Книги Мертвых

– Закрой, быстро! – рявкнул я. – Твоя лысина так сияет под луной – ослепнуть можно.

Не удержался от искушения. Ведь я помнил его еще молодым блондином с роскошными волосами, смазливой мордашкой и плохо скрываемым влечением к моей женщине.

– Меня прислала Дрема, – сообщил Лебедь. – Пошли слухи.

– Останься с Одноглазым. А новости я сообщу сам.

Лебедь наклонился к колдуну:

– Дышит?

С закрытыми глазами Одноглазый выглядел форменным покойником. А это означало, что он залег в засаду и надеется свалить кого-нибудь своей тростью. Он так и будет злобным мелким пакостником, пока не испустит дух.

– Он в порядке. Пока. Просто будь рядом. И свистни, если что-нибудь изменится.

Я сложил свое барахло в сумку. Когда выпрямлялся, колени скрипнули. Я даже не смог бы встать, если бы не оперся о кресло Одноглазого. Боги жестоки. Им следовало бы сделать так, чтобы плоть старилась с той же скоростью, что и дух. Конечно, кое-кто умер бы от дряхлости через неделю. Зато сильные духом коптили бы воздух вечно. И мне не досаждали бы хвори и боли. В любом случае.

Из дома Одноглазого я вышел прихрамывая – разболелись ноги.

Твари мелькали повсюду, кроме тех мест, куда я смотрел. И лунный свет мне ничуть не помогал.





4

Роща Предначертания. Песни в ночи





Барабаны заговорили на закате, негромким мрачным рокотом обещая приход ночи всех ночей. А теперь они гремели безбоязненно. Ночь уже настала – кромешная, даже без дольки луны. Мерцающий свет сотен костров заставлял тени танцевать. Казалось, что даже деревья выдрали корни из земли и пустились в пляс. Сотня возбужденных учеников Матери Тьмы подпрыгивала и извивалась вместе с Тенями, все пуще входя в раж.

Сотня связанных пленников дрожала, рыдала и гадила под себя. Страх лишил мужества даже тех, кто считал себя героем. На мольбы о пощаде никто не обращал внимания.

Из темноты показался огромный черный силуэт, влекомый пленниками, которые налегали на канаты в безумной надежде ублажить похитителей и получить шанс на спасение. Силуэт оказался двадцатифутовой статуей женщины, черной и блестящей, как полированная эбеновая древесина. У нее были четыре руки, рубиновые глаза и хрустальные клыки вместо зубов. С шеи свисали два ожерелья – из черепов и отрезанных пенисов. Каждая когтистая рука сжимала символ власти этой женщины над человечеством. Пленники видели только петлю.

Ритм барабанов участился. Нарастал их грохот. Дети Кины запели мрачный гимн. Верующие пленники стали молиться своим богам.

Тощий старик наблюдал за всем этим со ступеней храма в центре рощи Предначертания. Старик сидел. Он уже давно не вставал без крайней необходимости, потому что кость правой ноги срослась неправильно и ходить ему было тяжко. Даже стоя он мучился от боли.

За его спиной виднелись строительные леса – храм восстанавливали. В очередной раз.

Чуть выше его стояла, не в силах сохранять спокойствие, прекрасная юная женщина. Старика страшило ее возбуждение – чувственное, почти сексуальное. Такого быть не должно, ведь она Дщерь Ночи и не для того живет, чтобы угождать собственным влечениям.

– Я ощущаю, Нарайян! – воскликнула женщина. – Оно приближается. И соединит меня с моей матерью.

– Возможно. – Ее слова не убедили старика. С богиней уже четыре года не было связи, и это тревожило. Его вера подвергалась испытанию. Уже в который раз. А дитя Кины выросло слишком упрямым и своевольным. – Возможно также, что ничего такого не случится и лишь гнев Протектора обрушится на наши головы.

Старик решил не развивать тему. Они спорили об этом уже три года, с того момента, когда Дщерь Ночи воспользовалась своим неокрепшим, совершенно нетренированным магическим талантом, чтобы на несколько секунд очаровать тюремщиков и сбежать от Протектора.

Лицо девушки окаменело и на мгновение обрело жуткую непроницаемость, уподобившись лику идола.

