Хранитель кладов

– Валера, – протянул я ему руку немедленно. – Швецов.

Мой новый знакомец чему-то усмехнулся, а после крепко ее пожал.

– А я Павел. Михеев Павел.

Я слышал эту фамилию. Ее Стелла называла аджину в беседе и упомянула, что именно этот сотрудник Отдела – более-менее приличный человек.

– Вот и славно, – я выпустил сигаретный дымок. – А теперь, Павел, говори напрямую, что тебе от меня нужно.





Глава одиннадцатая




– Хочешь – верь, хочешь – не верь, но ничего не нужно, – Павел устроился на скамейке поудобнее. – Да, бывает и такое.

– Но очень, очень редко, – чуть саркастично отозвался я. – Настолько, что в природе почти не встречается.

– Если ты не в курсе, то основная функция органов правопорядка не пресечение правонарушений, а их профилактика, – назидательно произнес мой новый знакомый. – Нет-нет, это не применительно к тебе… Хотя каждому не грех помнить о том, что соблюдение законов – это норма поведения в обществе. И неважно, под каким именно светилом проходит его основная жизнь – под Солнцем или под Луной.

Вроде бы шутит, а глаза-то серьезные.

– У меня нет ни малейшего желания вступать в конфронтацию с законом, – вот тут я был более чем искренен, даже врать не пришлось. – Не вижу в этом смысла, как и в совершении каких-либо противоправных деяний.

– Сразу верю, – Павел похлопал меня по плечу. – Я всегда вижу, когда люди врут. Отпечаток профессии, понимаешь ли, со временем приходит некий опыт. Но на свете живешь не ты один, верно? И если твои старые знакомые, скорее всего, люди такие же законопослушные и добропорядочные, то кто сможет поручиться за новых? А они скоро появятся, уж не сомневайся. Вернее, уже появились. Мне птичка на хвостике весточку принесла, что ты с одной очень шустрой ведьмочкой накоротке сошелся. Ведь это так?

– Возможно, – растянул губы в улыбке я. – И?

– Ведьмы – публика особенная, чтобы с ними наравне общаться, надо особую хватку иметь, – полицейский говорил негромко и очень убедительно. – И вдобавок более-менее разбираться в том, кто есть кто в том мире, к которому ты теперь принадлежишь.

– Дай угадаю, – я выкинул окурок в урну, стоящую рядом со скамейкой. – Непосредственно вы, сотрудники Отдела, – те самые хорошие парни, которые помогут мне понять, кто свои, кто чужие.

– Ирония – это прекрасно, но сейчас она не к месту, – в голосе Михеева появились новые оттенки. – Мы, Валера, те парни, которые не станут доводить дело до суда, если по твоей вине начнут гибнуть люди. Это не угроза, не предупреждение, а исключительно сухая констатация фактов. Просто прими это как данность, усвой как «Отче наш», для того чтобы в нужный момент принять верное решение.

– Не понимаю, о чем идет речь, – мне совсем перестали нравиться и этот человек, и разговор, который свернул совсем уж не туда. – Я так похож на потенциального преступника?

Если этот товарищ, по словам Стеллы, из всей отдельской компании лучший, то что же из себя остальные представляют? Как говорит Юлька: «Вот просто фу».

– Не лезь в бутылку, Валера, – посоветовал мне Михеев. – Не надо. Я же говорю – недопонимаешь ты пока многое. Не по глупости, нет, просто по незнанию. Ты теперь Хранитель кладов, а золото, особенно старое, всегда круто замешано на крови. И той, что в прошлом пролилась из-за него, и той, которая еще по чьим-то венам течет. Иные клады вообще из-под земли доставать нельзя, там такие вещички могут оказаться, из-за которых большая резня начнется.

– Ты о Кольце Всевластия? – не удержался я от колкости. – Так я не претендую. Да и пешком за тридевять земель мне топать неохота.

– Лет десять назад в Замоскворечье клад всплыл, – неторопливо проговорил Павел. – Старый, еще семнадцатого века. Кошель золотых монет, пара перстней да заколка с рубином. Дурачок, что его нашел, монеты да перстни за бесценок скупщику отдал, а заколку подруге подарил. Та его через три дня ею и порешила. Горло во сне проколола. А когда ее допрашивали, то бормотала какую-то бессвязицу о женщине в черном, на лице которой имелась блестящая маска. Дескать, это не я, это она, у меня и в мыслях ничего такого не имелось.

А ведь он не обычную городскую страшилку рассказывает, больно уж сухо излагает. И интересно.

