Хозяйственная история графини Ретель
Часть 24 из 63 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Брошенные инвалиды отличаются от других детдомовцев. Мы стараемся быстро учиться и найти себе дело, которое в будущем будет кормить. Мне повезло — я блестяще окончила школу и университет. Я — инженер и очень даже неплохой. Не постесняюсь слова — великолепный специалист.
И раз так вышло, что я оказалась в мире тотального патриархата, но зато с возможностями, которые были недоступны мне в моём мире, то почему бы не помочь этому миру начать новый виток истории. Прочь — темнота и мракобесие. Да здравствует прогресс и удобства!
Хех! Как бы меня потом за мои мысли, идеи и изобретения на костре не сожгли. Если сожгут, то у меня испортится характер.
А ещё письма, что я отправила королю и в гильдию магов.
Как бы после них меня сразу же не отправили или на костёр, или в монастырь.
Глава 11
* * *
Астер Ретель-Бор
Плещется вода. Она волнуется и шумит. Шелестят опавшие листья, щёлкают и щебечут птицы. Завывает ветер. Эти звуки становятся первыми, что я слышу.
Приоткрываю глаза и щурюсь. Больно глазам от яркого и холодного света. Свет сияет и слепит сквозь редкую листву.
Неужели это смерть?
Если она за мной пришла, то тогда почему мне так больно?
Вся моя спина и правый бок пульсируют. Голова болит так, что проще её отрубить и выбросить.
Пытаюсь сделать глубокий вдох, но боль простреливает тело и я поперхнулся.
Выкашливаю воду, сплёвываю кровь и грязь.
Невольно издаю стон, переворачиваюсь и становлюсь на четвереньки. На одном лишь упрямстве вытаскиваю себя из холодной реки.
Тяжело дышу. Воздух выходит со свистом. Стискиваю зубы, чтобы не стонать.
Выбираюсь на берег и падаю на здоровый бок — на мягкий мох и гниющие сучья у кромки воды.
Какое-то время лежу, тяжело дыша, и щурясь, смотрю на голубое безоблачное небо за чёрными ветвями с редкими листьями.
Дыхание со свистом вырывается из сорванного горла.
Трогаю рукой раненный правый бок и подношу пальцы к лицу — измазаны кровью.
Спина тоже горит огнём, пульсирует и хочется в голос стонать.
Несмотря на дикую боль — я всё-таки жив. Но только…
— Кто же я? — хриплю самому себе.
Последнее, что помню — это бой не на жизнь, а на смерть. Помню, что домой возвращался я с отрядом, и нападение оказалось неожиданным для нас.
На нас напали наёмники. Не разбойники, не враги, с которыми новый король заключил мир, а воины, что пришли с одной лишь целью — убить.
Но я жив…
Всё ещё жив, несмотря на все старания войны и наёмников.
Я промок насквозь. Лежу на берегу реки и не могу вспомнить ни себя, ни в какой стороне мой дом. И есть ли он у меня?
Чутьё говорит, что есть.
Порыв холодного ветра проносится над речным берегом, и я начинаю дрожать. Да, я выжил в смертельной схватке, но остаться в живых и дальше — это будет гораздо труднее.
С трудом вспоминаю, что наёмников было гораздо больше по численности. Пятьдесят наёмников против десяти. И нападение случилось перед рассветом. Расслабились, решили, что раз война окончена — то беды ждать не стоит.
Сажусь и морщусь от боли. С губ невольно срывается стон.
Поднимаюсь на непослушные ноги, держусь руками за шершавый ствол дерева.
Прислоняюсь левым боком к дереву и выскребаю из носа, ушей и глаз грязь да засохшую кровь.
После снимаю кольчугу и остальную одежду, дабы оценить свои увечья.
Правый бок покрывают кровоподтёки — рёбра в синяках. Уверен, несколько из них сломаны. Но не рёбра волную меня, а глубокая рана, оставленная мечом. Полоса проложена от груди до бедра.
Заглядываю себе за плечо. Мне удаётся увидеть, что вся спина представляет собой сплошное кровавое месиво — изодранная и кровоточащая.
Со спиной поработал зазубренный топор.
Я чувствую невыносимую боль, но я должен терпеть и выбираться отсюда. Должен найти выживших после боя и помощь. Без целителя я долго не протяну. Значит, нужно спешить.
Меч неизвестно где. Из оружия у меня имеется лишь короткий клинок, припрятанный в голенище сапога.
Хоть какое-то оружие есть.
Но в любом случае перспектива удручает: я нахожусь в одиночестве посреди лесов и даже понятия не имею, где именно. Я не помню себя. Не помню и не знаю, куда нужно идти. Правда, можно пойти вдоль реки. Все реки текут на север, с гор к холодному морю. Значит, пойду на север. Почему-то туда тянет, а не на юг, высоко в горы.
Но меня ждёт впереди холод. Смертельный холод.
