Хрупкие создания
Часть 24 из 53 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Меня или мою мать.
– Дерзай. – Джиджи сверкает зубами. – Это ведь так важно для тебя. Ты – прирожденная балерина. Это у тебя в крови. Знаешь, я ведь могу тебе помочь. Чем смогу.
Не знаю, почему я удивляюсь. Джиджи всегда готова помочь. Даже такой, как я, нелюдимой и неприветливой. Может, стоит вести себя с ней помягче. Может…
– Спасибо, но я и сама справлюсь. – Поворачиваюсь к ней спиной.
Я не заплачу. Ни за что. Только не перед ней. Я давно разучилась подпускать людей так близко.
22. Джиджи
Время в Нью-Йорке бежит гораздо быстрее, чем в Калифорнии. Дни наполнены сплошными репетициями, занятиями, домашкой и, конечно, Алеком – и пролетают в суете. Иногда я выбираюсь по утрам в парк и наслаждаюсь тишиной – парк всего в паре кварталов отсюда, но многие девочки о нем даже не знают. Иногда я зову Джун с собой, но она никогда не соглашается. Сейчас вот отнекивается тем, что ей слишком холодно. А мне погода как раз нравится: горячее дыхание превращается в пар, и это так здорово! А особенно хорош свежевыпавший снег. Но слова Джун напоминают мне, что совсем скоро он растает.
Тоской по дому меня обычно накрывает ночью.
Подошло время завтрака – за окном светлеет, – но в столовой почти пусто. В Сан-Франциско сейчас обед, там я в это время возвращалась из школы, а мама готовила мне что-нибудь на перекус перед репетицией. Частенько это был домашний йогурт с черникой или сваренные вкрутую яйца с тостами. Мама рисовала в студии рядом с кухней, а отец выходил из кабинета с широкой улыбкой на лице. Он закидывал меня миллионом вопросов о том, как прошел мой день, о балете, о школе и о моем самочувствии. Но хуже всего – он спрашивал о мальчиках.
Мне нечего было ему рассказать. До Нью-Йорка, до Алека, у меня никого не было – и отца это устраивало. Но сейчас-то все изменилось. С Алеком мне хорошо, с ним я словно бы на своем месте, как будто он – тот самый. С ним я не так сильно скучаю по дому. Он делает меня счастливой.
Передвигаю инсектарий с бабочками на стол и открываю окно. На рамах скопился снег, сыплется на пол. Засматриваюсь и не могу сосредоточиться на математике. Снежинки так красиво замирают на стекле, прежде чем растаять. Дома, в Сан-Франциско, был только туман. Но вот как на самом деле должен выглядеть февраль, а вместе с ним и День святого Валентина.
Жужжит телефон. Слышу, как ворочается Джун, пока я ищу его на своей кровати. Похоже, на этой неделе ее раздражает любое мое действие. Сейчас она еще более замкнута, чем прежде. Может, из-за парня? Хотя вряд ли она мне расскажет, даже если и так. Наша дружба закончилась, не начавшись. Словно не было того разговора о ее отце.
Я написала об этом своей калифорнийской подруге Элле, и она предположила, что все дело в кастинге. Я ведь не знаю, каково это – быть дублером. Каково это – всегда быть на вторых местах.
– Хочешь, вместе порепетируем завтра после пилатеса? – поворачиваюсь к Джун.
Она не отвечает так долго, что я почти забываю, что вообще задавала вопрос.
– Нет, – подает наконец голос.
– Тогда можем сходить на Таймс-сквер.
До того как я переехала сюда, постоянно представляла, что крепко с кем-нибудь сдружусь и мы будем везде вместе. Но этого, конечно, не случилось.
– Зачем мне вообще туда идти? – Она хмурит брови. – Там грязно. Шумно. И полно туристов.
Затыкаюсь и беру телефон. Забиваю пароль и вижу сообщения от Алека. Сердце ускоряется. Меня немного ведет от предвкушения долгожданной встречи: я ездила домой, в Калифорнию, а он провел каникулы в Швейцарии, и мы постоянно переписывались.
Сейчас он пишет: «Встретимся на улице:)»
Я тихонько пищу, отправляя ему ответ.
