теплой улыбкой на губах. Рядом с ней комиссару становилось тепло, даже в прозекторской. Он все не мог взять в толк, откуда в этой женщине столько жизни при такой-то работе?

И вот Гренс, как и сейчас, приехал к Анни и задумался над тем, не пора ли начать встречаться с кем-нибудь вроде Лауры? А спустя полгода собрался с духом и решил снова вернуться к одинокой жизни. Он не скучал по Лауре, с которой сам разорвал отношения. И все-таки с женщиной было бы проще убежать от самого себя, из той внутренней тюрьмы, где ему было суждено отбывать пожизненный срок.

Гренс уже возвращался к машине, когда наконец раздался долгожданный звонок.

— Да?

— У меня не так много времени, но достаточно, чтобы тебя сориентировать.

Это был его знакомый из налогового ведомства. Они никогда не обращались друг к другу по имени и разговаривали так, словно боялись, что их подслушивают. Наверное, потому, что последнее грозило катастрофой им обоим.

— Пришлось попыхтеть, поскольку не все документы тех лет оцифрованы. Но у нас был год, даже месяц, что существенно сузило зону поиска. Из рукописных бумаг следует, что она получила новое имя и персональный номер.

— Скажи мне что-нибудь, чего я не знаю.

— К сожалению, ни того ни другого обнаружить не удалось.

Гренс остановился на тщательно вычищенной дорожке. Кругом одни могилы, но его это больше не пугало.

— И это все? Ты шутишь? И как это может меня сориентировать, по-твоему? Лбом в стену?

— Но…

Гренс слышал, что его собеседник раздражен. Хотя, возможно, знакомый из налогового ведомства просто не выспался. Или же и то и другое одновременно.

— …есть сведения, что ее поместили в приемную семью.

— Повторяю тебе еще раз, скажи мне что-нибудь, чего я не знаю.

— К сожалению, никаких сведений об этом нет.

— Черт…

— Зато известно, в какую коммуну ее отправили, и это то, что может тебя сориентировать.

Гренс пошел дальше. Вошел в мемориальную рощу, оставив могилы позади. Здесь было гораздо спокойнее.

— Я слушаю…

— Сёденчёпинг, совсем небольшая коммуна, нахо- дится…

— Я знаю, где это находится. Что-нибудь еще?

— Я как раз собирался об этом сказать. На полях одного из документов от руки написан персональный номер чиновницы, ответственной за удочерение девочки. Сейчас эта женщина наверняка на пенсии. Я скину тебе ее данные… И еще…

Комиссар собирался было дать отбой, но задержался.

— Как звали девочку до того, как все случилось?

— Фамилия Лилай, как и у остальных, а имя… так и не вспомнил, как ни пытался.

— Зана.

Точно! Зана Лилай.

Так она и выглядела — нежный цветок с взъерошенными волосами.



До утреннего часа пик еще оставалось время, поэтому обратный путь до полицейского квартала в Крунуберге занял всего пару минут. Гренс припарковался возле маленького кафе на Бергсгатан, где были замечательные булочки с корицей, прямо из духовки.

Комиссар любил посидеть здесь утром, понаблюдать за коллегами перед началом рабочего дня.



Итак, у него было имя девочки. И имя чиновницы, давшей ей новое. Знакомый из налогового ведомства сообщил Гренсу, что женщина до сих пор живет по старому адресу в центре города. Она занималась детьми в муниципальном департаменте и по долгу службы несла ответственность за судьбу Заны Лилай. Ей должно быть известно, в какую семью попала девочка, в мгновенье ока лишившаяся всей семьи. Что за люди ее воспитывали, пытаясь превратить в самую обыкновенную девушку.

Гренс обмакнул булочку в кофе — жест, который внушал ему чувство надежности.

Итак, Сёдерчёпинг, немного вглубь Эстергётланда. Не так далеко от трассы Е4 и от моря. Гренсу не раз доводилось бывать в этом городе на Гёта-канале, потому что время от времени убийства случались и там. К примеру, именно в Сёдерчёпинге один молодой человек перерезал горло своим лучшим друзьям, а две пожилые женщины из-за соперничества лишили жизни общего любовника и потом на допросах обвиняли друг друга. В тот раз Гренс ездил туда через Норрчёпинг… или это все-таки был Линчёпинг? Так или иначе, ему предстояла третья поездка в эту провинциальную идиллию, на этот раз летом.

Комиссар взял еще чашку кофе и кусок яблочного пирога с жидким ванильным кремом, это всегда кстати.


