Игра не для всех. 1941
Часть 25 из 29 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Вторая ложка досталась Мещеряковой – стоп, ведь уже Самсоновой! Ну что же, ее реакция меня ожидаемо порадовала – после того как девушка проглотила варево, глаза ее изумленно и восторженно округлились. Прижавшись ко мне, казачка в самое ухо спросила:
– Научишь меня так же готовить?!
– Конечно, научу!
Оценили горячее и сослуживцы, а я отдал должное шашлычку. Получилось довольно необычно, но очень вкусно – ужарившееся сало превратилось в небольшие ароматные мясные кусочки, а его сок напитал зарумянившиеся грибы, придав им неповторимый дух копчения. Не сдержавшись, я слопал все просто молниеносно, буквально за пару минут, и тут же лейтенант вновь взял фляжку, встряхнув ее и протянув мне:
– По второй, и баста! Ну что, молодожены, с вас ответное слово!
Переглянувшись с любимой, я коротко, но зычно произнес:
– За победу!
Надо ли говорить, что такой тост вызвал бешеную поддержку товарищей?!
Вскоре трапеза была окончена, и командир разрешил отбиваться:
– Так, отдых до следующего утра. Дежурим по очереди, по два с половиной часа каждый – кроме Самсонова и Мещ… Самсоновой. Им увольнительная до шести утра. Первым на часах Гринев. Все, отбой!
Мы с Олей еще немножко посидели у потухшего костра, а потом как бы невзначай она отошла в сторону, причем ведь вся пунцовая, как помидор! С улыбкой я последовал за ней в сторону чащи, удивленно заметив, как все сильнее горят уши и щеки от понятливых и насмешливых взглядов, которыми нас провожают сослуживцы! Не удержавшись, я обернулся и нашел глазами Петрова – но боец, закрыв глаза, уже мерно дышал. Странно, но я испытал при этом определенное облегчение и, кивнув товарищам, поспешил вслед за любимой.
…А потом между нами все случилось. Уже не стесняющаяся, а счастливо сверкающая глазами женушка отвела меня метров на триста в глубину чащи – туда, где мы смогли заключить друг друга в объятья, не боясь быть замеченными или услышанными пограничниками…
В этот раз я не спешил, не спешила и она, аккуратно снимая с себя гимнастерку, юбку, нижнее белье… Но когда казачка предстала передо мной обнаженной при свете дня, я буквально замер от восторга и желания быть с ней, обладать ей, любить ее… Я не спешил. Сделав первый шаг к девушке, дождался, когда она подойдет навстречу. А после приобнял за талию и мягко привлек к себе улыбающуюся, счастливую красавицу, дарующие мне столь теплые и одновременно манящие взгляды, что сердце билось буквально с перебоями… Наконец, мы начали целоваться – вначале нежно, томительно-сладостно, но с каждым мгновением все более жадно и страстно, слившись губами в ожидании еще большей, всепоглощающей близости…
Мы аккуратно легли на расстеленные мной гимнастерки. Оказавшись сверху и видя, как волнуется и страшится любимая первых мгновений единения, я не выпускал ее из объятий, стараясь подарить Оле всю нежность, на которую когда-либо был способен. Поцелуи перемежались со словами любви, произносимыми тихим шепотом в самое ушко казачке, а иногда я просто щекотал ее кожу своим дыханием, специально дуя ей на животик или грудь… перед тем как поцеловать ее или погладить, ощущая губами или пальцами восхитительное тепло и шелковистую нежность ее кожи, шалея от удовольствия и наслаждения…
Наконец, девушка сама подалась мне навстречу, привлекая к себе, тесно прижавшись бедрами… Я не спешил. Я наслаждался каждым мгновением происходящего между нами, каждым мгновением того, что в моей собственной жизни случилось впервые. Причем вышло так, что первый раз – и сразу с любимой женщиной! Потому я очень боялся сделать ей больно, подаваясь вперед очень медленно, неторопливо, прислушиваясь к собственным ощущениям – и внимательно следя за женой. В какой-то момент она сильно вздрогнула, напряглась, издав короткий стон – и тогда я вновь остановился и продолжил целовать ее, гладить и нежно покусывать, радуясь в душе тому, что у нас была ночная близость. Иначе все волшебство давно бы уже кончилось…
В конце концов разнеженная моими ласками жена позволила мне податься вперед еще чуть, и еще… И тут же она вновь не сдержала столь сладостного для моих ушей стона, неожиданно сильно сжав предплечья своими тонкими пальцами, а ноги – горячими, чуть влажными бедрами… В этот миг меня словно током пробило от шеи и через позвоночник к паху, и, найдя губами губы жены, я что есть силы прижал Олю собственным телом к земле, одновременно выдохнув еще недавно столь необычные для меня слова:
– Как же я тебя люблю…
Глава двадцатая
28 июня 1941 года. Декретное время: 6 часов 15 минут утра. Южная оконечность Беловежской пущи.
