Хвост Скорпиона
Часть 46 из 65 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Неужели вы правда не пойдете дальше?
– Здесь я должен остановиться. А вы продолжайте идти. До Охо-Эскондидо миля-две, не больше.
Нора взвалила рюкзак на плечи и зашагала по ущелью. Вскоре гранитные стены сомкнулись вокруг нее так тесно, будто она очутилась в мрачной темнице. Ручья на дне каньона не оказалось, лишь иссохшее русло да редкая поросль. Кое-где валялись поврежденные стволы деревьев, принесенные потоком воды во время ливневых паводков. День клонился к вечеру, и Нора забеспокоилась, успеют ли они с Ником добраться до трейлера, прежде чем стемнеет. «Хорошо, что сегодня полнолуние», – успокоила она себя.
Продвигаться вперед становилось все труднее. В некоторых местах каньон сужался настолько, что Нора почти могла дотянуться до стен с обеих сторон. Но вдруг они расступились, и Нора оказалась в зеленой долине ярдов сто в ширину. Высокие тополя отбрасывали на землю тени. В проникающих в долину солнечных лучах их листва светилась, будто витраж. Небольшая заводь, окруженная ивами и зеленой порослью, указывала на то, что у основания скал бьет ключ. За родником, у дальней стены каньона, стояла сколоченная из грубо обтесанных бревен хижина, а рядом с ней – маленькая пристройка, нужник и загон для овец. Однако вокруг не было ни души.
Нора остановилась, чувствуя, как ее охватывает волнение. Неужели это и есть то, что она искала? Хижина вполне соответствовала описанию тщательно скрытого, укромного убежища, однако вид у нее был заброшенный. И все же Нору поразило, что человек возраста Нантана сумел продержаться здесь достаточно долго, чтобы успеть выстроить дом с пристройками. Внезапно Нору охватил страх: что ее ждет внутри хижины? Но поворачивать назад было слишком поздно.
– Эй! – позвала она.
Ее голос несколько раз отразился эхом от высоких стен каньона.
Тишина.
– Нантан Таза!
Никакого ответа.
Нора медленно приблизилась к хижине. Дверь оказалась приоткрыта. Нора замерла в нерешительности, потом постучала.
Никакой реакции.
– Есть здесь кто-нибудь?
Ни звука.
Нора толкнула скрипучую дверь и перешагнула через порог. Понадобилось какое-то время, чтобы ее глаза привыкли к царившему внутри полумраку. Внутренняя часть хижины состояла всего из одной комнаты. Стены были сложены из бревен, щели между которыми замазаны глиной. Обстановка спартанская: земляной пол, каменная печь, самодельный стол, стул, плоские камни вместо тарелок и простая деревянная койка в дальнем углу. Нора не сразу заметила, что под грязными звериными шкурами лежит человек. Неопределенного возраста, с длинными белоснежными волосами, которые разительно контрастировали со смуглым лицом. Сердце Норы забилось быстро-быстро. Жив он или мертв?
– Мистер Таза.
Голова медленно повернулась к ней, сморщенная рука с трудом приподнялась, подзывая ее подойти ближе. Нора молча подошла к кровати и остановилась. Она сняла с плеч рюкзак и поставила его на пол.
Старик глядел на нее:
– Кто?..
Нора попыталась собраться с мыслями. Старик казался не просто дряхлым, а едва живым. Оставалось только удивляться, как он продержался до этого момента.
– Меня зовут Нора Келли.
– Зачем пришла?
– Я археолог. – Нора запнулась в нерешительности. – Нашли тело Джеймса Гоуэра, – наконец выпалила она. – Я его раскопала.
Выражение лица Нантана неуловимым образом изменилось.
– Как ты меня нашла?
– Дорогу мне показал ваш друг Ник Эспехо. Он остался ждать в нескольких милях отсюда. Не хотел нарушать данное вам обещание. Я здесь одна.
– Зачем ты пришла? – повторил старик.
Его голос звучал едва слышно, как легкое дуновение ветра.
– Я надеялась, вы расскажете, что произошло. А еще… – Нора опять запнулась.