Если не просохну и не залечу раны, то на вторую ночь у меня руки и ноги почернеют от холода. И тело моё начнёт гнить кусок за куском, прежде чем я дойду до людей. Или же, я раньше сдохну от голода.
— Проклятье… — бормочу устало.
Но паники не испытываю. Ощущаю лишь сожаление и смятение. Не совсем приятно не знать о том, кто ты есть.
Вздыхаю и со стоном вновь одеваюсь. Мокрая одежда неохотно слушается.
Раны болят так, что впору орать и молить Инмария о скорой смерти. Но я терплю.
Я должен найти отряд. Есть надежда, что я выжил не один.
Но после долгого плутания по лесу, когда уже светило уходит в закат, наконец, я выхожу на лагерь.
Это мой лагерь.
И глядя на него, понимаю, что надежда только что рассыпалась пеплом и сгинула в небытие.
Смотрю на кровавое побоище и не могу сдержать эмоций. Падаю на колени и остервенело, вдавливаю пальцы в податливую землю, орошённую кровью моих боевых товарищей. В груди клокочет ярость, боль и горечь от подлой и недостойной смерти.
К моим слезам примешивается мелкий колючий дождь.
Под холодными брызгами высохшие волосы вновь прилипают к голове и лицу.
Прижимаюсь лбом к сырой земле и рычу, разрывая лёгкие и срывая голос. Пальцами вырываю комья грязи и до боли сжимаю руки в кулаки.
Поднимаю лицо и вновь гляжу на мёртвый лагерь.
Вот чёрный опалённый круг, где был разведён костёр, на котором варилась похлёбка. Угли, сучья и котёл втоптаны в землю.
Вся земля истоптана копытами разбежавшихся или уведённых наёмниками лошадей.
Вот большое поваленное дерево, на котором сидели мои товарищи и предавались грёзам о скорейшем возвращении домой, а теперь трое из них были повешены на высокой сосне со вспоротыми животами.
Я вижу разбросанные по поляне личные вещи — обрывки и обломки.
Ещё двое моих людей лежат сломанными куклами — изрубленные точно зверским мясником.
Бреду на непослушных ногах по поляне дальше и нахожу остальных.
Все мертвы.
Все зверки убиты.
Я тоже должен быть убит и мёртв.
Меня, как и остальных пытались изрубить в клочья, но вот незадача — я сорвался с обрыва и упал в реку, что вынесла меня далеко от лагеря.
Это-то меня и спасло.
Но я не чувствую радости. Меня начинает глодать вина — я жив, а мои товарищи нет.
Но не время предаваться печали и горю. Убийцы могут вернуться в любой момент. Я должен спешить. Должен уходить отсюда.
И раз так вышло, что я оказалась в мире тотального патриархата, но зато с возможностями, которые были недоступны мне в моём мире, то почему бы не помочь этому миру начать новый виток истории. Прочь — темнота и мракобесие. Да здравствует прогресс и удобства!
Хех! Как бы меня потом за мои мысли, идеи и изобретения на костре не сожгли. Если сожгут, то у меня испортится характер.
А ещё письма, что я отправила королю и в гильдию магов.
Как бы после них меня сразу же не отправили или на костёр, или в монастырь.
Глава 11
* * *
Астер Ретель-Бор
Плещется вода. Она волнуется и шумит. Шелестят опавшие листья, щёлкают и щебечут птицы. Завывает ветер. Эти звуки становятся первыми, что я слышу.
Приоткрываю глаза и щурюсь. Больно глазам от яркого и холодного света. Свет сияет и слепит сквозь редкую листву.
Неужели это смерть?
Если она за мной пришла, то тогда почему мне так больно?
Вся моя спина и правый бок пульсируют. Голова болит так, что проще её отрубить и выбросить.
Пытаюсь сделать глубокий вдох, но боль простреливает тело и я поперхнулся.
Выкашливаю воду, сплёвываю кровь и грязь.
Невольно издаю стон, переворачиваюсь и становлюсь на четвереньки. На одном лишь упрямстве вытаскиваю себя из холодной реки.
Тяжело дышу. Воздух выходит со свистом. Стискиваю зубы, чтобы не стонать.
Выбираюсь на берег и падаю на здоровый бок — на мягкий мох и гниющие сучья у кромки воды.
Какое-то время лежу, тяжело дыша, и щурясь, смотрю на голубое безоблачное небо за чёрными ветвями с редкими листьями.
Дыхание со свистом вырывается из сорванного горла.
Трогаю рукой раненный правый бок и подношу пальцы к лицу — измазаны кровью.
Спина тоже горит огнём, пульсирует и хочется в голос стонать.
Несмотря на дикую боль — я всё-таки жив. Но только…
— Кто же я? — хриплю самому себе.
Последнее, что помню — это бой не на жизнь, а на смерть. Помню, что домой возвращался я с отрядом, и нападение оказалось неожиданным для нас.