– Что там? – ноет Джун. – Чему ты так обрадовалась?
Не могу удержаться:
– Алек попросил встретиться с ним.
Жду ее реакции, но Джун только тяжко вздыхает.
– В День святого Валентина! – уточняю я.
– О, ну тогда да, – закатывает глаза Джун. – Это меняет дело.
Наряжаюсь в винтажное чайное платье сороковых годов, которое мне подарили на Рождество родители, натягиваю колготки, мажу гелем волосы, укладываю кудри, чтобы они красиво обрамляли лицо. Выбираю симпатичные сережки и кучу браслетов на руки. Стоит ли надеть монитор? Открываю ящик, и, кажется, моя тайна укоризненно смотрит на меня из его глубины. Слышу слова доктора Ханны: «Проблемы могут возникнуть даже не во время занятий».
Джун притворяется, что увлечена книгой по истории, но я вижу, что она наблюдает. Потому я оставляю монитор в столе, хотя все-таки стоило бы его надеть. Словно хочу доказать матери, отцу, тете Лиа и медсестре Конни, что он мне не нужен. Накидываю зимнее пальто и шапку, иду к двери.
– Увидимся позже. Прикрой меня, хорошо?
Выхожу в коридор. Дверь комнаты Бетт широко распахнута, и оттуда доносится музыка. Подхожу к лифту и слышу свист.
– Посмотрите, какая красавица.
Это Бетт, в пижамных шортах и тапочках. Ее ноги – как два ослепительных столпа света: гладкие, восхитительные, привлекающие внимание. Не знаю, что ей ответить. Мне хочется напомнить ей о том, как она издевалась надо мной в прошлом семестре, но потом я решаю, что оно того не стоит. В конце концов, мне досталась ведущая роль. Снова. А еще я встречаюсь с ее бывшим парнем.
Бетт привыкла выигрывать. Если я буду относиться к ней с уважением… Хотя это становится все сложнее и сложнее, особенно сейчас, когда она уставилась на меня ледяными глазами. Губы у нее красные от помады. Надо же, в пижаме, а все равно накрашена.
– О, привет!
Вот и все, что у меня получается сказать. Я чувствую себя не в своей тарелке, хотя из нас двоих это я разодета на выход. Интересно, что она надевала на свидания с Алеком? И чем они занимались? Он сказал, что сегодня чувствует себя иначе. Надеюсь, это хорошее «иначе».
Бетт накручивает на палец свои шелковистые волосы.
– Отмечаешь День святого Валентина?
– Ага…
Бетт оглядывает меня, морщит свой идеальный лоб. Мне неловко, ведь она наверняка скучает по Алеку: в прошлом году они провели этот день вместе.
– Вы сняли комнату? – атакует она, и вся моя жалость к ней испаряется. – Мы так делали. В «Фальдорфе». Это любимое место Алека.
Я знаю, к чему она клонит, и потому отворачиваюсь.
– Пока. Еще увидимся.
Жду лифт и чувствую на себе ее взгляд.
– Привет, Соломон, – здороваюсь с охранником, и он мне подмигивает. Я – единственная, кто называет его по имени. Записываю свое имя в журнал приходов/уходов и выхожу на улицу. Никак не могу перестать думать о том, что сказала Бетт, но разве стоит портить этим такой прекрасный вечер?
Снежинки медленно падают с темного неба, отбрасывая на дорожку идеальные тени. Подставляю им лицо и жду, когда растают. Думаю, я смогу полюбить зимы на Восточном побережье. Как настоящая калифорнийка, я не должна любить снег, но что-то в нем есть, в его чистоте и свежести и в том, как ледяные кристаллы способны погрузить в тишину целые улицы и разогнать миллионы людей по домам.
Крысята выбегают из здания после поздних занятий – торопятся домой. Они смеются и показывают на меня пальцем. Кое-кто даже спрашивает у меня автограф, и я обещаю расписаться завтра перед утренними занятиями. Поворачиваю за угол и выхожу в город. Выдыхаю и наблюдаю, как в воздухе растворяется теплый пар. Слышу свист откуда-то справа. Там, под фонарем, стоит Алек. Выглядит как настоящий студент колледжа, а не школьник: на нем зимнее пальто, красная вязаная шапка и дорогие штаны. Иду медленно, чтобы ненароком не упасть. Он улыбается, и я не могу не ответить тем же. Ускоряюсь, почти бегу.