– Заколка уже на следующий день исчезла и всплыла только через неделю в квартире, где обитал гсушный следак, что этим делом занимался. Мать его пришла в гости и обнаружила все семейство сына давно остывшим. Двое детей, теща, он сам – все мертвы. Единственным живым обитателем оказалась жена, которая сидела на кухне и о чем-то беседовала…

– С заколкой, – перебил его я. – И что же это за украшение такое?

– Мы поздно спохватились тогда, – вздохнул Михеев. – Ведь уже после первой смерти было ясно, что дело темное. Но проморгали, потому Донна еще человек десять на тот свет спровадила.

– Донна?

– Донна Луна, – Павел уставился на меня. – Никогда о такой не слышал, верно? А между тем обитала в наших краях некогда такая особа. Давно, в самом конце семнадцатого века. Была она чародейкой, входила в свиту царевны Софьи. Откуда взялась на Руси – неизвестно, к какому роду-племени принадлежала – неясно. И лица ее тоже никто никогда не видел, поскольку оно всегда оставалось скрытым либо непроницаемой вуалью, либо маской, на которую были наклеены сотни осколков венецианских зеркал. Для понимания – венецианские зеркальщики всегда отличались своей приверженностью к тайным знаниям, так что ничего удивительного в этом нет. Донна очень быстро стала наперсницей царевны, после чего в той вдруг проснулась редкостная властность и очень сильное стремление занять престол. А после неожиданно и перспектива такая нарисовалась, так как внезапно и вдруг скончался Федор Алексеевич, законный государь. Ну, формально «внезапно и вдруг», а на деле все совсем не так обстояло. Просто в феврале 1682 года, аккурат после второй свадьбы государя, в Преображенском устроили «тиятер», и пьесу выбрали для постановки самую что ни на есть подходящую.

– «Макбетов», что ли? – озадачился я.

– Ну, до Вильяма нашего Шекспира тогда двор еще не дорос, потому все было проще. Давали «Бабу-ягу, костяную ногу». И Донна в этой постановке участвовала. Не в главной роли, естественно, сие перебор. Она выходила на сцену всего лишь раз и фразу произносила тоже только одну: «Смотри на меня неотрывно, и делай, что я мыслью тебе повелю». Думаю, бедолага Федор Алексеевич и посмотрел, и сделал, потому что через два месяца благополучно скончался. Официально – от цинги. Вот только откуда столь необычная болезнь могла взяться у двадцатилетнего мужчины? И, самое главное, как вовремя. Новая жена могла подарить престолу новых наследников, а род Апраксиных, к которому та принадлежала по рождению, был довольно многочислен и хваток.

– Проще говоря, Софье и так особо ничего не светило, а тут и вовсе швах наступил бы, – пробормотал я.

– Хуже того – монастырь, – хмыкнул Михеев. – Куда ее еще, такую красивую? А так все получилось лучше некуда. Софья – управительница государством, власть в ее руках, стрельцы ей в рот смотрят. Правда, мальчишки-наследники подрастают, причем один из них тот еще волчонок, но это все разрешимо, на то существуют несчастные случаи, что в свое время печально подтвердила судьба малолетнего царевича Дмитрия. И, думаю, дала бы история государства Российского некую петлю, кабы не навестили как-то ночью царские палаты несколько знающих людей. Не совсем моих предшественников, но тех же кровей. Они взялись за эту работу не из служебного долга, а скорее по семейному подряду. Но это и не столь важно, главное, дело свое знали.

– И Донна Луна исчезла при невыясненных обстоятельствах, – продолжил я за него.

– Как-то так, – подтвердил Павел. – А дальше все было просто. Без Донны под Софьей закачался престол, потом подросший Петр отправился в Троицкую лавру, а следом за тем невезучая царевна переселилась в монастырь. От судьбы не убежишь. Вот только нюанс – Донну, конечно, убили, это понятно, но семена зла остались. Как видно, кто-то из дворцовых слуг прихватил кое-какое ее добро да и схоронил его в Замоскворечье, только после то ли не успел им воспользоваться, поскольку многих ближников Софьи после ее падения втихаря удавили, то ли еще что… А оно триста лет пролежало в земле, но силу свою при этом не утратило. В этом предмете, Валера, осталась часть души Донны Луны. Она у нее и без того черной была, а уж учитывая смерть лютую, что ей выпала… Короче, почти два десятка жизней эта стерва с того света умудрилась прибрать, пока мы заколку с нужными словами не расплавили ко всем чертям. Два десятка живых и ни в чем не повинных людей умерло, причем среди них и дети имелись. Ты понял, Валера, к чему я это все тебе рассказал?

