Хозяин теней

– Мне некогда, Тео, я спешу!

Она исчезает за статуями античных героев. Атлас качает головой ей вслед и стоит, сраженный новыми знаниями о той, с кем знаком дольше, чем с Беном.

Удивительно. Он мог бы полжизни – не своей, а Паттерсона – потратить на поиски потомков ведьм с полотен прерафаэлитов, но так и не вытащить на свет правду, которая маячила прямо перед его носом.

В тишине музея, необычно безлюдного, Теодор слышит только, как громко стучит его сердце, разгоняя кровь по онемевшим рукам и ногам, и как неподалеку разговаривает с кем-то по телефону покинутая им мисс Карлайл.

– Я в порядке, почему ты спрашиваешь? – звучит ее сердитый, почти шепчущий голос. – Еще нет, я хочу сравнить их, когда… Хватит заикаться, Шон! Да в чем дело?

Голова постепенно пустеет. Остается только шум крови в ушах и шепот говорливой мисс, который кажется сейчас пустым потоком слов.

От судьбы не сбежать, Теодор Атлас. Быть тебе навечно привязанным к ведьмам, от них ждать и беды, и спасения.

Что ему делать теперь, когда ниточки, ведущие от картинных моделей, сплелись вдруг в единый узел по имени Элоиза Вебер? Каждая встреча с ней заканчивается для Теодора растревоженным ворохом воспоминаний, от которых становится плохо и на душе, и в сердце. Их история завершилась двадцать лет назад, а теперь вдруг должна обрести эпилог?

Теодор не любит эпилоги. Они – обещание сказочных финалов при плохом конце. Всем известно, что сказки врут.

– Мистер Атлас!

Громкий возглас мисс Карлайл разносится эхом. Вздохнув, смяв в кулаке желание закатить глаза, он идет в соседний зал и находит ее замершей напротив полотна Берн-Джонса. Цикл «Шиповник» – «Заколдованный лес».

– Откуда в вас такая любовь к Берн-Джонсу? – спрашивает Атлас, останавливаясь прямо за ее спиной. Клеменс вздрагивает.

– Взгляните!

Наплевав на приличия, она тянется рукой к полотну через заградительный шнур.

– Мисс?

Тонкий палец с ободком золотого кольца указывает на спящего рыцаря, одного из четырех, которых на своем пути к принцессе встречает принц. Рыцарь откинул голову на куст шиповника, прорастающего сквозь брошенные латы прежних защитников короля, он смугл и темноволос, об острые скулы можно, как говорят романтики, порезаться.

Теодор рассматривает его не дольше пяти секунд.

– И?..

– Разве этот человек никого вам не напоминает? – спрашивает она, округляя и без того большие глаза.

– Кого, например?

Клеменс сердито вздыхает и делает шаг назад, не сводя глаз с полотна. Затем глядит на Теодора, несколько раз моргает и всматривается в его лицо с таким вниманием, что ему становится не по себе.

– Это не вы… – шепчет она, не сводя с него пристального, пугающего уже взгляда. Теодор открывает рот, чтобы ответить остротой, но в последний момент решает дождаться пояснений.

Тишина становится невыносимой оттого, что нарушается лишь прерывистым дыханием Клеменс.

– Это все? – интересуется Теодор, все еще пребывая в недоумении. – Без авторских ремарок ваша реплика звучит странно. Хотелось бы более развернутого… ответа.

Клеменс мотает головой с таким видом, будто только что похоронила любимую зверушку.

– Поверить не могу, – тихо говорит она, снова вглядываясь в лицо стражника. – я же была почти на сто процентов уверена, а теперь…

Клеменс кусает губы, оглядывается на Теодора, вновь внимательно смотрит на полотно с четырьмя спящими стражниками и принцем в латных доспехах. Все они немного похожи друг на друга, а еще на персонажей других работ Берн-Джонса и Россетти, но Атлас замечает это только теперь. И отбрасывает совершенно лишнюю мысль в сторону.

Мисс Карлайл мечется между «Заколдованным лесом» и «Палатой советов».

– Поверить не могу, – повторяет она убитым голосом. – Какая же я глупая дура!

Сейчас она больше похожа на сумасшедшую, но Теодор молча наблюдает за ее суетой и ждет, когда она успокоится.

– Я же была уверена, я была так уверена… – бормочет Клеменс. Потом вдруг оборачивается и хватает замершего у «Шиповника» Теодора за рукав. – Подойдите-ка сюда!

Что за отвратительная привычка у нынешней молодежи – так бестактно цепляться за руки!

Она тянет Теодора к картинам Россетти. Останавливается, взгляд ее снова мечется между ним и фигурой Данте.

– И?..

Клеменс ловит ртом воздух, часто моргает, прикрывает на мгновение глаза.

– Это не вы, – повторяет она странную фразу, от которой отчетливо веет помешательством. – Не стражник, не Данте – даже не рыцарь Ламии, и прочь сомнения!

Она вдруг шагает к Теодору и оказывается так близко, что он видит на ее щеках трепещущие тени ресниц. Клеменс хмурится, кусает губу, осматривает каждый миллиметр его лица.