– Значит, слушаем боевые задачи: первая – дойти до своих. Как воинское подразделение застава более не представляет собой организованной силы, потому в боевое взаимодействие с врагом не вступаем или вступаем только в крайнем случае. Вторая – нам нужна провизия. Но ее запас можно обновить только во встречающихся по пути населенных пунктах. Покупать ее не на что, так что будем оставлять расписки. Вопросы?
Перминов, держащийся необычно – хотя, скорее, нет, как раз наоборот, обычно официально, сухо обращается к подчиненным, то есть к нам. Впрочем, может, его напыщенный официоз – это на деле тонкий психологический ход? Ведь лейтенант таким образом создает хотя бы видимость того, что мы все еще представляем собой воинское подразделение, а не кучку отчаявшихся окруженцев, которые только и ищут повода разбежаться по окрестным деревням. Если так, то он действительно справляется, взбодрив людей и задав своим выступлением этакий деловой тон. И, видимо, потому неожиданно для себя я первым открываю рот, сверившись с помощником:
– По ходу движения нам предстоит перейти вброд речку, вытекающую из озера Сипурка. Там мы можем пополнить фляги. А чуть дальше за озером в лесу располагается деревня Волкоставец. Думаю, местные могут выделить нам хлеба, яиц, сала, молока и немного картохи.
Командир, с трудом сдерживая удивление, только и спросил:
– Откуда сведения? Ты же не местный!
Пришлось включать дурачка, и, мысленно обматерив самого себя, я максимально уверенно и равнодушно ответил:
– Так изучал карты района, товарищ лейтенант. В голове отложилось.
Михаил буквально прожег меня подозрительным взглядом, но ничего более спрашивать не стал.
– Самсонова все слышали? Переберемся через реку, наполним фляжки, а в деревню отправим разведчика. Думаю, ты, Роман, и сходишь, как проявивший инициативу. Вопросов больше нет? Выход через три минуты!
Зараза, как же я мог забыть, что в армии инициатива всегда «любит» инициатора…
…Впрочем, все идет вполне нормально, в смысле спокойно. Да, пуща постепенно становится преимущественно хвойной, а значит, все более чистой и светлой. Но деревья стоят все же довольно густо и всего в ста – ста пятидесяти метрах в сторону уже особо ничего не различить. А сверху их раскидистые кроны надежно защищают нас от глаз нацистских летунов.
Речку – хотя, скорее, полноводный ручей – мы форсируем даже не раздеваясь. Точнее, раздеваясь, но не целиком: уровень воды достигает всего-то середины бедер. Так что казачка только чуть задрала юбку, пройдя ручей вброд, и если остальные погранцы неожиданно тактично отвернулись от женщины, то я невольно засмотрелся, залюбовался женой, вспоминая самые горячие и страстные мгновения минувшей ночи, одновременно снимая с себя галифе. Мужикам все же пришлось обнажиться, чтобы не мочить штаны.
У воды лейтенант позволил отряду устроить небольшой привал, а уже оттуда мы шли до деревни чуть менее двух часов. Когда же послышался отдаленный собачий брех, Перминов дал команду тормозить, подозвав меня к себе:
– Ну что, молодожен, сможешь сходить на разведку, силы есть?
Этой ночью я, конечно, спал не так много, но и от усталости не валюсь, и вообще, как-то стыдно переваливать на других то, что было мне поручено. Потому я уверенно киваю в ответ.
– Тогда слушай: винтарь с боеприпасом оставляй здесь, с собой бери только пистолет и одну гранату. Заметишь хотя бы отдаленное присутствие фрицев, сразу уходите! Я пошлю вас в паре с Гриневым, он, если что, прикроет. Если все ровно, проси еду, сколько смогут дать. И учти…
Командир склонился к самому уху и зашептал довольно напряженно:
– …тут живут белорусы, еще два года назад бывшие под поляками. Вроде бы жилось им несладко, но мы не знаем, как они на самом деле относятся к советской власти. Если хозяева будут артачиться и на расписку еду не дадут или дадут совсем мало, разрешаю немного припугнуть. Немного – оружием не угрожать! Оно знаешь как – достал пистолет, а он словно сам тебя тянет на глупости… Короче, понял меня – можешь к кобуре потянуться, можешь намекнуть, что тебя в лесу целый взвод бойцов ждет и мы на такое количество людей еды берем совсем мало… Или еще как, по ситуации.
Немного смутившись, Михаил продолжил:
– Ты не подумай, я грабить людей считаю преступлением. Но бывает, что попадаются такие, знаешь… Ну вот прям «кулаки» с агитплакатов, настоящие скряги! Краюхи черствого хлеба не дадут! А мне, считай, отделение кормить хотя бы раз в день требуется. Понял?
Я только козырнул в ответ:
– Как не понять, товарищ старший лейтенант? Если что, буду импровизировать, но в пределах разумного!
Командир, удивленно качнув головой – видать, термин «импровизация» для него в новинку, все же согласно кивнул:
– Действуй по обстановке.
После чего уже громче подозвал снайпера:
– Гринев, пойдешь с Самсоновым! Обойдите деревню, в лесу она ведь наверняка небольшая, внимательно осмотритесь. Если есть фрицы – не лезьте, обойдем стороной. А какая вдруг случится напасть, ты, Саша, прикроешь Романа. Понял?