В хижине воцарилось молчание.
Чутье подсказывало Норе, что старик чего-то от нее ждет, но чего именно, она не знала. Взгляд Нантана остановился на ее рюкзаке. И вдруг Нора сообразила, что ему нужно.
Кори будет рвать и метать. Может быть, Нора даже нарушит закон. В глубине души она с самого начала осознавала, что от этого непростого решения ей никуда не деться, но, глядя старику в глаза, она почувствовала, что все остальное не имеет значения.
Пока Нора боролась с собой, старик закрыл глаза:
– Я знал, что рано или поздно так и будет.
Не давая себе времени передумать, Нора торопливо расстегнула рюкзак и достала контейнер. Подняв крышку, она достала магическую связку и протянула хозяину.
Глаза старика широко распахнулись. Он вытянул вперед обе руки, и Нора вложила в них связку. Некоторое время Нантан держал ее на весу, потом с величайшим почтением положил на кровать себе под бок, будто ребенок любимую игрушку. Наконец Нантан оторвал взгляд от связки и снова посмотрел на Нору:
– Я ждал посланника. Ждал все эти годы. Но не думал, что он явится в подобном обличье.
– Посланника?
– Да. Я наказан долгой жизнью за то, что не пожелал рассказать свою историю… Но вот ты здесь, а значит, пришел мой час.
Нантан поднял руку и указал на другой конец комнаты:
– Возьми деревянную шкатулку.
Нора встала и принесла то, что он просил. Шкатулка оказалась самодельной, вместо гвоздей Нантан использовал деревянные колышки, а крышка была плохо пригнана.
– Открой.
Нора повиновалась. Внутри лежали две вещи: какой-то предмет, завернутый в оленью кожу, и что-то напоминающее конверт, сделанный из сыромятной буйволиной кожи.
– Открой, – повторил Нантан.
Развязав кожаные шнурки, Нора развернула оленью кожу. Внутри лежали тяжелые золотые карманные часы, на потертой крышке которых были выгравированы созвездия. А внутри конверта обнаружился старинный лист пергамента. На нем Нора увидела рисунок апачей, изображающий четырех всадников.
– Теперь эти вещи принадлежат тебе, – произнес Нантан.
У Норы от волнения пересохло во рту.
– Что это? – спросила она, не в силах отвести глаза от предметов из шкатулки.
Последовала долгая пауза. Нантан снова закрыл глаза и сделал несколько глубоких вдохов.
– Я расскажу тебе то, за чем ты пришла, – проговорил он. – А потом… потом я наконец смогу уйти.
46
На следующий день, ближе к вечеру, Кори Свенсон села за кухонный стол и аккуратно разложила кусок фольги, который приготовила еще вчера ночью, после возвращения с фермы Гоуэра. Натянув нитриловые перчатки, Кори открыла контейнер для улик, вынула оттуда лист пергамента вместе с холстиной, в которую тот был завернут, и выложила то и другое на фольгу. Убедившись, что лежащие бок о бок предметы достаточно хорошо освещены, Кори взяла увеличительное стекло.
Холстина оказалась промасленной и изрядно затвердела за прошедшие годы. Кори развернула ее, высматривая надписи или рисунки. Из-за многолетней грязи и пятен разглядеть что-то было трудно, но у Кори сложилось впечатление, что никаких знаков на холстине нет.
После этого она занялась пергаментом. Это был жесткий квадратный лист со стороной около восьми дюймов, покрытый старинными письменами. С годами пергамент приобрел темный желтовато-коричневый оттенок. Три края истрепанные, зато четвертый, похоже, недавно обрезали: через увеличительное стекло Кори увидела на пергаменте следы ножа. Выцветший текст прерывался, – похоже, раньше этот документ был больше размером, но потом его разрезали пополам.