– Как же так… – начинает она, и он не выдерживает.

– Хватит!

Она слишком близко. Тяжело дышит, будто пробежала не одну милю, и глядит не моргая. От нее едва уловимо пахнет травами и лавандовым шампунем, волосы у корней золотятся светлым.

– Вы не в себе? – огрызается он. – Меня не было всего полчаса, а вы ведете себя, как…

Он не договаривает. Он злится и на нее – за внезапные прикосновения, на которые он разрешения не давал, и на себя – за нелепые сравнения.

Никакая она не Клеменс. Всего лишь девица с таким же именем и похожим разрезом глаз.

Подобных ей – миллионы.

– Если вы уже насмотрелись, – говорит он, – то нам пора в путь. Я хочу быть дома до заката.

Он покидает зал, не глядя по сторонам. Клеменс остается наедине со своими кумирами.

В неподвижном воздухе раздается звонок ее мобильного.

– Да, Шон, – еле слышно отвечает Клеменс. – Я ошиблась.





* * *


Обратная дорога по ощущениям Теодора занимает гораздо меньше времени. Клеменс устроилась на заднем сиденье и делает вид, что спит, хотя он то и дело замечает в зеркале заднего вида ее неподвижный взгляд.

Теодор предпочитает хранить молчание, да и она, хвала Морриган, рта не открывает. Но ее пристальное внимание начинает его нервировать.

– Если хотите задать вопрос, – вздыхает он, – то лучше задать его, а не пытаться просверлить дыру в моем затылке. От ваших взглядов у меня мигрень.

Вместо ответа она отворачивается и закрывает глаза.

Теперь Теодору кажется, что она обижена – на него ли, на себя, на свое странное поведение в музее или же из-за сотни других причин, которые вообще могут возникнуть в голове столь непостоянной особы. Разбираться в них у него нет ни малейшего желания.

Чтобы не ехать в полной тишине – теперь она напрягает и заставляет нервно оглядываться – Теодор сам включает магнитолу. О, боги! Общение с молодым поколением окончательно его испортило.

Голос ведущего объявляет час блюза. Теодор облегченно прикрывает глаза. Дорога огибает цепочку небольших холмов и прямой стрелой пересекает Эйншем.





* * *


Уснувшая было Клеменс скатывается с сиденья и ударяется головой о дверную ручку. Теодор пристраивает «Форд» на обочине между развилкой и Кориниум-авеню, как гласит пыльная табличка со стрелкой вправо.

– Машина голодна, – комментирует он, ловя в зеркале заднего вида сердитый взгляд Клеменс. Она кое-как выбирается из автомобиля, тихо ругаясь по-французски, и Теодор невольно усмехается. Взбалмошная девица с манерами дочери рыбака, вот кто она такая.

– Я собираюсь в супермаркет, – вдруг говорит она, склоняясь к открытому окну. – Вам что-нибудь взять?

Теодор молча качает головой и смотрит ей вслед, пока она, стягивая с волос резинку, медленно бредет к виднеющемуся вдалеке «Сайнсберис». На фоне ярко-оранжевой вывески супермаркета фигура Клеменс пропадает из виду уже через десять футов.

Всю дорогу она то делала вид, что спит, то молча смотрела на пролетающий за окном пейзаж, то разглядывала Теодора и выглядела при этом грустной и вмиг осунувшейся, как будто то, что поддерживало в ней силы, вдруг покинуло ее. Он не особо разбирался в эмоциях, тем более, в женских, переменчивых, как погода, но сейчас ему отчего-то кажется, что мисс Карлайл потеряла интерес и к поездке, и к нему самому.

Это его… задевает?

Удивляет. Это его удивляет; не стоит путаться в чувствах, вызванных новостями об Элоизе.

Ох, Элиз.

Теодор прикрывает глаза рукой, шумно выдыхает, позволяя скопившемуся напряжению медленно покинуть грудную клетку вместе с воздухом. Если все правда, ему предстоит долгий, трудный и – он готов поспорить на следующую сотню лет жизни – выматывающий разговор с этой женщиной. Ему придется увидеть ее еще не раз, выяснить, осталась ли по женской линии ее семьи хоть капля прежних сил, выпытать из нее все, что она может об этом знать…

Элиз потребует плату. И Теодор с огромной неохотой вынужден признать, что это будут не деньги, не коллекция статуэток эпохи Цинь, не парные стулья конца девятнадцатого века и даже не его личная трость, кожаный портфель или плащ.

Чертова женщина. Почему из всех возможных претенденток именно Элоиза оказалась причастной к делу всей его жизни?

Он выходит из машины, чтобы подышать свежим воздухом и вернуть себе самообладание, как раз когда Клеменс возвращается из супермаркета с пакетом в руках. Теодор идет ей навстречу, мимолетно думая о том, что солнце скрылось за плотными тучами и, возможно, их поездка затянется, если они попадут под дождь.

Клеменс говорит по телефону, держа его между ухом и плечом, и выглядит встревоженной.