– Привет, – выдыхает Алек, и я почти врезаюсь в него.
– Привет, – успеваю прошептать, и он тут же начинает покрывать мое лицо поцелуями. Отвечаю ему. Мне нравится, что на его щеках – легкая небритость.
– Ого, кто-то так же соскучился, как и я, – смеется он, и мы просто замираем на минуту, смотрим друг на друга, а снег засыпает нашу одежду.
Алек снова целует меня, и я перестаю чувствовать холод. Он передает мне мятную конфету через поцелуй. Его рука на моей талии. Он прижимается ко мне всем телом. Я улыбаюсь прямо в поцелуй, и уголки его рта тоже приподнимаются. Если вот это и значит быть его девушкой, то я согласна на вечность. Алек выпускает меня из объятий и тянет за собой, в снежный вечер.
– Пошли! А то опоздаем.
– Куда?
– На нашу бронь.
Мне нравится, что он сказал «нашу». «Мы». «Нас». Раньше в эту категорию входили только мои родители и калифорнийские друзья. К новому смыслу нужно привыкнуть – я вспоминаю, как наблюдала за парочками в трамваях, представляла, как именно они сошлись, как добрались до той черты, когда прикосновения и поцелуи стали заменять им разговоры. Тогда я даже не думала, что со мной когда-нибудь такое случится. Да я и не хотела. Но сейчас… сейчас я хочу этого больше всего.
Следую за Алеком.
– Куда мы идем?
– Увидишь.
Заходим в Центральный парк, на одну из тихих троп, и пересекаем его с запада на восток. В этом парке всегда можно увидеть что-то новое.
Заходим в итальянский ресторан под названием «Мария» в Верхнем Ист-Сайде, Алек придерживает для меня дверь. Внутри тепло и полно свечей. Мы стряхиваем с одежды снег. Официант ведет нас к забронированному столику, и я всю дорогу улыбаюсь. От улыбки – и от холода – разболелись щеки.
– Можно нам сесть у окна? Я хочу посмотреть на снег.
Официант смотрит на меня так, словно мне десять лет, но отводит нас к столику у окна. Вокруг куча парочек, которые пьют вино и макают в масло хлеб. Так вот чем заняты взрослые в Валентинов день. Ну, то есть некоторые еще ходят в шикарные отели, наверное? По сравнению с Бетт и Алеком я ребенок. Я помню, как рисовала валентинки мамиными красками и как папа принес домой два букета, для нее и для меня. Только так за последние пятнадцать лет я и сталкивалась с Днем всех влюбленных. В этом году все иначе, но я ощущаю себя ребенком, который влез в мамины туфли.
Чуть раньше звонил отец, оставил кучу приятных сообщений и даже послал дюжину роз. Смеюсь, вспоминая его открытку.
– Что смешного? – прерывает мои мысли Алек.
– Мой папа. Он мне такую открытку прислал… – Смеюсь снова. – Написал, что он – мой единственный Валентин, даже несмотря на того парня, что поцеловал меня на сцене. Думаю, он все еще пытается понять… Ну, то есть… что между нами происходит. Я родителям ничего не рассказывала.
– Да ну? – Алек дразнится.
– Ну да. Они меня все каникулы доставали, я ведь постоянно висела на телефоне, переписывалась с тобой.
– Мой отец тоже заметил. Связь влетела в копеечку, мы ведь в Швейцарии были. – Алек берет меня за руку. – Что ж, кто я такой, чтобы соревноваться с мистером Стюартом? Но ты мне нравишься.
– Правда, что ли? – Пытаюсь флиртовать, но щеки краснеют.
– Да, пожалуй. – Алек чешет в затылке. – Прости идиота, совсем растерял слова. Обычно я в разговорах эксперт. А ты так и не ответила на мое предложение. Ну, про «будь моей девушкой».
Я вспоминаю вечер премьеры и все, что было за сценой. Да, Алек действительно попросил меня быть его девушкой, а я так удивилась, что вместо ответа начала смеяться.