Перевернув пергамент, Кори осмотрела его обратную сторону. На ней обнаружилась цветная картинка, нарисованная чем-то вроде детских мелков. Некоторые участки были раскрашены акварелью. От рисунка, как и от текста, тоже осталась половина. На этой части пергамента были изображены двое индейцев в кожаных облегающих штанах, напоминающих современные лосины. Один скакал на черно-белой пятнистой лошади, второй – на чалой. Оба с луками в руках гнались за кавалерийским офицером, тоже ехавшим на коне. Рисунок отличала детская простота и предельный буквализм, художник воспроизвел все в мельчайших подробностях: и полосы краски на лицах индейцев, и уздечки, и поводья, и форму кавалериста. Изображение было настолько живым, что притягивало к себе взгляд. Несмотря на прошедшие годы, оно выглядело как новое.
Зато непонятные слова по обе стороны от картинки казались намного старше. Чернила так сильно выцвели, что разобрать их было трудно. Кори не знала этого языка, однако предположила, что перед ней текст на испанском. Судя по многочисленным зачеркиваниям и кляксам, писавший явно торопился. Почерк производил впечатление нечитаемого: трудно было даже разобрать отдельные буквы среди разнообразных росчерков и завитушек.
Кори откинулась на спинку стула, размышляя, – собственно, этим она и занималась весь день. Не оставалось сомнений: перед ней та самая вещь, о которой говорил Джесси. Все сходится. Но почему прадед Гоуэра так дорожил этим пергаментом: из-за рисунка, испанского текста или того и другого вместе? Заглянув в поисковик, Кори узнала, что подобные индейские изображения называются «журнальным искусством», потому что их часто находят именно на страницах старинных армейских журналов для записей. В наше время они представляют немалую ценность. Таким образом, воины хотели запечатлеть важные битвы или сцены сватовства. Индейцы очень ценили пергамент из-за его прочности и долговечности. Удивительно, что Джесси сохранил это изображение, а не продал его, чтобы купить наркотики. Трудно представить, чтобы человек, страдающий зависимостью, не воспользовался шансом раздобыть денег. Выходит, этот пергамент и впрямь был важен для Джесси. Или он просто не осознавал, насколько это ценная вещь. Хотя нет, Джесси ведь сам сказал: «Во времена моего прадеда его „ценная вещь“ годилась лишь для того, чтобы выстлать ею птичью клетку. Но за годы она приобрела ценность, и, возможно, немалую».
Кори вздохнула. Пергамент определенно является уликой. А значит, она обязана отвезти его в штаб-квартиру ФБР в Альбукерке, чтобы ее находку задокументировали и исследовали в лаборатории. А старинный каллиграфический текст, предположительно на испанском, должен перевести эксперт. Но Кори была настолько сердита на своего наставника, что прошел целый день, а она так и не доложила о важном открытии.
Может, и вовсе этого не делать? Морвуд, скорее всего, отмахнется от ее находки, так же как отмахнулся от подозрений относительно генерала, а потом еще прочтет очередное отеческое наставление, призывая ее не отвлекаться от главного. Но в конце концов Кори запретила себе так рассуждать. Это были мысли прежнего бунтующего подростка, а не новоиспеченного агента ФБР. Ее долг – следовать правилам, а значит, она обязана поставить Морвуда в известность, пусть даже в воскресенье, в шесть часов вечера. Эх, надо было позвонить ему раньше…
Кори взяла мобильный телефон и набрала номер Морвуда.
Он подошел после второго гудка:
– В чем дело, Кори?
Она рассказала о своей догадке, о том, как поехала на ранчо Гоуэра и как нашла пергамент. Кори не стала говорить, что все это случилось вчера, а Морвуд не стал спрашивать. Наоборот, он надолго замолчал. Пока Кори ждала, она подготовилась к пренебрежительному, возможно даже раздраженному, ответу. Но когда Морвуд нарушил молчание, в его голосе прозвучали неожиданные нотки.
– Можете прислать фотографии? Скиньте несколько штук на телефон.
– Сейчас, сэр.
Кори сфотографировала пергамент с обеих сторон, потом холстину и вощеный шнур, которым она была перевязана, и отправила все снимки Морвуду.
– Получил, – сказал тот.
Затем последовала еще одна долгая пауза.
– Как вы думаете, какова цена этого пергамента?
– Судя по тому, что я нашла в Интернете, подобные исторические документы стоят дорого. Тысяч десять долларов.
