Хозяйка Кладбища

— У старика Латуо я их покупала по сотне марок за штуку. Тебе дам столько же.

Чую подвох, но не знаю в чем он. Но с другой стороны, надо начать хоть с этого. Браслетов, правда, осталось только четыре, и если отдавать их по сотне, то не хватит даже на гражданство.

— Девонька, у меня нет времени ждать, когда ты решишься. Если готова отдать за такую сумму, то клади браслет, если нет, то я пойду, — поторопила меня травница.

Я вытащила из свертка еще один костяной браслет и положила его на ладонь. Травница положила поверх свою, и тут же перед глазами у меня возникло изображение кошелька, в который сыпятся деньги. Жалость от продажи задешево браслета тут же сменилась радостью от нового элемента интерфейса. Не всё заблокировано, значит. А может, и просто не всё разблокировано.

Рядом с кошельком появилась сумма в 100 марок. Браслет с моей руки исчез, словно его и не было.

— И вот еще что, девонька. Будет у меня к тебе поручение, — травница посмотрела на соседа справа, на соседа слева и соседа напротив, и громко произнесла: — Оставайся здесь и присмотри за моим прилавком, пока я не вернусь из ратуши!

Перед моим взглядом появился новый таймер, покороче предыдущего. Отодвинув его к первому, я хотела попрощаться с травницей, но увидела только ее удаляющуюся спину. Значит, мои возражения не принимаются.

— Смотрите! Слушайте! — разнеслось над рынком. Я повернула голову на звук. Из высоких дверей собора вышел тощий и высокий мужчина, облаченный в красную рясу с белым крестом на груди. От нехорошего предчувствия у меня заныли зубы. Ой, что–то будет…





Глава 4




— Смотрите! Слушайте! — Рядом с первым церковником встал второй, в такой же рясе, но ростом пониже и покруглее фигурой.

— Смотрите! Слушайте! — в третий раз трубный глас раскатился над городом. Между первыми двумя возник сухонький старик, опирающийся на высокий посох. Навершие посоха светилось так ярко, что слепило глаза. А ведь часы только–только пробили полдень, и на улице и так было светло.

— Смотри и слушай люд Мейнланда! Распоряжением Папы Римского и Архиепископа Мейнландского с сего дня в городе Мейнланд и окрестных землях запрещены ведьмовство, колдовство и некромантия всякая, без разбору, запрещено использование зелий и ядов всяких, запрещено также использование вещей чародейских, заколдованных и заговоренных, и запрещено чтение бумаг подметных, не Святой нашей Матерью Церковью выпущенных! С сего дня действуют законы эти, и всякий нарушивший их да будет покаран судом Божиим и церковным по мере его греха!

Все трое церковников говорили одновременно, и их голоса сливались в завораживающий глас небес. Я почти уверена, что их было слышно по всему городу.

Перед глазами при этом плыли строчки, где дублировалась вся информация уже в предельно лаконичном и при этом официальном виде.

А лицами–то церковники словно на одном станке деланы. По возрасту наверняка сын, отец и дед. Над головами двух старших ярко сияли названия должностей. Архиепископ и епископ Мейнланда. Самый младший был всего лишь Городским проповедником, а эта должность не входила в официальный реестр городских назначений и над головой не отображалась.

Закончив свою речь, все трое церковников, словно три корабля, неспешно направились к ратуше. Толпа перед ними расступалась, горожане почтительно кланялись.

— Какие же голоса у них! — восхитилась рядом со мной какая–то горожанка в синем платье, обращаясь к своей компаньонке. — Помнится, на воскресной службе его святейшество так красиво пел, так пел. Ну просто божественно. Да и на похоронах прежнего Соверена преподобный отец Енох заупокойную мессу читал, аж мороз по коже! Жаль только, Соверен как раз последнее место своим мавзолеем на городском кладбище занял. Где ж теперь хоронить–то простых людей?

— Да, да, — согласилась с ней подружка, нервно сминая в руках розовый платочек. — Мой–то свекор уже совсем плох. Не дай бог, на днях преставится. И куда его? Не в порт же рыбам?

— Эй, девка, подвинься! — грубый мужской голос оторвал меня от подслушивания. Я обернулась и посмотрела на наглеца. Невысокий лысый мужичонка в простой черной рясе служки, он вышел вслед за своими господами–священниками. В руках у него была стопка бумаг, несколько книг и свитков.

— Чего застыла, грешница, отойди говорю, от прилавка, — повторил он. — Торговать надо. Его святейшество на меня епитимью наложит, если я до заката все это не продам.

Он потряс перед моим лицом своим грузом.

— Ничем не могу помочь. Мне тоже сказано стоять тут и присматривать за прилавком. — ответила я.

— Ты ж ничем не торгуешь!

— А вот и нет. Дамы, — позвала я тех говоривших горожанок. — Вы говорили, что мест на городском кладбище нет, а готовить могилу нужно?

— Ну, было такое, — признала любительница пения в синем платье.

— Да, нужна могила, — грустно добавила ее подруга с розовым платочком.

— Я владею кладбищем неподалеку от города и, если вы хотите, могу подготовить для вас могилу… То есть, конечно, по вашему заказу, — предложила я.

— Что ты себе позволяешь, девка? — возмутился церковный служка.