И Дщерь Ночи произнесла то, что всегда говорила, когда речь заходила о Протекторе:

– Она еще пожалеет о том, что так обращалась с нами, Нарайян. О ее наказании будут помнить и через тысячу лет.

Нарайян успел состариться в бегах. Бродяжничество стало нормой его существования. Он всегда стремился к тому, чтобы культ пережил гнев его врагов. Дщерь Ночи была могущественной, но юной, а юности свойственны порывистость и неверие в собственную смертность. Ведь девчонка – дочь богини! И власти этой богини предстоит вскоре утвердиться в мире, все изменив. При новом порядке Дщерь Ночи сама станет богиней. Так чего же ей опасаться? Та безумица в Таглиосе – ничто!

От века неуязвимость и осторожность – непримиримые противники. И от века они неразделимы.

Дщерь Ночи искренне верила в то, что она – духовное дитя Кины. Не может им не быть. Но ведь она рождена мужчиной и женщиной. И крупица человечности осталась в ее сердце. А человеку нужно, чтобы кто-нибудь был рядом.

Ее движения стали более выраженными и чувственными, менее контролируемыми. Нарайян поморщился. Нельзя ей выковывать внутреннюю связь между удовольствием и смертью. Богиня в одном из своих воплощений – Разрушительница, ей приносят человеческие жертвы, но делается это не по пустяковой причине. Кина не допустит, чтобы ее Дщерь впала в соблазн гедонизма. Девчонка будет наказана, но куда более суровая кара, несомненно, достанется Нарайяну Сингху.

Жрецы были готовы. Они поволокли рыдающих пленников туда, где те исполнят свое высшее предназначение – расстанутся с жизнью в ритуале освящения храма Кины. Вторым ритуалом станет попытка связаться с богиней, которая лежит сейчас в оковах магического сна, – нужно, чтобы Мать Тьмы снова наделила Дщерь Ночи своей мудростью и даром предвидения.

Все делалось должным образом. Но Нарайян Сингх, живой святой обманников, великий герой культа душил, не был счастлив. Власть над воспитанницей давно выскользнула из его рук. Девушка уже преобразует культ, заставляя его отражать ее собственный внутренний мир. Нарайян опасался, как бы очередной их спор не закончился разрывом. Такое уже случилось с его настоящими детьми. Он поклялся Кине, что воспитает ее дочь правильно и что они вместе помогут богине начать Год Черепов. Но девчонка становится все упрямей, все эгоистичней…

Дщерь Ночи уже не могла сдерживаться. Она торопливо спустилась по ступенькам и вырвала шарф-удавку из рук жреца.


На ее лице появилось выражение, которое Нарайян видел лишь у своей жены в минуты страсти, – с тех давних пор, казалось, Колесо Жизни уже совершило полный оборот.

Он с грустью осознал: когда начнется следующий ритуал, Дщерь Ночи вполне может броситься туда, где жертвы подвергнутся пыткам. В таком экзальтированном состоянии девчонка способна слишком увлечься и пролить их кровь, нанеся богине оскорбление, которого та никогда не простит.

Нарайян Сингх чрезвычайно встревожился.

Тревога кратно усилилась, когда его непрерывно бегающий взгляд наткнулся на ворону, сидящую в развилке дерева рядом с тем местом, где проходил смертельный ритуал. И что еще хуже: птица поняла, что замечена, и взлетела, глумливо каркая. По всей роще мгновенно откликнулись сотни вороньих голосов.

Протектор знает!

Нарайян воззвал к девушке, но та, слишком увлеченная, не услышала.

Когда старик вставал, в ноге стрельнула боль. Скоро здесь появятся солдаты – удастся ли от них убежать? Как он сможет подпитывать надежду богини, коль скоро его плоть износилась, а вера ослабла?





5

Воронье Гнездо. Штаб





Форпост – тихий городок с широкими улицами и белыми стенами. Мы переняли местный обычай белить все, кроме тростниковых крыш и декоративных растений.

По праздникам некоторые туземцы белят даже друг друга. Во времена минувшие этот цвет стал великим символом сопротивления Хозяевам Теней.