Снова молчание.
– Здесь я должен остановиться. А вы продолжайте идти. До Охо-Эскондидо миля-две, не больше.
Нора взвалила рюкзак на плечи и зашагала по ущелью. Вскоре гранитные стены сомкнулись вокруг нее так тесно, будто она очутилась в мрачной темнице. Ручья на дне каньона не оказалось, лишь иссохшее русло да редкая поросль. Кое-где валялись поврежденные стволы деревьев, принесенные потоком воды во время ливневых паводков. День клонился к вечеру, и Нора забеспокоилась, успеют ли они с Ником добраться до трейлера, прежде чем стемнеет. «Хорошо, что сегодня полнолуние», – успокоила она себя.
Продвигаться вперед становилось все труднее. В некоторых местах каньон сужался настолько, что Нора почти могла дотянуться до стен с обеих сторон. Но вдруг они расступились, и Нора оказалась в зеленой долине ярдов сто в ширину. Высокие тополя отбрасывали на землю тени. В проникающих в долину солнечных лучах их листва светилась, будто витраж. Небольшая заводь, окруженная ивами и зеленой порослью, указывала на то, что у основания скал бьет ключ. За родником, у дальней стены каньона, стояла сколоченная из грубо обтесанных бревен хижина, а рядом с ней – маленькая пристройка, нужник и загон для овец. Однако вокруг не было ни души.
Нора остановилась, чувствуя, как ее охватывает волнение. Неужели это и есть то, что она искала? Хижина вполне соответствовала описанию тщательно скрытого, укромного убежища, однако вид у нее был заброшенный. И все же Нору поразило, что человек возраста Нантана сумел продержаться здесь достаточно долго, чтобы успеть выстроить дом с пристройками. Внезапно Нору охватил страх: что ее ждет внутри хижины? Но поворачивать назад было слишком поздно.
– Эй! – позвала она.
Ее голос несколько раз отразился эхом от высоких стен каньона.
Тишина.
– Нантан Таза!
Никакого ответа.
Нора медленно приблизилась к хижине. Дверь оказалась приоткрыта. Нора замерла в нерешительности, потом постучала.
Никакой реакции.
– Есть здесь кто-нибудь?
Ни звука.
Нора толкнула скрипучую дверь и перешагнула через порог. Понадобилось какое-то время, чтобы ее глаза привыкли к царившему внутри полумраку. Внутренняя часть хижины состояла всего из одной комнаты. Стены были сложены из бревен, щели между которыми замазаны глиной. Обстановка спартанская: земляной пол, каменная печь, самодельный стол, стул, плоские камни вместо тарелок и простая деревянная койка в дальнем углу. Нора не сразу заметила, что под грязными звериными шкурами лежит человек. Неопределенного возраста, с длинными белоснежными волосами, которые разительно контрастировали со смуглым лицом. Сердце Норы забилось быстро-быстро. Жив он или мертв?
– Мистер Таза.
Голова медленно повернулась к ней, сморщенная рука с трудом приподнялась, подзывая ее подойти ближе. Нора молча подошла к кровати и остановилась. Она сняла с плеч рюкзак и поставила его на пол.
Старик глядел на нее:
– Кто?..
Нора попыталась собраться с мыслями. Старик казался не просто дряхлым, а едва живым. Оставалось только удивляться, как он продержался до этого момента.
– Меня зовут Нора Келли.
– Зачем пришла?
– Я археолог. – Нора запнулась в нерешительности. – Нашли тело Джеймса Гоуэра, – наконец выпалила она. – Я его раскопала.
Выражение лица Нантана неуловимым образом изменилось.
– Как ты меня нашла?
– Дорогу мне показал ваш друг Ник Эспехо. Он остался ждать в нескольких милях отсюда. Не хотел нарушать данное вам обещание. Я здесь одна.
– Зачем ты пришла? – повторил старик.
Его голос звучал едва слышно, как легкое дуновение ветра.
– Я надеялась, вы расскажете, что произошло. А еще… – Нора опять запнулась.
В хижине воцарилось молчание.