Товарищ только уверенно кивнул. Сняв с себя разгрузочные ремни и облегчив поясной от подсумков, оставляю лишь кобуру с «вальтером» да ножны со штык-ножом. Кажется, что он уже как-то сроднился со мной… Встретившись взглядом с любимой, я ободряюще кивнул ей, не желая как-то иначе проявлять свои чувства при погранцах. Супруга вернула улыбку, хотя в глазах ее застыло волнение; я заметил, что губы ее украдкой шевелятся, а пальцы, сложенные в горсть, тайком перекрестили нас с Гриневым. И хотя жест жены мог бы показаться со стороны проявлением какой-то деревенской дремучести, мне на душе стало легче и как-то спокойнее. Ведь понятно же, что молится и крестит с заботой, что для нее это проявление чувств. На свой лад даже более важное и значимое, чем слова любви, страстный секс или романтический завтрак в постель…
– Слушай, в голове не укладывается, что вы теперь с Мещеряковой! В нее же ползаставы было влюблено, так ведь никого к себе не подпускала! А тут вдруг…
Сашка замолкает на полуслове, но я понимаю его мысль и отвечаю в тон:
– Ты понимаешь, Саня, а я вдруг понял, что жизни мне остался один глоток и что сейчас нечего бояться сделать то, что всегда мечтал сделать. И, как видишь, мне казачка не отказала.
Товарищ хмыкнул, но после согласно кивнул:
– Это правильно – не бояться рисковать… Так, а вон и наша деревня.
Действительно, в просветах между соснами показались бревенчатые срубы. Сняв с плеча «светку», Гринев аккуратно ложится, умело спрятавшись за стволом ближайшего дерева так, чтобы из-за него выглядывал только тонкий ствол самозарядки. Его примеру последовал и я, достав из кобуры трофейный «вальтер» и заняв позицию чуть в стороне от снайпера.
Какое-то время мы следим за происходящим в деревне – точнее, следит Сашка, мне-то без оптики особо ничего не разглядеть. Затем аккуратно смещаемся в сторону, обойдя виднеющиеся строения, пока товарищ неожиданно не резюмирует:
– Да это не деревня никакая. Хутор на одного хозяина, правда, крепкий. Не иначе как кордон лесничего.
– Та-а-а-к… А хозяина ты видел?
– Да вроде мелькнул в окнах. Пойдешь?
С усмешкой отвечаю вопросом на вопрос:
– Прикроешь?
Гринев уверенно кивает, одновременно поудобнее распластавшись на земле.
– Ну тогда чего же не пойти?
Но несмотря на то, что задача мне досталась вроде бы плевая – пойти да попросить еды у лесничего для отступающих бойцов РККА, которым он по идее просто обязан помочь, – чем ближе кордон, тем сильнее мое волнение. Однако пистолет я заранее прячу в кобуру, нацепив на губы радушную, располагающую улыбку.
Первым присутствие чужака почуял пес, начав заливисто, громко брехать. Причем собака оказывается непривязанной и при моем приближении тут же бросается ко мне, громко рыча и озверело лая. И хотя кобель вроде бы и не самой агрессивной породы – не какой-нибудь алабай, не московская сторожевая и даже не овчарка, как у погранцов, но крупный самец-лайка, буквально летящий в мою сторону, яростно оскалив зубы, заставляет сердце бешено забиться в груди. Рука рефлекторно выхватывает «вальтер», на автомате сняв его с предохранителя, но в этот же миг раздается сердитое:
– Гром, место!
Пес останавливается как вкопанный и даже прекращает брехать. Облегченно выдохнув, я поворачиваюсь к источнику звука, чтобы поблагодарить хозяина, но мой взгляд натыкается на черную дырку в стволе нацеленной на меня «мосинки» – обрезанной, кстати.
Лесничий, или как его там, здоровый, рослый мужик с сединой на голове и роскошной бородой, спускающейся к груди, яростно буравит меня взглядом, не опуская оружия. Однако я быстро отхожу от первой оторопи и спокойно, практически дружелюбно говорю:
Убери обрез, дурак. Только дернешься, тебя снайпер снимет.
Ствол в руках хозяина хутора ощутимо дернулся, и, как кажется, в глазах его промелькнул страх. Но ответил он сурово, стараясь не демонстрировать секундной слабости:
– Брешешь. Сам пистоль убери!
Спокойно – собственное хладнокровие, кстати, меня самого удивляет! – убираю «вальтер» в кобуру, после чего говорю лесничему:
– Я убрал. И доставать не собирался, собака напугала. Снайпер у меня за спиной в двухстах метрах позади. Ты все еще жив благодаря приказу командира (на самом деле Гринев мог просто не успеть прицелиться из-за деревьев!). Мы просим выделить нам еды в дорогу, за нее лейтенант напишет расписку. Дернешься, попробуешь сделать глупость – умрешь. Гарантированно. Так что теперь и ты опусти оружие.