На нас напали наёмники. Не разбойники, не враги, с которыми новый король заключил мир, а воины, что пришли с одной лишь целью — убить.
Но я жив…
Всё ещё жив, несмотря на все старания войны и наёмников.
Я промок насквозь. Лежу на берегу реки и не могу вспомнить ни себя, ни в какой стороне мой дом. И есть ли он у меня?
Чутьё говорит, что есть.
Порыв холодного ветра проносится над речным берегом, и я начинаю дрожать. Да, я выжил в смертельной схватке, но остаться в живых и дальше — это будет гораздо труднее.
С трудом вспоминаю, что наёмников было гораздо больше по численности. Пятьдесят наёмников против десяти. И нападение случилось перед рассветом. Расслабились, решили, что раз война окончена — то беды ждать не стоит.
Сажусь и морщусь от боли. С губ невольно срывается стон.
Поднимаюсь на непослушные ноги, держусь руками за шершавый ствол дерева.
Прислоняюсь левым боком к дереву и выскребаю из носа, ушей и глаз грязь да засохшую кровь.
После снимаю кольчугу и остальную одежду, дабы оценить свои увечья.
Правый бок покрывают кровоподтёки — рёбра в синяках. Уверен, несколько из них сломаны. Но не рёбра волную меня, а глубокая рана, оставленная мечом. Полоса проложена от груди до бедра.
Заглядываю себе за плечо. Мне удаётся увидеть, что вся спина представляет собой сплошное кровавое месиво — изодранная и кровоточащая.
Со спиной поработал зазубренный топор.
Я чувствую невыносимую боль, но я должен терпеть и выбираться отсюда. Должен найти выживших после боя и помощь. Без целителя я долго не протяну. Значит, нужно спешить.
Меч неизвестно где. Из оружия у меня имеется лишь короткий клинок, припрятанный в голенище сапога.
Хоть какое-то оружие есть.
Но в любом случае перспектива удручает: я нахожусь в одиночестве посреди лесов и даже понятия не имею, где именно. Я не помню себя. Не помню и не знаю, куда нужно идти. Правда, можно пойти вдоль реки. Все реки текут на север, с гор к холодному морю. Значит, пойду на север. Почему-то туда тянет, а не на юг, высоко в горы.
Но меня ждёт впереди холод. Смертельный холод.
Если не просохну и не залечу раны, то на вторую ночь у меня руки и ноги почернеют от холода. И тело моё начнёт гнить кусок за куском, прежде чем я дойду до людей. Или же, я раньше сдохну от голода.
— Проклятье… — бормочу устало.
Но паники не испытываю. Ощущаю лишь сожаление и смятение. Не совсем приятно не знать о том, кто ты есть.
Вздыхаю и со стоном вновь одеваюсь. Мокрая одежда неохотно слушается.
Раны болят так, что впору орать и молить Инмария о скорой смерти. Но я терплю.
Я должен найти отряд. Есть надежда, что я выжил не один.
Но после долгого плутания по лесу, когда уже светило уходит в закат, наконец, я выхожу на лагерь.
Это мой лагерь.
И глядя на него, понимаю, что надежда только что рассыпалась пеплом и сгинула в небытие.
Смотрю на кровавое побоище и не могу сдержать эмоций. Падаю на колени и остервенело, вдавливаю пальцы в податливую землю, орошённую кровью моих боевых товарищей. В груди клокочет ярость, боль и горечь от подлой и недостойной смерти.
К моим слезам примешивается мелкий колючий дождь.
Под холодными брызгами высохшие волосы вновь прилипают к голове и лицу.
Прижимаюсь лбом к сырой земле и рычу, разрывая лёгкие и срывая голос. Пальцами вырываю комья грязи и до боли сжимаю руки в кулаки.
Поднимаю лицо и вновь гляжу на мёртвый лагерь.
Вот чёрный опалённый круг, где был разведён костёр, на котором варилась похлёбка. Угли, сучья и котёл втоптаны в землю.
Вся земля истоптана копытами разбежавшихся или уведённых наёмниками лошадей.
Вот большое поваленное дерево, на котором сидели мои товарищи и предавались грёзам о скорейшем возвращении домой, а теперь трое из них были повешены на высокой сосне со вспоротыми животами.
Я вижу разбросанные по поляне личные вещи — обрывки и обломки.
Ещё двое моих людей лежат сломанными куклами — изрубленные точно зверским мясником.
Бреду на непослушных ногах по поляне дальше и нахожу остальных.
Все мертвы.
Все зверки убиты.
Я тоже должен быть убит и мёртв.
Меня, как и остальных пытались изрубить в клочья, но вот незадача — я сорвался с обрыва и упал в реку, что вынесла меня далеко от лагеря.
Это-то меня и спасло.
Но я не чувствую радости. Меня начинает глодать вина — я жив, а мои товарищи нет.
Но не время предаваться печали и горю. Убийцы могут вернуться в любой момент. Я должен спешить. Должен уходить отсюда.