Хозяйка Кладбища

— Нет. В обмен на гарантии, я хочу доступ в крипту. Когда ты ее отстроишь, я должен стать первым, кто туда войдет. И не сто лет, а десять. А то перебор. Идет?

— Семьдесят лет и доступ в крипту после того как я посещу ее.

— Тридцать лет и право первого посещения крипты. Крипту ты при этом должна отстроить максимум за десять лет. Если ее не будет к пятнадцатому году от начала цикла, то гарантии отзываются. Это мое последнее предложение.

Что же такого было между ним и Като, что он так засуетился? И зачем ему крипта? Этот Мейнланд затейливый городок, столько взаимосвязей и интриг. Я тут жить согласна! Столько вопросов, где бы взять ответов… Ладно, кажется это предложение лучшее, на что я могу рассчитывать.

— Я согласна.

Вы заключили Пакт о ненападении с родом " " сроком на 30 лет.

Мы пожали друг другу руки. И пока подсказка мурлыкала про новое заключенное обязательство, я наблюдала, как Адам пытается вытереть руку хоть обо что–нибудь. Да, ладошки за время беседы у меня вспотели; а поскольку маникюрщица со мной в полет не отправилась, и в игру тоже, то ладошки мои были грязноваты.

Адам и Енох снова выстроились парой и не торопясь двинулись ко входу, где к ним присоединился Савел. Я осталась сидеть одна. Торопиться мне пока некуда, оставалось ждать подсказки–напоминалки, что пора идти в суд.

Внутри собора было довольно красиво. Создатели игры постарались, и вложили в него лучшие образцы средневековой европейской архитектуры — многоцветные витражи, изящные арки и подпирающие крышу колонны, огромный орган, управляемый парой служек, и несколько неприметных дверей по углам, замаскированных то висящей портьерой, то прикидывающихся книжной полкой. Вот и одна из дверей тщательно мимикрировала под каменную кладку.

Я бы ее и не заметила, но именно в том направлении ушел Савел, едва я заикнулась о доказательствах. А сейчас около этой двери стоял человек, который мне уже знаком.

Хавер Форжерон, кузнец звероватого вида, взявший одним из первых могилу в аренду на моем кладбище. Сейчас он выглядел чуть менее звероподобно: борода завязана узлом, волосы собраны сзади в низкий хвост, и одет нормально, в темно–красную верхнюю куртку, штаны из грубо выделанной кожи. На куртке переливалась вышитая на правой стороне груди золотая наковальня в красном круге — герб рода.

— Эт–та, барышня с рынка! — улыбнулся он, и потрепал по плечу стоящего рядом мальчика лет десяти. Насколько похожего на него не могу судить — Хавер все так же лелеял свою огроменную бороду и нестриженые волосы. Мальчик пока такими украшениями не обзавелся. Всего лишь подстриженный под горшок, розовощекий и подвижный, он смотрел на меня с непередаваемым скепсисом.

— Господин Форжерон, — чуть обозначила поклон я. — Это ваш сын? Какой крепкий мальчик. Наверное, уже помогает вам?

— Да, да. Этьен, поклонись госпоже. — Он толкнул сына в плечо. Тот явно скопировал меня, едва наклонив спину и поглядев на мой подол. На лице мальчишки в одно мгновение сменилось несколько выражений: от смущения до ужаса и затем веселья. Кажется, только он и оценил привязанные на платье мелкие косточки вместо бантиков. Этьен поднял голову и улыбнулся мне совершенно детской улыбкой, полной такой незамутненной радости и веселья, что мне даже почти завидно стало. Но сказать ничего не успел. Дверь открылась и оттуда вышел чем–то расстроенный человек.

Хавер Форжерон придержал сына, и махнул рукой мне.

— Заходите.

— Разве не ваша очередь? — уточнила я.

Ок покачал головой в отрицании.

— Думаю, вам нужнее.

Пренебрегать подарком я не стала, и зашла в комнату.

Маленькая комнатушка три на четыре шага, половину которой занимала внушительных размеров кафедра. На кафедре лежал увесистый том, раскрытый посередине. Я заглянула на страницы.

Изящным курсивом там было выписано:

Горожанка Юдифь Аджаи, виновна в совершении одного греха. Размер пожертвования для прощения греха составляет 100 марок.

Под грехами тут понимают преступления? И что я опять успела нарушить, сама того не зная? Сплошные вопросы. Я даже начала чуть–чуть злиться на Галеаццо. И зачем он только меня приговорил ко всему этому?! В раздражении я посмотрела по сторонам. На одной из стен висел листок.

Главные жертвователи города:

— Архиепископ Адам — 3358 марок;

— герцог Александер Зриньи — 2090 марок;

— графиня Мария Медичи — 1850 марок;

— Судья Джан Галеаццо — 1134 марки;

и еще несколько имен, которые мне ни о чем не сказали. Гербовых среди них не было, единственным обладателем герба был Архиепископ, возглавлявший список.

Пока я рассматривала список главных грешников города, мой счет перемигнулся и вышел в положительный баланс. Никко, мой хороший и быстрый, я ж тебе премию выпишу! Может быть. Когда–нибудь.

Я снова вернулась к книге. Количество грехов не изменилось, значит это не незаконная торговля.

— Господин Форжерон, а вы не знаете, как с этим обращаться? — спросила я, выглянув наружу.

Хавер всхрапнул — это видимо заменяло ему усмешку — и ответил:

— Приложите ладонь к книге, и она спишет. Но вам это наверное без толку. Каждый день ведь платить придется.

— Это еще почему?

— Так вы ж не крещены, как подобает. Значит, нарушаете закон ересью. И каждый день будет во грехе.


