И один в тайге воин

Разгрузив сумки, Настя выскочила на крыльцо вздувать самовар, а тётка, быстро накрыв на стол, выскочила в детскую, проверить малыша. Мишка, развалившись на стуле, с улыбкой наблюдал, как малышка с аппетитом уписывает свежий пряник, бросая на него лукавые взгляды. Сообразив, что она хочет его о чём-то попросить, парень наклонился к ребёнку и, понизив голос до шёпота, спросил:

– Случилось чего, доча?

– Не, – мотнула Танюшка косичками. – Я спросить хотела. А ты ещё такие, как у меня, серёжки сделать можешь?

– А зачем тебе ещё такие? – не понял Мишка.

– Не мне. Подружке моей. Светланке.

– А что ж ей родители не купят? – поинтересовался Мишка, судорожно вспоминая, что это за Светланка и чья она дочь.

– А у неё только мамка одна и три брата. А батьку ихнего хунхузы убили. Как мамку мою. Они вон там, за два дома от нас живут, – пояснила Танюшка, взмахом руки указывая направление.

– Так это она тебя попросила? – уточнил Мишка, начиная что-то понимать.

– Нет. Она посмотрела и ничего не сказала. Только вздохнула. А мамка еёная заплакала. Тихо-тихо. Но я услышала. А брат её старший сказал, что им такие Светланке ни за что не купить. Дорого встанет. Вот я и подумала, что ты же их мне сам сделал. Значит, и ещё одни сделать можешь. Тебе же не трудно?

«Вот ведь святая душа», – мелькнула у Мишки мысль, но вздох за углом в коридоре отвлёк его от дела.

Вошедшая Глафира присела к столу и, покосившись на девочку, опустила взгляд.

«Понятно. Всё знает и Танюшку в целом поддерживает. Но просить не рискует. Дорого, – усмехнулся про себя Мишка, поглаживая дочку по плечам. – А с другой стороны, почему бы и нет? Золота на них уйдёт чуть, а дело хорошее», – подумал парень и, чуть подтолкнув дочку, спросил:

– А ты с ней хорошо дружишь? Братья её тебя не обижают?

– Нет. Они старшие, им с нами не интересно. Сами по себе бегают. А мы со Светланкой в куклы играем, – с улыбкой поведала Танюшка.

– Угу, и наша красавишна уже половину кукол своих ей подарила, – добавила тётка, пряча улыбку.

– Так ведь у меня их много, а у неё ни одной нету, – вполне резонно возразила девчушка.

– Да и бог с ними, надо будет, ещё нарежу, – легко согласился с ней Мишка. – Ладно, доча. Сделаю я твоей подружке серёжки. Такие же, как у тебя.

– Правда? – от улыбки девочки в комнате даже светлее стало.

– Вот чаю попьём, и займусь, – кивнул парень, целуя её в макушку.

Выпрямившись, он увидел одобрительный взгляд тётки и, не удержавшись, вопросительно выгнул бровь. Кивнув, тётка глазами указала ему на ребёнка, жестом пообещав рассказать всё позднее. Настя внесла самовар, и началось то, что он называл семейными посиделками. Танюшка, живо смолотив пару пряников и запив их несколькими глотками чая, унеслась в свою комнату играть, а Мишка, вздохнув, вернулся к теме.

– Что это за подружка у неё? – спросил он Глафиру.

– Есть тут вдова, казачка. Дочка её. Остальные девчонки с ней не особо знаются. Потому как крестьянка. А это добрая девочка. Ласковая. Вот и сдружились. Они тут часто бывают. Я ей уже несколько Танюшкиных платьев отдала. Наша-то выросла, а ей в самый раз. Да и вдова та женщина добрая.

– Это верно, – поддержала её Настя. – Рада женщина хорошая. Одна всё хозяйство тянет. Не голодают, но и достатка особого нет.

– Значит, будут ей серьги, – помолчав, кивнул Мишка, приняв решение.

Допив чай, он поднялся и, мимоходом поцеловав жену, отправился в мастерскую. Три часа работы, и пара серёжек, таких же, как у Танюшки, была готова. Вынеся их в общую комнату, Мишка продемонстрировал поделку женщинам и, выслушав похвалы, протянул их жене:

– Ты её знаешь. Отдай сама, чтобы дурных разговоров не было, – посоветовал он.

– А и правда, Настя. Отдай сама, – поддержала его тётка. – Ты местная, да и знаешь её лучше.

– А что сказать-то? Как я объясню, с чего? – неожиданно растерялась девушка.

– А так и скажи, что Танюшка меня попросила сделать. А я ей ни в чём отказать не могу. А станет говорить, что дорого, отвечай, что нам дочка дороже. И что это Светланке её за дружбу с крестьянкой и за душу светлую. Так и скажи, – улыбнулся Мишка. – А мальчишки-то у неё взрослые? По сколько им уже?

– Так старшему в этом году тринадцать стукнуло. Пора уже к воинскому делу приучаться, а у них на всех одна справа отцовская, – вздохнула Настя.

– Понятно, – кивнул Мишка и, поднявшись, вышел.

Вернулся он обратно, неся в руке японскую винтовку из тех, что откладывал на продажу, и кисет с парой десятков патронов.

– Вот, и это ей отдай. Для старшего. А если ерепениться начнёт и про деньги говорить, отвечай, ежели мне надо будет, так мальчишки её отработают. Будут мне в делах всяких по хозяйству помогать.

