И меркнет свет

– Тот момент был испорчен тем, что ты привел караульных арестовать нас через пять минут после разговора, – напомнила ему Эфира. – Так что не знаю, считается ли это.

Илья невесело рассмеялся.

– Ты права. Но это не важно. Я недостаточно любил его. Должен был, но это не так. Возможно, я не знаю как.

Эфира отвернулась, резко вспомнив, в чем обвинила его.

– Илья, – тихо произнесла она. – То, что ты сказал мне…

Он покачал головой:

– Нам не нужно это делать. Не сегодня ночью.

Она повернулась к нему лицом и подтянула колени к груди.

– Может, мне нужно.

Он ждал.

– Ты оставался рядом со мной, когда никого другого не было, – продолжила она дрожащим голосом.

– Я понял, – сказал он. – Я стал вариантом, когда других не было. Ты горевала, а я, наверное, воспользовался этим…

– Нет. – Ее взгляд остановился на его лице, наполовину повернутому к ней. Он всегда был красив, это она не могла отрицать, пусть это ее и раздражало. – Я не говорю, что мне было хорошо. Или что сделала бы это в других обстоятельствах, но это был мой выбор.

Он долгое мгновение смотрел на нее.

– Я понравился тебе, потому что тебе не приходилось пытаться быть хорошей рядом со мной. Потому что тебе не нужно было заботиться о том, чтобы не обидеть меня или не разочаровать.

Конечно же, он был прав.

– Но я сделала тебе больно. – Она смотрела на полку, а не на него. – Я попыталась убедить себя, что это не так, но правда в том, что я знала, как именно это сделать, и сделала. Когда я сказала о том, что ты не умеешь любить, то на самом деле говорила о себе.

Девушка посмотрела на него, но выражение его лица оставалось загадочным.

– Ты любишь сильнее любого известного мне человека.

– Нет, – сказала она. – Это не любовь. Или если и так, то эгоистичная любовь. Смотри, к чему она привела. Посмотри, что я натворила.

Она вспомнила Антона, рыдающего у нее на плече. Напряженные плечи Джуда, когда он рассказал им о священном слове и чего ему будет стоить его высвобождение.

Эфира несла ответственность за все это. Она воскресила бога в Бехезде. Она все это запустила. Она делала ужасные, немыслимые вещи, чтобы не разбить собственное сердце. И оно все равно разобьется. Разбивалось в течение семи лет.

– Я разрушила мир ради сестры, – сказала она. – Но не сделала того, что она хотела. Единственного, о чем она меня просила.

– Чего? – мягко спросил Илья.

– Не отпустила ее.

Она вспомнила Беру, как та воспользовалась последними остатками силы, чтобы попросить Эфиру – нет, умолять ее – остановиться.

– Но я сделаю это, – сказала Эфира, вытерев слезу, катившуюся по щеке. – Возможно, это убьет меня, но я это сделаю.

– Ну, я буду рядом, – сказал он, – если ты позволишь.

– Ты ничего мне не должен.

Он криво улыбнулся:

– Самое смешное, что ты убедила себя, будто можешь все сделать только хуже, но при этом заставила меня хотеть стать лучше. Заставила верить, что я могу быть лучше. Что я могу снова кому-то открыться, что, может, это даже стоит всей боли.

– А стоит ли? – спросила она, страшась ответа.

– Я все еще надеюсь узнать.

Она резко вздохнула:

– Илья…

– Я ни о чем не прошу, – сказал он. – Уже поздно. А завтра может наступить конец мира. Так что, если хочешь, я посижу тут с тобой до конца или пока не взойдет солнце. Смотря, что наступит первым.

– Ладно, – тихо ответила она и положила голову ему на плечо, пока голоса друзей омывали ее.






44. Джуд




Джуд не стал спрашивать, куда они идут. Он не сомневался. Антон вел его по темным коридорам Библиотеки, и в этот момент все было просто: куда бы Антон ни повел его, он следовал за ним.

Они поднялись по ступеням в широкий открытый сад, пересеченный ручейками воды, и на маленький мостик, ведущий к крытому павильону.

Джуд замедлил шаг, когда Антон открыл дверь павильона. Над помещением висел шатер из тонкой ткани, которая надувалась и создавала впечатление, что они оказались в палатке, а не в комнате. В одном углу стояла кровать с горой подушек, застеленная мягкими простынями.