Чутье подсказывало Норе, что старик чего-то от нее ждет, но чего именно, она не знала. Взгляд Нантана остановился на ее рюкзаке. И вдруг Нора сообразила, что ему нужно.
Кори будет рвать и метать. Может быть, Нора даже нарушит закон. В глубине души она с самого начала осознавала, что от этого непростого решения ей никуда не деться, но, глядя старику в глаза, она почувствовала, что все остальное не имеет значения.
Пока Нора боролась с собой, старик закрыл глаза:
– Я знал, что рано или поздно так и будет.
Не давая себе времени передумать, Нора торопливо расстегнула рюкзак и достала контейнер. Подняв крышку, она достала магическую связку и протянула хозяину.
Глаза старика широко распахнулись. Он вытянул вперед обе руки, и Нора вложила в них связку. Некоторое время Нантан держал ее на весу, потом с величайшим почтением положил на кровать себе под бок, будто ребенок любимую игрушку. Наконец Нантан оторвал взгляд от связки и снова посмотрел на Нору:
– Я ждал посланника. Ждал все эти годы. Но не думал, что он явится в подобном обличье.
– Посланника?
– Да. Я наказан долгой жизнью за то, что не пожелал рассказать свою историю… Но вот ты здесь, а значит, пришел мой час.
Нантан поднял руку и указал на другой конец комнаты:
– Возьми деревянную шкатулку.
Нора встала и принесла то, что он просил. Шкатулка оказалась самодельной, вместо гвоздей Нантан использовал деревянные колышки, а крышка была плохо пригнана.
– Открой.
Нора повиновалась. Внутри лежали две вещи: какой-то предмет, завернутый в оленью кожу, и что-то напоминающее конверт, сделанный из сыромятной буйволиной кожи.
– Открой, – повторил Нантан.
Развязав кожаные шнурки, Нора развернула оленью кожу. Внутри лежали тяжелые золотые карманные часы, на потертой крышке которых были выгравированы созвездия. А внутри конверта обнаружился старинный лист пергамента. На нем Нора увидела рисунок апачей, изображающий четырех всадников.
– Теперь эти вещи принадлежат тебе, – произнес Нантан.
У Норы от волнения пересохло во рту.
– Что это? – спросила она, не в силах отвести глаза от предметов из шкатулки.
Последовала долгая пауза. Нантан снова закрыл глаза и сделал несколько глубоких вдохов.
– Я расскажу тебе то, за чем ты пришла, – проговорил он. – А потом… потом я наконец смогу уйти.
46
На следующий день, ближе к вечеру, Кори Свенсон села за кухонный стол и аккуратно разложила кусок фольги, который приготовила еще вчера ночью, после возвращения с фермы Гоуэра. Натянув нитриловые перчатки, Кори открыла контейнер для улик, вынула оттуда лист пергамента вместе с холстиной, в которую тот был завернут, и выложила то и другое на фольгу. Убедившись, что лежащие бок о бок предметы достаточно хорошо освещены, Кори взяла увеличительное стекло.
Холстина оказалась промасленной и изрядно затвердела за прошедшие годы. Кори развернула ее, высматривая надписи или рисунки. Из-за многолетней грязи и пятен разглядеть что-то было трудно, но у Кори сложилось впечатление, что никаких знаков на холстине нет.
После этого она занялась пергаментом. Это был жесткий квадратный лист со стороной около восьми дюймов, покрытый старинными письменами. С годами пергамент приобрел темный желтовато-коричневый оттенок. Три края истрепанные, зато четвертый, похоже, недавно обрезали: через увеличительное стекло Кори увидела на пергаменте следы ножа. Выцветший текст прерывался, – похоже, раньше этот документ был больше размером, но потом его разрезали пополам.