– Дерзай. – Джиджи сверкает зубами. – Это ведь так важно для тебя. Ты – прирожденная балерина. Это у тебя в крови. Знаешь, я ведь могу тебе помочь. Чем смогу.
Не знаю, почему я удивляюсь. Джиджи всегда готова помочь. Даже такой, как я, нелюдимой и неприветливой. Может, стоит вести себя с ней помягче. Может…
– Спасибо, но я и сама справлюсь. – Поворачиваюсь к ней спиной.
Я не заплачу. Ни за что. Только не перед ней. Я давно разучилась подпускать людей так близко.
22. Джиджи
Время в Нью-Йорке бежит гораздо быстрее, чем в Калифорнии. Дни наполнены сплошными репетициями, занятиями, домашкой и, конечно, Алеком – и пролетают в суете. Иногда я выбираюсь по утрам в парк и наслаждаюсь тишиной – парк всего в паре кварталов отсюда, но многие девочки о нем даже не знают. Иногда я зову Джун с собой, но она никогда не соглашается. Сейчас вот отнекивается тем, что ей слишком холодно. А мне погода как раз нравится: горячее дыхание превращается в пар, и это так здорово! А особенно хорош свежевыпавший снег. Но слова Джун напоминают мне, что совсем скоро он растает.
Тоской по дому меня обычно накрывает ночью.
Подошло время завтрака – за окном светлеет, – но в столовой почти пусто. В Сан-Франциско сейчас обед, там я в это время возвращалась из школы, а мама готовила мне что-нибудь на перекус перед репетицией. Частенько это был домашний йогурт с черникой или сваренные вкрутую яйца с тостами. Мама рисовала в студии рядом с кухней, а отец выходил из кабинета с широкой улыбкой на лице. Он закидывал меня миллионом вопросов о том, как прошел мой день, о балете, о школе и о моем самочувствии. Но хуже всего – он спрашивал о мальчиках.
Мне нечего было ему рассказать. До Нью-Йорка, до Алека, у меня никого не было – и отца это устраивало. Но сейчас-то все изменилось. С Алеком мне хорошо, с ним я словно бы на своем месте, как будто он – тот самый. С ним я не так сильно скучаю по дому. Он делает меня счастливой.
Передвигаю инсектарий с бабочками на стол и открываю окно. На рамах скопился снег, сыплется на пол. Засматриваюсь и не могу сосредоточиться на математике. Снежинки так красиво замирают на стекле, прежде чем растаять. Дома, в Сан-Франциско, был только туман. Но вот как на самом деле должен выглядеть февраль, а вместе с ним и День святого Валентина.
Жужжит телефон. Слышу, как ворочается Джун, пока я ищу его на своей кровати. Похоже, на этой неделе ее раздражает любое мое действие. Сейчас она еще более замкнута, чем прежде. Может, из-за парня? Хотя вряд ли она мне расскажет, даже если и так. Наша дружба закончилась, не начавшись. Словно не было того разговора о ее отце.
Я написала об этом своей калифорнийской подруге Элле, и она предположила, что все дело в кастинге. Я ведь не знаю, каково это – быть дублером. Каково это – всегда быть на вторых местах.
– Хочешь, вместе порепетируем завтра после пилатеса? – поворачиваюсь к Джун.
Она не отвечает так долго, что я почти забываю, что вообще задавала вопрос.
– Нет, – подает наконец голос.
– Тогда можем сходить на Таймс-сквер.
До того как я переехала сюда, постоянно представляла, что крепко с кем-нибудь сдружусь и мы будем везде вместе. Но этого, конечно, не случилось.
– Зачем мне вообще туда идти? – Она хмурит брови. – Там грязно. Шумно. И полно туристов.
Затыкаюсь и беру телефон. Забиваю пароль и вижу сообщения от Алека. Сердце ускоряется. Меня немного ведет от предвкушения долгожданной встречи: я ездила домой, в Калифорнию, а он провел каникулы в Швейцарии, и мы постоянно переписывались.
Сейчас он пишет: «Встретимся на улице:)»
Я тихонько пищу, отправляя ему ответ.