Но внимание Джуда привлек низкий столик на другом конце комнаты, где горела одна свеча, а рядом стояла другая, нетронутая. Между свечами виднелся кубок вина, как и широкая вороненая серебряная миска, полная елея, и два лавровых венка. Перед столиком лежал маленький розовый коврик.

– Антон, – произнес Джуд, но не знал, как закончить фразу. Он осторожно посмотрел на спутника, потом на стол, и внезапная вспышка радости ускорила его сердцебиение, такая же неуловимая, как свет на воде.

– Все это приготовил ты? – наконец спросил он.

– Я все устроил, – ответил Антон.

– Я не… – Джуд не знал, как спросить. Он понял, что это. Чем должно быть. Но ему нужно было удостовериться. – Это?..

Антон быстро кивнул, внезапно засмущавшись.

– И это? – неуверенно спросил Джуд, коснувшись лавровых венков.

– Ну, – произнес Антон, – новогардийцы проводят свадьбы немного по-другому.

– А Орден вообще не устраивает свадьбы, – мягко напомнил Джуд. – Антон…

– Просто… – отрывисто начал Антон, глядя на стол, а не на Джуда. – Мы были вместе с самого начала. С того момента, как я увидел твой корабль, прибывший в Паллас Атос. Даже раньше. И с самого начала у нас не было выбора, а потом был, и мы… мы все равно выбирали друг друга. Так ведь?

Только теперь он поднял взгляд. Джуд медленно и молча кивнул, чувствуя, что Антон еще не закончил.

– Так что я подумал, что мы могли бы быть связаны по-другому. – Он сделал шаг к Джуду. – Так, как хотим мы.

Джуд посмотрел на него, омытого мягким светом свечей, почти как в ту ночь их первой встречи. Тогда у него перехватывало дыхание от его беззаботных улыбок и грязных шуток. А ведь тогда Джуд даже не знал всего, что было скрыто в этом выводящем его из себя, милом, невозможном юноше.

Он сделал вдох и собрался с силами. Ему нужно было удостовериться.

– А если то, что мы должны сделать завтра, – сказал он, – если бы мы это не делали. Если бы сегодня была обычная ночь. Ты бы все еще хотел этого?

Было больно даже думать о мире, в котором они могли провести годы, десятилетия вместе. Будущее, в котором эта ночь стала бы одной из многих, а не последней.

Антон взял его за руку:

– Если ты спрашиваешь меня, хочу ли я это сделать из-за чувства вины, или в какой-то глупой попытке утешить тебя, или потому что боюсь, что иначе у меня этого никогда не будет, то ответа нет. Я хочу это сделать, потому что люблю тебя. Потому что хочу, чтобы ты был со мной, сейчас и всегда. И если «всегда» у меня не будет, то я приму «сейчас».

У Джуда перехватило дыхание. Он ничего так не хотел в этом мире, как поцеловать Антона. Мгновение спустя он понял, что причин не делать этого нет. Он бросился вперед, обнял его и поцеловал чуть ли не отчаянно.

Оторвавшись от любимого, он услышал их дыхание в тишине павильона.

– Это да? – через мгновение спросил Антон.

– Да, – ответил Джуд, подчеркнув сказанное еще одним поцелуем. – Да.

Они встали на колени на коврике, бок о бок. Антон взял горящую свечу, а Джуд другую. Антон протянул ему пламя, и Джуд зажёг от него свой фитиль.

– На самом деле я не знаю, что нужно делать, – признался Джуд. Не то чтобы в Керамейкосе можно было понаблюдать за свадебными церемониями. Он лишь слышал о них от других паладинов, которые выросли в других местах, и те разговоры были короткими. Джуд слишком стыдился своего любопытства, чтобы копать глубже.

Антон улыбнулся:

– Тогда давай просто придумаем.

Он взял лавровый венок и возложил на голову Джуда. Тот же короновал Антона другой рукой и, проведя пальцами по его шее и плечам, нежно оставил их там.

Потом Антон потянулся к кубку с вином, сделал большой глоток, глядя на Джуда темными глазами поверх края. Затем предложил вино Джуду, который накрыл руки новогардийца своими, и поднес кубок к губам. Когда Антон вернул кубок на стол, его глаза казались еще темнее, а взгляд более пронизывающим.

Между ними появилось новое напряжение. Руки Антона тряслись, когда он опустил пальцы в серебристую миску и провел ароматным маслом по лбу Джуда, прежде чем коснуться и своего лба.

– Если бы я мог отдать тебе «всегда», – прошептал Джуд, – я бы так и сделал.

Антон поцеловал его ладонь.