Перевернув пергамент, Кори осмотрела его обратную сторону. На ней обнаружилась цветная картинка, нарисованная чем-то вроде детских мелков. Некоторые участки были раскрашены акварелью. От рисунка, как и от текста, тоже осталась половина. На этой части пергамента были изображены двое индейцев в кожаных облегающих штанах, напоминающих современные лосины. Один скакал на черно-белой пятнистой лошади, второй – на чалой. Оба с луками в руках гнались за кавалерийским офицером, тоже ехавшим на коне. Рисунок отличала детская простота и предельный буквализм, художник воспроизвел все в мельчайших подробностях: и полосы краски на лицах индейцев, и уздечки, и поводья, и форму кавалериста. Изображение было настолько живым, что притягивало к себе взгляд. Несмотря на прошедшие годы, оно выглядело как новое.
Зато непонятные слова по обе стороны от картинки казались намного старше. Чернила так сильно выцвели, что разобрать их было трудно. Кори не знала этого языка, однако предположила, что перед ней текст на испанском. Судя по многочисленным зачеркиваниям и кляксам, писавший явно торопился. Почерк производил впечатление нечитаемого: трудно было даже разобрать отдельные буквы среди разнообразных росчерков и завитушек.
Кори откинулась на спинку стула, размышляя, – собственно, этим она и занималась весь день. Не оставалось сомнений: перед ней та самая вещь, о которой говорил Джесси. Все сходится. Но почему прадед Гоуэра так дорожил этим пергаментом: из-за рисунка, испанского текста или того и другого вместе? Заглянув в поисковик, Кори узнала, что подобные индейские изображения называются «журнальным искусством», потому что их часто находят именно на страницах старинных армейских журналов для записей. В наше время они представляют немалую ценность. Таким образом, воины хотели запечатлеть важные битвы или сцены сватовства. Индейцы очень ценили пергамент из-за его прочности и долговечности. Удивительно, что Джесси сохранил это изображение, а не продал его, чтобы купить наркотики. Трудно представить, чтобы человек, страдающий зависимостью, не воспользовался шансом раздобыть денег. Выходит, этот пергамент и впрямь был важен для Джесси. Или он просто не осознавал, насколько это ценная вещь. Хотя нет, Джесси ведь сам сказал: «Во времена моего прадеда его „ценная вещь“ годилась лишь для того, чтобы выстлать ею птичью клетку. Но за годы она приобрела ценность, и, возможно, немалую».
Кори вздохнула. Пергамент определенно является уликой. А значит, она обязана отвезти его в штаб-квартиру ФБР в Альбукерке, чтобы ее находку задокументировали и исследовали в лаборатории. А старинный каллиграфический текст, предположительно на испанском, должен перевести эксперт. Но Кори была настолько сердита на своего наставника, что прошел целый день, а она так и не доложила о важном открытии.
Может, и вовсе этого не делать? Морвуд, скорее всего, отмахнется от ее находки, так же как отмахнулся от подозрений относительно генерала, а потом еще прочтет очередное отеческое наставление, призывая ее не отвлекаться от главного. Но в конце концов Кори запретила себе так рассуждать. Это были мысли прежнего бунтующего подростка, а не новоиспеченного агента ФБР. Ее долг – следовать правилам, а значит, она обязана поставить Морвуда в известность, пусть даже в воскресенье, в шесть часов вечера. Эх, надо было позвонить ему раньше…
Кори взяла мобильный телефон и набрала номер Морвуда.
Он подошел после второго гудка:
– В чем дело, Кори?
Она рассказала о своей догадке, о том, как поехала на ранчо Гоуэра и как нашла пергамент. Кори не стала говорить, что все это случилось вчера, а Морвуд не стал спрашивать. Наоборот, он надолго замолчал. Пока Кори ждала, она подготовилась к пренебрежительному, возможно даже раздраженному, ответу. Но когда Морвуд нарушил молчание, в его голосе прозвучали неожиданные нотки.
– Можете прислать фотографии? Скиньте несколько штук на телефон.
– Сейчас, сэр.
Кори сфотографировала пергамент с обеих сторон, потом холстину и вощеный шнур, которым она была перевязана, и отправила все снимки Морвуду.
– Получил, – сказал тот.
Затем последовала еще одна долгая пауза.
– Как вы думаете, какова цена этого пергамента?
– Судя по тому, что я нашла в Интернете, подобные исторические документы стоят дорого. Тысяч десять долларов.
Снова молчание.