– Сделаю, – улыбнулась Настя и, подхватив подарки, унеслась.





* * *



Охота на копытных и засолка мяса на зиму прошли в авральном режиме. Мишка вкалывал без продыху, одновременно постоянно подгоняя своих помощников. Сыновья Торгата были заняты на засолке и копчении, а также на промывке золота. Там командовал Илкен. Паренёк быстро научился пользоваться паровым моторчиком, и дело шло весело. Ежедневно он приносил Мишке от одного до трёх килограммов шлиха.

Мишка, помня своё обещание, уже привычно отливал из него килограммовые слитки и украшал их своим клеймом. Торгат, пару раз полюбовавшись на их работу, только вздыхал и молча отходил в сторону. Не понимая такой его реакции, Мишка, однажды не выдержав, осторожно спросил:

– Что-то не так, Торгат? У тебя такой вид, словно болит что-то.

– Всё так, Мишка, – помолчав, грустно усмехнулся охотник. – И всё не так.

– Не понимаю тебя, – тряхнул головой парень. – Мы что-то испортили?

– Нет. Вы сделали всё осторожно. Даже ям после себя не оставили. Я о другом говорю.

– О чём?

– Всё изменилось, Мишка. Охотники учатся не зверя добывать, а золото роют. Не станет меня, и очень скоро они забудут о заветах предков. В города уйдут. И не станет племени.

– Рано ты их хоронишь, Торгат, – сообразив, о чём речь, улыбнулся Мишка. – Это сейчас они, пока молодые и любопытные, хотят знать всё и обо всём. Но скоро это пройдёт, и они вернутся сюда. Здесь они родились, сюда и придут. Люди всегда стараются вернуться к истоку. Так всегда бывает.

– Ты говоришь так, словно жизнь прожил, – проворчал Торгат, удивлённо поглядывая на парня.

– Я книги люблю, Торгат. А в них собрана вся мудрость мира, – осторожно пояснил парень.

– Вся? Без остатка? – иронично поинтересовался охотник.

– Вся та, что смогли познать люди. Но, думаю, осталось познать ещё больше.

– Вот теперь я тебе верю, – улыбнулся охотник.

– Так что тебе не нравится? – вернулся Мишка к тому, с чего начал.

– Не думай об этом, – отмахнулся охотник. – Это я просто ворчу, как старик. Ты всё правильно делаешь. Это золото поможет нам всем пережить тяжёлое время. Главное, чтобы никто никогда не узнал, откуда его взяли.

– Не узнают, – хищно усмехнулся Мишка. – Недаром же я все карты, что та экспедиция нарисовать успела, себе забрал. Они там, в избе лежат. В ящике от патронов.

– А если тот человек расскажет, что у них была такая карта? Плохо тебе придётся, – напомнил Торгат, настороженно глядя на парня.

– Нет. Скажу, что твои парни карты на растопку пустили. Ну не знали они, что это нужная бумага. Грамоты ведь они не знают, – ответил парень, лукаво прищурившись.

– Ты, Мишка, как дым из трубки. Кажется, что поймал, а в руку посмотришь, и ничего, – рассмеялся охотник. – Твоим тотемом лису надо было сделать, а не медведя.

– Ну, медведь тоже тот ещё хитрец, – усмехнулся в ответ парень.

– Это верно. Ладно, пойду я, – убирая трубку, сказал Торгат. – Там женщины кедровый орех мёдом залили. Скажу, чтобы тебе принесли бочонок.

– Благодарствую, Торгат, – склонил Мишка голову.

– Это мы тебя благодарить должны. Это ты сделал, что нам теперь голод долго не страшен. Два ледника новых сделали и до самых дверей едой забили. Теперь племя спокойно жить может.

– Да ладно тебе. Я и привёз только что муки, круп да соли с перцем, – отмахнулся Мишка, смущённый его словами.

– А порох, свинец, капсюли? Даже винтовки и те ты привёз. Нет, Мишка, что ни говори, а ты нам первый друг. Так было и так будет. Помни. Всё, что у племени есть, всегда и твоим будет.

– Что-то тебя сегодня философствовать тянет, – проворчал парень, откашлявшись.

– Чего делать? – не понял охотник.

– О смысле жизни думать, – как мог, пояснил Мишка.

– Старый стал. Это в молодости думать некогда. Сил много, вот и бежишь, куда глаза глядят. А у стариков сил бегать уже нету. Вот и остаётся им только думать.

– Это ты старый? – рассмеялся Мишка. – Да ты ещё десяток молодых по тайге загоняешь.

– Ты не путай опыт и силу, – наставительно хмыкнул охотник. – Пока молодой поймёт, что я сделать хочу, я уже три раза тропу поменять успею, потому как знаю, какая куда ведёт. Ладно, пойду.

Развернувшись, охотник бесшумно скользнул в подлесок, привычно не потревожив ни одной ветки.

«Да уж. Опыт, его не пропьёшь», – усмехнулся Мишка, глядя ему вслед.

– Чего отец приходил? – подскочил к парню Илкен. – Ругался?

– Нет. Сказал, всё правильно делаем. Ворчал просто. Как все старики ворчат. Но это нормально. Пусть лучше ворчит, чем расстраивается.

– Да, ворчать он часто стал, – вздохнул паренёк. – Стареет. Голова совсем белой стала. Всё боится, что в племени плохое время случится. За детей боится.

– Это правильно, – пожал Мишка плечами. – За детей любой нормальный человек боится. Так всегда было.