Вот оно что. Я вернулась в комнату и сделала как сказал Хавер. Посмотрев еще раз на фамилию Галеаццо в списке, я мысленно поблагодарила его. Наверняка именно для этого он и назначил мне такое странное наказание.

В топовую пятерку я не вошла, зато имя Архиепископа теперь заиграло новыми красками. Вот значит почему я не могу ему угрожать — он отослал свое второе тело и откупился от всех грехов. Скотина. Опытная скотина.

Я дождалась, когда и Форжерон закончит посещение комнаты пожертвований.

— А как мне принять крещение? — спросила я его, когда он с сыном вернулся.

— Здесь есть купель, можно там принять. Это стоит не слишком больших денег. Но есть способ лучше.

И он изложил мне детали.

Вы должны явиться в суд! Если не явитесь вовремя, то поданные вами доказательства будут признаны ничтожными!

А вот и вызов в ратушу. Быстро попрощавшись с городским кузнецом, я побежала через площадь.

— Стихи! Купите стихи! — зазывал народ брат Джованни из церковной лавки на краю рынка.

— Платья! Яйца! Булки! Доспехи! Факелы! — гомон рынка ударил в уши.

— Духи! Ароматы! Эссенции! Порадуйте себя и окружающих! — тонкий писклявый голос донесся откуда–то из боковых рядов. А вот это мне пригодится, причем прямо сейчас. Я свернула на голос.

В судебном крыле я встала в одной из ниш приемной залы, и быстро вытащила из складок платья привязанные там вонючие куски тухлятины. Даже думать не хочу, чем это было «при жизни». Запихав их под лавку, я обрызгалась приобретенными самыми дешевыми духами (всего–то +5% к отношению). Еще один флакон ждал своего часа в кармашке поясного кошеля.

Двери судебной залы отворились, и секретарь, стоявший за конторкой, позвал всех желающих внутрь. Кафедра и стол на три судейских места не поменялись. Точно так же занимали свои места секретарь суда и Начальник городской тюрьмы.

А вот место обвиняемого было занято клеткой. В которой стоял барон–разбойник Луиджи Вампа и затейливо ругался. Увидев меня, он разразился потоком настолько грязной брани, что зашедшие за мной зрители даже замолчали, прислушиваясь.

Я достала из пояса свой дневник и вытащила из чернильницы секретаря перо.

— Помедленнее, Вампа, я записываю.

Он прошипел очередной особо закрученный загиб.

— А ты уверен, что это физиологически возможно? — поинтересовалась я. — Это ж какую растяжку надо иметь, чтоб вот так?

— Да чтоб тебя… — вызверился он.

— Твоими молитвами, исключительно твоими молитвами. Но знаешь, я женщина честная, и если бы мы были женаты…

Ваше предложение помолвки не может быть отправлено.

Сообщила игра, заставив меня замолчать в недоумении. Эй, игра, этого человека я точно не собиралась видеть своим супругом!

Я вернула перо обратно секретарю, а дневник спрятала в пояс. Прошлась по залу, перестав обращать внимание на Вампу, и он замолчал наконец. Интересно девки пляшут, сказала бы я. Уже второй раз игра сообщает, что мое предложение помолвки не может быть отправлено. Интересно, препятствие сделано руками Малькольма или просто очередное недоразумение в игре? Как бы это выяснить…

— Всем встать, суд идет! — зычно проорал секретарь суда.

Я заняла положенное место, глядя как Джан Галеаццо и два его помощника, на этот раз другие, занимают свои места. В помощниках судьи сегодня были какой–то крестьянин, причем крепостной, и пожилой господин, подсказка которого сообщала, что он Мастер по серебру (4 ранг), в должности Придворного советника и состоит в гильдии Ремесленников. Интересный тут разброс. Надо бы заодно выяснить, как именно назначаются помощники судьи, и можно ли на это повлиять. Судьи уселись и секретарь вызвал меня.





Глава 16




Настало время для второго купленного мной зелья. Вернее это был «Аромат отвращения», понижающий отношение сразу на 30%, но не такой стойкий как моя «Вонь». Другим его достоинством, а равно и недостатком, было то, что отношение снижалось только у одного человека, и можно было выбрать, кого именно. Первые капли упали на Вампу, в вторые — улетели к крестьянину. Думаю, ювелир и сам по себе недолюбливает местного барона–разбойника. Во всяком случае он не скрывает своих неприязненных взглядов в его сторону.

И теперь я говорила. Говорила и говорила. Много. Все, что у меня накопилось к Вампе за эти четыре года. Угрозы при первой встрече. Нападение у ворот. Снова нападение, но уже на повозку. Попытка убийства в лагере (хотя он тут можно сказать защищался). Другие преступления, о которых я не знала, но доказательства которых мне были любезно переданы.

Вампа оценил. Понял, что его подставили по полной. Наверняка он видел как Галеаццо передал мне листки. Успеет ли рассказать кому–то? Важно ли это?

Пока Вампа от всего отпирался, я думала про другое. Если так просто от любых грехов откупиться в соборе, то почему он этого не сделал? Не знал? Не захотел? Или не успел, думал что его прикроют, спасут в последний момент? Ведь весной, при первом нападении он тоже загремел в тюрьму. И вышел, получается, зимой.

— Виновен. Виновен. Виновен.

Единогласно. Суровость закона и тяжесть преступлений. Рецидивизм и неисправимость.

Приговор — смерть. Через повешение.

— Обвинитель обязан присутствовать и засвидетельствовать, — дополнил Галеаццо в самом конце. — Казнь состоится завтра, на рассвете.