Наш город – искусственный, военного назначения: сплошь прямые линии, чистота и порядок. За исключением ночей, когда приятели Тобо лаются между собой. Днем шум ограничен площадками, где толпы новобранцев из местного населения, будущих искателей приключений, учатся у Черного Отряда солдатскому ремеслу.

Меня вся эта суета касается редко – лишь когда я латаю случайные раны, полученные новобранцами на тренировках. Никто из моей эпохи большими делами уже не занимается. Подобно Одноглазому, я теперь пережиток прошлого, живая икона истории; мы, старики, всего лишь уникальный клей, скрепляющий Отряд в единое целое. Меня вызывают по особым поводам и поручают читать проповедь, начинающуюся так: «В те дни Отряд был на службе у…»

Стояла жутковатая ночь, две луны освещали все вокруг; отбрасываемые ими тени боролись друг с дружкой. Что-то чрезвычайно встревожило любимцев Тобо. Я даже стал замечать некоторых из них, от волнения забывавших о том, что им положено таиться. И как правило, увиденное мне не нравилось.

Какофония в районе Врат Теней то нарастала, то стихала. Теперь к ней присоединились и огни. Как раз перед тем, как я добрел до штаба, у Врат мелькнуло несколько огненных шаров. Это встревожило и меня.

Штаб находится в двухэтажном строении посреди города, которое расползлось на целый квартал. Дрема наполнила его заместителями, помощниками и порученцами, которые держат на учете каждую подкову, каждое рисовое зернышко. Она превратила управление в бюрократическую рутину. И мне это не по душе. Разумеется – ведь я старый брюзга, еще помнящий, как в добрые старые времена все делалось правильно. То есть по-моему.

Но я, кажется, еще не утратил чувства юмора. Превратиться в собственного дедушку – это и впрямь забавно.

Я отошел в сторону. Передал факел тому, кто моложе, энергичнее и сообразительнее в плане тактики. Но я не отказался от участия в жизни Отряда, от права вносить свой вклад, от права критиковать и особенно от права жаловаться. Кто-то ведь должен все это делать. Поэтому я иногда довожу молодых до бешенства. И это благо для них. Укрепляет характер.

Я шагал по первому этажу, где кипела деловая суета, с помощью которой Дрема отгораживается от мира. Днем и ночью здесь сидит дежурная команда, считая те самые подковы и зернышки. Надо будет напомнить Дреме, чтобы она хоть изредка выходила в мир. Возведение барьеров не защитит ее от бесов, потому что все они уже внутри ее.

Я достаточно стар, чтобы такие разговоры сходили мне с рук.

Когда я вошел, на ее сухощавом, хмуром и почти бесполом лице отразилось раздражение. Она молилась. Не понимаю я этого. Несмотря на все пережитое, большая часть которого уличает веднаитские доктрины во лжи, Дрема упорствует в своей вере.

– Подожду, пока ты закончишь.

Дрему разозлило не то, что я оторвал ее от этого занятия, а то, что застал за ним. Смущало ее то обстоятельство, что даже вопреки железным фактам ей хочется верить в своего бога.

Она встала и скатала молитвенный коврик.

– Насколько он плох на этот раз?

– Слухи были ложные. То есть они не об Одноглазом, а о Готе. Она скончалась. Но Одноглазого пугает кое-что другое – то, что, по его мнению, должно произойти. Что конкретно – он умалчивает. Приятели Тобо растревожились пуще обычного, поэтому вполне возможно, что Одноглазый ничего не выдумывает.

– Надо послать кого-нибудь за Сари.

– Тобо об этом уже позаботился.

Дрема впилась в меня взглядом. Пусть она невеличка, но самоуверенности у нее в избытке.

– Что у тебя на уме?

– У меня тоже нехорошее предчувствие. А может, дело во врожденной непереносимости длительных периодов мира.

– Госпожа все уговаривает тебя вернуться домой?

– Нет. Ее встревожил последний разговор Мургена с Шиветьей.

И это еще мягко сказано. В нашем родном мире современная история ожесточилась. Пока мы отсутствовали, возродился культ обманников, жрецы-душилы вербуют приверженцев сотнями. И одновременно Душелов принялась терзать таглиосские территории в яростных и чаще всего бесплодных попытках истребить своих врагов. Большинство из которых были воображаемыми, пока Протектор с Могабой не создали своим рвением реальных.