– Что там? – ноет Джун. – Чему ты так обрадовалась?
Не могу удержаться:
– Алек попросил встретиться с ним.
Жду ее реакции, но Джун только тяжко вздыхает.
– В День святого Валентина! – уточняю я.
– О, ну тогда да, – закатывает глаза Джун. – Это меняет дело.
Наряжаюсь в винтажное чайное платье сороковых годов, которое мне подарили на Рождество родители, натягиваю колготки, мажу гелем волосы, укладываю кудри, чтобы они красиво обрамляли лицо. Выбираю симпатичные сережки и кучу браслетов на руки. Стоит ли надеть монитор? Открываю ящик, и, кажется, моя тайна укоризненно смотрит на меня из его глубины. Слышу слова доктора Ханны: «Проблемы могут возникнуть даже не во время занятий».
Джун притворяется, что увлечена книгой по истории, но я вижу, что она наблюдает. Потому я оставляю монитор в столе, хотя все-таки стоило бы его надеть. Словно хочу доказать матери, отцу, тете Лиа и медсестре Конни, что он мне не нужен. Накидываю зимнее пальто и шапку, иду к двери.
– Увидимся позже. Прикрой меня, хорошо?
Выхожу в коридор. Дверь комнаты Бетт широко распахнута, и оттуда доносится музыка. Подхожу к лифту и слышу свист.
– Посмотрите, какая красавица.
Это Бетт, в пижамных шортах и тапочках. Ее ноги – как два ослепительных столпа света: гладкие, восхитительные, привлекающие внимание. Не знаю, что ей ответить. Мне хочется напомнить ей о том, как она издевалась надо мной в прошлом семестре, но потом я решаю, что оно того не стоит. В конце концов, мне досталась ведущая роль. Снова. А еще я встречаюсь с ее бывшим парнем.
Бетт привыкла выигрывать. Если я буду относиться к ней с уважением… Хотя это становится все сложнее и сложнее, особенно сейчас, когда она уставилась на меня ледяными глазами. Губы у нее красные от помады. Надо же, в пижаме, а все равно накрашена.
– О, привет!
Вот и все, что у меня получается сказать. Я чувствую себя не в своей тарелке, хотя из нас двоих это я разодета на выход. Интересно, что она надевала на свидания с Алеком? И чем они занимались? Он сказал, что сегодня чувствует себя иначе. Надеюсь, это хорошее «иначе».
Бетт накручивает на палец свои шелковистые волосы.
– Отмечаешь День святого Валентина?
– Ага…
Бетт оглядывает меня, морщит свой идеальный лоб. Мне неловко, ведь она наверняка скучает по Алеку: в прошлом году они провели этот день вместе.
– Вы сняли комнату? – атакует она, и вся моя жалость к ней испаряется. – Мы так делали. В «Фальдорфе». Это любимое место Алека.
Я знаю, к чему она клонит, и потому отворачиваюсь.
– Пока. Еще увидимся.
Жду лифт и чувствую на себе ее взгляд.
– Привет, Соломон, – здороваюсь с охранником, и он мне подмигивает. Я – единственная, кто называет его по имени. Записываю свое имя в журнал приходов/уходов и выхожу на улицу. Никак не могу перестать думать о том, что сказала Бетт, но разве стоит портить этим такой прекрасный вечер?
Снежинки медленно падают с темного неба, отбрасывая на дорожку идеальные тени. Подставляю им лицо и жду, когда растают. Думаю, я смогу полюбить зимы на Восточном побережье. Как настоящая калифорнийка, я не должна любить снег, но что-то в нем есть, в его чистоте и свежести и в том, как ледяные кристаллы способны погрузить в тишину целые улицы и разогнать миллионы людей по домам.
Крысята выбегают из здания после поздних занятий – торопятся домой. Они смеются и показывают на меня пальцем. Кое-кто даже спрашивает у меня автограф, и я обещаю расписаться завтра перед утренними занятиями. Поворачиваю за угол и выхожу в город. Выдыхаю и наблюдаю, как в воздухе растворяется теплый пар. Слышу свист откуда-то справа. Там, под фонарем, стоит Алек. Выглядит как настоящий студент колледжа, а не школьник: на нем зимнее пальто, красная вязаная шапка и дорогие штаны. Иду медленно, чтобы ненароком не упасть. Он улыбается, и я не могу не ответить тем же. Ускоряюсь, почти бегу.