Дамы между собой о чем–то тихо посовещались, и та, что с розовым платочком, чуть напряженно поинтересовалась:

— А как нам уведомить вас, что нужна могила?

Я поспешила успокоить ее.

— Мы с вами составим договор. Вы вносите скромное пожертвование, а я обязуюсь подготовить и содержать могилу в течение, допустим, пяти лет. И если за это время кто–нибудь из вашей семьи преставится, то он будет похоронен в этой могиле со всеми надлежащими почестями. Идет?

— Даже не знаю, — засомневалась дама. — А пожертвование насколько скромное?

Жадность моя проснулась и решила, что надо сразу приобрести гражданство в этом городе.


— Пятьсот марок! — объявила я. — Сто марок за год, получается.

— Мне надо посоветоваться с мужем, — дама сделала шажок назад от прилавка.

— Вы, конечно, можете посовещаться с мужем, со свекром и прочей родней. Но если мы не заключим сделку прямо сейчас, то не заключим ее никогда! — поднажала я, слыша возмущенное сопение церковного служки рядом с собой. Он явно рассчитывал на то, что дамы уйдут, и он сможет на уже законных основаниях прогнать меня.

— Почему никогда? — удивилась дама.

— Потому что на моем кладбище свободно только шесть могил! И только сегодня вам предоставляется шанс арендовать одну из них! — разгорячилась я. «И если я сегодня их все не загоню, то завтра меня в этом городе не будет!», не договорила я.

На мой голос обернулось еще несколько людей.

— Так что, благородная госпожа, заключим сделку? — предложила я даме с платочком. Та кивнула.

Я повернулась к служке.

— Бумага есть? И писчий прибор?

— Сто марок! — нагло ответил он. Догадываюсь, что стоимость всего этого раза в три завышена.

— За прибор и два листа бумаги? Давай! — я протянула ему руку ладонью вверх. На ней сразу появились монетки. Служка стрельнул глазами на собор, на ратушу, на деньги. Прикусил губу. Но, видно, жадность победила.

Я получила чернильницу, на дне которой что–то плескалось, растрепанное перо и два листа плохо отбеленной бумаги.

Быстро набросав нехитрый текст соглашения на двух листах, я показала их даме. Та согласно кивнула и протянула мне руку. Сделка была заключена. В моем кошельке стало на пятьсот марок больше. Чистая прибыль, получается, четыреста марок!

— Осталось всего пять мест! — я поспешила уведомить потихоньку собирающуюся толпу зевак, пока они не разошлись.

— А ты умненькая, лапушка. Мы бы с тобой сработались, — прожурчал медовый голос. Давешний сутенер стоял прямо перед прилавком.

— Хотите приобрести себе место на кладбище? — спросила я, глядя чуть поверх его головы. Прямо на подсказку.



Я чуть успокоилась. Так он не сутенер, а работник цирка. Или член шайки цыган, что в принципе одно и то же.

— Мне еще рановато о таком задумываться, лапушка! — зубоскалил он.

— Тогда не загораживайте прилавок! Осталось всего пять мест! Кладбище «Вечный покой» ждет своих постояльцев! К вашим услугам также могут быть предложены: поминальная служба в часовне, венки и цветочные композиции, оформление надгробных камней! — Меня несло, и я даже не знаю куда.

— Эй, эй, лапуля, не части! — замахал руками этот фигляр. — Я не к тебе пришел!

— А к кому?

Эмиль указал на церковного служку.

— Вот к нему. Брат Джованни, мне как обычно, — попросил он.

Служка кивнул и закопался в пачке бумаг.

— Индульгенцию на два греха, да? — уточнил церковник, выуживая исписанный изящным почерком лист. — Слышал уже, что отцы наши святейшие объявили?..

Эти двое чуть отошли, обсуждая между собой последствия решений церковного клира.

— Так что, продаются еще могилки? — к моему прилавку подошел мужик совершенно звероватого вида. С длинными нечесанными космами и начинающейся чуть ли не от глаз бородой, он походил на медведя, вставшего на задние лапы и по недоразумению нарядившегося в кожаный фартук.

— Не продаются. Могу только предложить арендовать на долгий срок. Сколько могил будете арендовывать?

Мужик издал какой–то рокочущий звук, по–видимому заменяющий ему смех, и ответил.

— Больше одной для меня не надо. И вот что, ежели помру до срока аренды, сколь еще ухаживать за могилой будешь?

Я чуть задумалась.

— До истечения срока аренды минимум, а дальше как пойдет. Но могу предложить пролонгацию — по истечению срока ваши наследники могут повторно арендовать эту же могилу. Пойдет?

— Складно говоришь, хоть и непонятно. — мужик подёргал кончик бороды. — Крепко ли твое слово, кто знает?

— Так можно же записать все, — мне вот каждому придется объяснять это? — А что записано, да на церковной бумаге, то не может быть не исполнено! — с жаром добавила я. — На какой срок арендовывать будете?

Мужик поднял руки и уставился на свои пальцы. Загибая по одному, он сам с собой что–то обсуждал, принимая решение.

— Так что, девка, освободишь прилавок для нормального торговца? — церковный служка вернулся и, конечно, сразу попытался меня подвинуть.