– Не дурак, сообразил, – хмуро ответил я.


– И все-таки еще раз: старое золото, особенно то, что в скверных руках побывало, обязательно притягивает к себе зло и кровь, оно самое хреновое в людских душах выискивает и на свет вытаскивает. И еще оно очень ждет, чтобы его нашли, из земного плена освободили. Обычные люди этот зов не слышат, но ты – другое дело. Клады – теперь твоя судьба, потому очень советую: десять раз подумай, прежде чем дать свободу тому, что было скрыто от людских глаз, и, возможно, неслучайно. Ты получил не только дар, но и ответственность за то, что с его помощью делать станешь. Я знаю, что про нас говорят: «цепные псы», «гончие» и так далее. Но мы никогда не тронем того, за кем нет вины, имей в виду. И наоборот – не станем жалеть того, кто своими поступками людям принес вред или чего похуже. Это наша работа, мы ее выполняем на совесть. Именно по этой причине мне совершенно не хочется в один не самый лучший для тебя день… Ну, ты же понял, чем данная фраза закончится?

– Предельно, – не стал увиливать от ответа я. – И благодарен за откровенность.

– Потому думай, что делать и с кем водить дружбу, – Павел достал из небольшой сумочки, что лежала рядом с ним, конфету. – Хочешь? Вкусная. «Озеро Рица» называется.

– Нет, – покачал головой я.

– Как знаешь, – полицейский развернул фантик и отправил шоколадную конфету в рот. – Мне все та же птичка-невеличка напела, что ты умудрился в столь краткие сроки свести знакомство с Карлом Шлюндтом. Вернее, это он успел тебя заарканить. Поверь, Валера, Шлюндт не та личность, с которой стоит иметь что-то общее. Он давно находится в поле зрения Отдела, еще с тех пор, когда наша организация еще и Отделом-то не называлась. И ему ни разу никто ничего не смог предъявить, несмотря на то что люди вокруг него мерли как мухи. Но он, что примечательно, всегда был как бы ни при чем. Теперь рядом с ним оказался ты, и смею заверить – к добру подобное приятельство тебя не приведет. Я тебе не мама и не папа, чтобы указывать, с кем общаться, а с кем нет, но все же советую прислушаться к моим словам. Это в твоих интересах в первую очередь.

Я никак не прокомментировал данную реплику, просто в силу того, что сказать было нечего. Он же прав, и я это прекрасно осознаю, мне Карл Августович с самого начала не сильно понравился. Но при этом он меня на пару со Стеллой в самом деле заарканил, что есть, то есть. Нам без него не добыть то, что нужно, и, значит, придется какое-то время играть по чужим правилам. Бесит меня это невероятно, но возможности для маневра, увы, пока нет.

– Ладно, я сказал – ты услышал, – Михеев встал с лавочки и набросил ремень сумки на плечо. – Держи мою визитку, Хранитель кладов. Если прижмет злодейка-судьба – звони. Не люблю пустых слов, потому не стану обещать, что непременно помогу. Случаи разные бывают, так что решение всегда надо принимать по ситуации. Но выслушаю непременно.

– В иных ситуациях и это немало, – я взял бумажный прямоугольник, убрал его в карман, тоже поднялся на ноги и протянул полицейскому руку. – Рад знакомству. И я вас услышал, поверьте.

– Это хорошо, – Павел пожал мою ладонь, а после похлопал меня по плечу. – Считай, первый шаг сделан. Теперь не промахнись со вторым, приятель.

– А можно спросить? – заметив, что полицейский собрался уже уходить, остановил я его вопросом, который не давал мне покоя. – Шлюндт – он вообще кто? Я вашу табель о рангах пока не знаю, но что он старикан непростой, сразу понял, хотя бы потому что нормальные люди столько не живут. Но все остальное – прямо тайна какая-то.

– Не знаю, – помолчав, ответил Михеев. – Нет, правда не знаю. Он на особом контроле у нашего шефа, только он работает с его делом, нам в эту тему соваться не велено. А в нашей конторе если сказали «нет», то, значит, нет. Но вот что могу сказать точно: он не колдун и не ведьмак, эта публика мне слишком хорошо знакома, чтобы ошибиться. Ну а про то, как заканчивали свои дни те, кто с ним имел глупость сотрудничать, ты уже слышал. Учись на чужом опыте, не повторяй те ошибки, которые кто-то уже сделал. Все, привет!