– Привет, – выдыхает Алек, и я почти врезаюсь в него.
– Привет, – успеваю прошептать, и он тут же начинает покрывать мое лицо поцелуями. Отвечаю ему. Мне нравится, что на его щеках – легкая небритость.
– Ого, кто-то так же соскучился, как и я, – смеется он, и мы просто замираем на минуту, смотрим друг на друга, а снег засыпает нашу одежду.
Алек снова целует меня, и я перестаю чувствовать холод. Он передает мне мятную конфету через поцелуй. Его рука на моей талии. Он прижимается ко мне всем телом. Я улыбаюсь прямо в поцелуй, и уголки его рта тоже приподнимаются. Если вот это и значит быть его девушкой, то я согласна на вечность. Алек выпускает меня из объятий и тянет за собой, в снежный вечер.
– Пошли! А то опоздаем.
– Куда?
– На нашу бронь.
Мне нравится, что он сказал «нашу». «Мы». «Нас». Раньше в эту категорию входили только мои родители и калифорнийские друзья. К новому смыслу нужно привыкнуть – я вспоминаю, как наблюдала за парочками в трамваях, представляла, как именно они сошлись, как добрались до той черты, когда прикосновения и поцелуи стали заменять им разговоры. Тогда я даже не думала, что со мной когда-нибудь такое случится. Да я и не хотела. Но сейчас… сейчас я хочу этого больше всего.
Следую за Алеком.
– Куда мы идем?
– Увидишь.
Заходим в Центральный парк, на одну из тихих троп, и пересекаем его с запада на восток. В этом парке всегда можно увидеть что-то новое.
Заходим в итальянский ресторан под названием «Мария» в Верхнем Ист-Сайде, Алек придерживает для меня дверь. Внутри тепло и полно свечей. Мы стряхиваем с одежды снег. Официант ведет нас к забронированному столику, и я всю дорогу улыбаюсь. От улыбки – и от холода – разболелись щеки.
– Можно нам сесть у окна? Я хочу посмотреть на снег.
Официант смотрит на меня так, словно мне десять лет, но отводит нас к столику у окна. Вокруг куча парочек, которые пьют вино и макают в масло хлеб. Так вот чем заняты взрослые в Валентинов день. Ну, то есть некоторые еще ходят в шикарные отели, наверное? По сравнению с Бетт и Алеком я ребенок. Я помню, как рисовала валентинки мамиными красками и как папа принес домой два букета, для нее и для меня. Только так за последние пятнадцать лет я и сталкивалась с Днем всех влюбленных. В этом году все иначе, но я ощущаю себя ребенком, который влез в мамины туфли.
Чуть раньше звонил отец, оставил кучу приятных сообщений и даже послал дюжину роз. Смеюсь, вспоминая его открытку.
– Что смешного? – прерывает мои мысли Алек.
– Мой папа. Он мне такую открытку прислал… – Смеюсь снова. – Написал, что он – мой единственный Валентин, даже несмотря на того парня, что поцеловал меня на сцене. Думаю, он все еще пытается понять… Ну, то есть… что между нами происходит. Я родителям ничего не рассказывала.
– Да ну? – Алек дразнится.
– Ну да. Они меня все каникулы доставали, я ведь постоянно висела на телефоне, переписывалась с тобой.
– Мой отец тоже заметил. Связь влетела в копеечку, мы ведь в Швейцарии были. – Алек берет меня за руку. – Что ж, кто я такой, чтобы соревноваться с мистером Стюартом? Но ты мне нравишься.
– Правда, что ли? – Пытаюсь флиртовать, но щеки краснеют.
– Да, пожалуй. – Алек чешет в затылке. – Прости идиота, совсем растерял слова. Обычно я в разговорах эксперт. А ты так и не ответила на мое предложение. Ну, про «будь моей девушкой».
Я вспоминаю вечер премьеры и все, что было за сценой. Да, Алек действительно попросил меня быть его девушкой, а я так удивилась, что вместо ответа начала смеяться.