— Эверт?

Комиссар обернулся.

Как так получилось, что этот рослый, плечистый мужчина через весь зал незаметно пробрался к его столику?

— Думаю, ты можешь присесть.

Короткие темные волосы, угловатое лицо с точеным носом и словно вычерченным подбородком — ни дать ни взять герой комикса. Таков был Эрик Вильсон, шеф отдела уголовных расследований, то есть и его, Гренса, тоже. Одно время занимался осведомителями, которые работали на полицию, внедряясь в банды. Но потом очередная операция полетела к черту и кончилась киднеппингом в одной из тюрем строгого режима. Начальника полицейского участка турнули, и Вильсон сел на его место. Странно, но после этого Гренсу стало гораздо проще с ним ладить, чем когда они были равноправными комиссарами. Быть может, потому, что двум правдам не место в одном полицейском коридоре.

— Садись, здесь свободно.

— Эверт, я пришел сюда не ради кофе.

— Тогда зачем, черт тебя побери?

— Сорок пять минут назад меня разбудил дежурный. Убийство в подъезде дома на Бреннчюркагатан.

Гренс подлил в блюдце ванильного крема. Пирог угрожающе накренился, но не рассыпался.

— Я не успеваю.

— Эверт, я хочу, чтобы ты этим занялся.

— Сожалею, но я уже занят другим расследованием. Хочешь пирога?

Эрик Вильсон покачал головой. До последней секунды он силился стоять, но потом все-таки выдвинул стул и сел напротив Гренса.

— Что за расследование?

— Взлом квартиры, я получил это дело вчера.

— Я говорю об убийстве, Эверт. Это важнее.

— А я о четырех убийствах, — невозмутимо возразил Гренс, — и назревающем пятом. Не говоря о преступлении, совершенном в стенах полицейского участка. Я уезжаю в Сёдерчёпинг. Надеюсь, буду знать больше по возвращении.

Вильсон огляделся и взял чистую салфетку с соседнего столика. Вытер выступившие на лбу и щеках капли пота. После дождя жара несколько спала, но духота держалась.

— Я не так часто приказываю тебе, Эверт, потому что в качестве равноправных напарников мы эффективнее, и это известно нашим работодателям. Но сейчас я вынужден прибегнуть к этой крайности. Эверт, ты никуда не едешь. Вместо этого ты немедленно отправляешься на Бреннчюркангатан, 37, и, как начальник подразделения, берешь это расследование на себя, кто бы им сейчас ни занимался.

Что-то здесь было не так.

Эверт не имел привычки фамильярничать с начальством, тем более делить пирог с шефом участка. Но за годы совместной работы он узнал об Эрике Вильсоне нечто важное.

А именно, что его шеф не был идиотом. Сам Гренс — другое дело, но Вильсон просто не мог быть идиотом, потому что не имел к тому ни малейшей предрасположенности. Кроме того, Вильсон доверял Гренсу. А значит, не мог не понимать, что если Гренс собирается ехать в Эстергётланд в связи с расследованием, то так будет лучше и для расследования, и для всех. Поэтому приказ шефа показался комиссару как минимум подозрительным.

Что-то здесь было не так.

— Ты чего-то недоговариваешь…

Эрик Вильсон махнул рукой.

— В чем дело, Вильсон?

— Ты должен составить свое представление о ситуации на месте преступления. Без предубеждений.

— Но если ты приказываешь отложить поездку, которую я жду вот уже много лет, я имею право знать причину.

Шеф вздохнул, наклонился через стол и понизил голос, хотя в зале больше никого не было, а владелец заведения за стойкой занимался своими делами.

— Вчера я беседовал с Хермансон. Она сама меня об этом просила, потому что нуждалась в этом. И она рассказала мне о взломе, который ты сейчас расследуешь. И о том, что случилось в той квартире много лет тому назад, тоже… Так вот, Хермансон беспокоится за тебя.

— Вот как?

— Она рассказала мне о семье, погибшей от пуль с мягким наконечником, наполовину свинцовых, наполовину титановых. Одна в правую сторону лба, другая в левый висок.

Вильсон понизил голос еще на полтона, как будто опасался сам себя услышать.

— Так вот, у мертвеца с Бреннчюркангатан, как его описал мне дежурный, по крайней мере, все то же самое.

— То же самое?

— Да. Одна в правую половину лба, другая в левый висок. И пули — наполовину свинцовые, наполовину титановые.

Эрик Вильсон скомкал бумажную салфетку и бросил на пустое блюдце перед Гренсом.