Я проводил его взглядом, развернулся и пошел к другому, противоположному, выходу из парка. Символично, между прочим. Несмотря на все вышесказанное, сдается мне, что у нас с Отделом в этой жизни разные дороги, и тут двух мнений быть не может. Ничего против правоохранительных органов не имею, но и дел с ними общих иметь не желаю. К тому же явно этот Михеев мне соврал. Знает он про Карла Августовича много и разного, просто делиться со мной информацией не пожелал. Само собой, претензий никаких к нему у меня нет, поскольку в этой жизни никто из нас никому ничего не обязан, но хоть намеки-то какие на истинное положение вещей он же мог сделать? Почему нет?

Не скажу, что без правды о Шлюндте я есть и спать не смогу, но для более-менее верного анализа сложившейся ситуации информации у меня однозначно маловато. Этот хитроумный старичок знает обо мне почти все, а я о нем – практически ничего, и это немного раздражает.

Кстати, легок на помине, его имя на экране задергавшегося от виброзвонка смартфона высветилось. Судя по всему, господин антиквар не только рано встает, но и поздно ложится.

– Добрый вечер, Валерий, – традиционно вежливо поприветствовал меня Карл Августович. – Надеюсь, для дружеского звонка время не слишком позднее?

– Дружба – понятие круглосуточное, – бодро сообщил ему я. – Рад вас слышать.

– Завтра утром нам надо встретиться, – деловито продолжил антиквар. – Те предметы, о которых мы вели речь, уже у меня. Скажем так, это теперь моя собственность, и я готов вам ее передать.

– Вот так просто? – засомневался я. – Не хотелось бы вас обидеть недоверием, но…

– Никаких обид, – заверил меня собеседник. – К тому же ваши сомнения не так уж и ошибочны. Нет-нет, повторю свои слова: я готов их вам передать, но только после того, как вы выполните свою часть нашей сделки. Так сказать, пусть будет ни два, ни полтора, ни вам, ни мне. Предметы лежат в депозитарном сейфе, они практически уже ваша собственность, и встреча, собственно, нужна для того, чтобы вы в этом убедились. Но забрать вы их сможете лишь тогда, когда выполните оговоренное нами условие. Вы понимаете, о чем я?

– А как же. Во сколько, где?

– Я пришлю адрес эсэмэской, – антиквар хмыкнул. – Техника, бесспорно, зло, она убила простые вещи и профессии, до того существовавшие веками, но следует признать, что некоторые ее аспекты все же удобны. Да, вот еще что… Может, не станем беспокоить вашу приятельницу? Право, зачем она нам там, в банке? Мы и без нее прекрасно могли бы обойтись. Она, бесспорно, красивая и умная женщина, как, собственно, и положено ведьме, но временами ее экзальтация меня раздражает.

– Подумаю, но обещать ничего не стану, – помолчав, ответил я. – Стелла Аркадьевна невероятно непредсказуема, она может узнать о встрече и без нашей помощи. К тому же она крайне обидчива, не хотелось бы обострять с ней отношения, нас очень многое связывает.

– Тогда оставляю данный момент на ваше усмотрение, – покладисто одобрил мои слова антиквар. – До завтра. И ждите сообщения!

Встречу он назначил на довольно-таки ранний час. В смысле для выходного. Десять утра в Москве по будням – разгар рабочего дня, все куда-то бегут, прижав к уху смартфоны, короче, ад на земле. Но будни – это будни, а летние выходные в столице наполнены ленивой негой. Подавляющая часть горожан еще в пятницу отбывает на дачи, плюнув на то, что их ждет многочасовое стояние в пробках, и потому на бульварах, проспектах и улицах нет привычной толчеи и суматохи. Ну а не имеющие загородной недвижимости москвичи проводят день дома, в компании с монотонно жужжащим кондиционером, холодильником, в прохладном нутре которого стоят заветные запотевшие бутылочки пива и лежат брикеты мороженого в пестрых упаковках, а также мерно бубнящим телевизором. Центр города в эти дни практически пуст. Никто не хочет мотаться по изматывающей жаре, никому неохота гулять по раскаленным булыжным и брусчатым мостовым, над которыми отчетливо дрожит раскаленный воздух. Впрочем, не факт, что именно это слово подходит к практически лишенной кислорода столице, возможно, для атмосферы этих дней следует ввести какой-то новый термин.

И только мы со Стеллой добросовестно катили на Сивцев Вражек, где и была назначена встреча с Карлом Августовичем.

Да-да, я все же решил взять ведьму с собой. Впрочем, слово «решил» тут не слишком верно звучит. У меня и сомнений никаких на этот счет не возникало, и на то было как минимум три причины.

Первое – как после завершения этого дела сложатся отношения с антикваром, еще непонятно. Может, он нам еще поможет в будущем, может, нет, поди знай. А с Воронецкой я повязан одной веревочкой еще надолго, как минимум до конца сентября.

Второе – эти двое недолюбливают друг друга, и мне подобное крайне на руку. Пусть себе грызут друг друга на здоровье. Да, пока исподволь и на уровне полунамеков, но меня и это устраивает. Ни о какой дружбе с этими людьми речь идти не может, мы трое до поры до времени просто полезны друг другу, и когда-нибудь этот период ложного благодушия непременно кончится. Не исключено, что укоренившаяся к тому времени вражда между Стеллой и Шлюндтом мне как-то да пригодится. Жизнь, знаете ли, исключительно разнообразна.

Ну и третье – ведьме я пока нужен живым и здоровым, а значит, спину мою Воронецкая будет прикрывать со всем усердием и прилежанием, что далеко не последнее дело. Не сегодня, не в банке, там ничего особенного случиться не может, это пригодится мне чуть позже, там, где лежит клад, о котором давно грезит Карл Августович. Один литературный персонаж из книги, которую я в детстве знал наизусть, говаривал: «Поиски сокровищ – дело щекотливое», – и был абсолютно прав. Одно дело – общаться до того, как увидишь ценности, и совсем другое – после. У меня в той разрушенной деревне от горстки не самых дорогих монет в глазах поначалу чертики заплясали, а тут дело, похоже, пахнет куда более серьезными вещичками. Да и вообще Шлюндт слишком уж дружелюбен и доброжелателен, это сразу вызывает определенные подозрения. «Мягко стелют – жестко спать», – так всегда говорит Розалия Наумовна о вышестоящих чиновниках, коим имя легион, как правило, вернувшись с очередного совещания. Эти безлико-типичные господа всегда легко и охотно многое обещают, особенно перед выборами, причем неважно какими, а после так же незамысловато забывают обо всем том, что сулили ранее. Такова уж их суть, ничего не поделаешь…

Антиквар мне чем-то их напомнил, если честно. Ей-богу, та же Стелла вызывала у меня куда большую симпатию, несмотря на то, что она пару раз обещала меня убить и постоянно пыталась уколоть словами. Ну и еще сквернословила периодически так, что иной грузчик у нее мог бы подучиться как следует пользоваться великим и могучим русским языком.

На этот раз она изливала горячую благодарность в адрес Карла Августовича, причем цензурными в ее речи оставались только союзы и междометия.

– Да за что ты его так? – улучив паузу, вставил наконец-то свою реплику я. – В конце концов, нам самим это выгодно. Чем быстрее вопрос разрешится, тем лучше.

– Суббота, жара, Москва, – Стелла шмыгнула точеным носиком. – Пыль, чад, смрад. Я сижу в машине и еду на встречу со старым хрычом, которому с удовольствием бы глотку перерезала. А ведь должна была сейчас плескаться в большом и прохладном бассейне, а после лежать голенькой на удобнейшей «оттоманке», как роковая красавица времен декаданса, и пить ледяную «Жемчужину Айяла»! Хотя кому я это говорю… Ты даже понятия не имеешь, о чем я речь веду.

– Да где уж нам уж, – вытер я нос рукавом, а после рыгнул. – Мы все больше по портвяшку или «бормотухе» прохаживаемся, дорогая шипучка нам не по карману.

Забавно, но как раз с шампанским «Cuvée Perle d’Ayala» я был, если можно так сказать, на дружеской ноге. На мамино сорокалетие, которое, вопреки просьбам изменницы, праздновалось настолько широко и многолюдно, что его даже пришлось перенести в загородный дом, отец заказал сразу изрядное количество данного напитка, причем урожая какого-то хорошего года, то ли 2000, то ли 2002. Под шумок мы с Юлькой тогда утащили пару бутылок, распили их в одной из комнат, после чего, порядком захмелев, предались сомнительным утехам, за которыми нас и застали наши мамы, по нелепой случайности заглянувшие именно в это помещение. Все было почти как у Гоголя, в смысле немая сцена. «Почти» – это потому что Юлька следом за этим заорала:

– Зачем в меня?

Зачем, зачем… Так получилось. Нечего кое-кому врываться в комнату в настолько ответственный момент. Впрочем, ее мать, женщина с очень недурственным чувством юмора, тут же сообщила моей родительнице: