Хозяин теней
Часть 15 из 47 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– …И между фоморами и племенами прослеживается сходство в их друидических силах, которые… – с горящими глазами рассказывает Клеменс и внезапно замолкает, когда Теодор молча уходит вслед за мистером Паттерсоном. Если она и чувствует себя неловко, Теодор этого не замечает.
– Ну? – накидывается на него Бен, как только они оказываются в тесной кухне. У него в руках распухшие пакеты с продуктами из «Сайнсберис»[4], которые тут же водружаются на стул рядом с холодильником. Теодор лениво наблюдает за тем, как замороженная курица, фарш и бекон перекочевывают из пакетов в морозильную камеру, а овощные консервы и рыба – на полки.
– Что – ну?
Бен недовольно фыркает, откидывает со лба прилипшую челку и выпрямляется. Из-под оправы очков на Теодора смотрят рассерженные глаза, а он видит только то, что Бен одет в рубашку от Спенсера Харта и новые брюки.
– Ты куда так вырядился?
Бен явно намеревался произнести что-то возмутительно-воспитательное, но вопрос Теодора его останавливает.
– Ходил на свидание? – напирает Атлас. Бен фыркает и отворачивается.
– Нет, – бросает он. – Договаривался с тем парнем насчет твоих документов. Я рассказывал о нем на той неделе, если помнишь.
Бен не видит, как Теодор многозначительно закатывает глаза, но все равно кидает через плечо, пока его руки машинально включают духовку и поджигают горелку на плите:
– И давай без нытья. Тебе давно пора сменить паспорт, пока люди не начали задавать вопросы. Они гораздо внимательнее, чем ты думаешь.
– Готов с тобой поспорить, – тут же отнекивается Теодор. – Там в зале сидит очень простодушная девица.
– Кстати, о ней!..
Бен разворачивается, вновь принимая вид сердитого преподавателя младших классов. Атласу не нужно на него смотреть, чтобы понимать, что приятель готов отчитать его за очередную ошибку в поведении. И не одну.
– Ты хотя бы предложил ей перекусить? Выпить что-то кроме чая, который я вам наливал? Девушка и так перенервничала – представляю, как ты ее замучил, раз теперь на ней лица нет!
– Ой, хватит, – рассерженно фыркает Теодор. – Это она меня замучила. Болтает, не затыкаясь.
Бен с грохотом ставит чайник на плиту.
– Потому что от тебя и слова не дождешься. Опять, небось, играешь в молчанку, вот она и рассказывает все, что может. В общем, прекращай это.
– Прекращать что?
– Оставь ее в покое и пригласи к нам на ужин. Бедная девушка проголодалась и изнервничалась по твоей вине.
– Мы просто разговаривали! – вспыхивает Теодор, и чуткий Бен сразу чувствует, что друга действительно напрягает возможность совместного ужина с дочерью Генри Карлайла.
Да что же такого удивительного в этой девушке?
– Я задавал вопросы, она отвечала. Что я такого сделал? Засмотрел ее до смерти?
Красноречивый взгляд Бена говорит о том, что именно так он и подумал. На молчаливый выпад Теодору ответить нечем, и, взмахнув руками в совершенно театральном жесте, он возвращается к невежливо оставленной без присмотра Клеменс.
Но обнаруживает пустое кресло и записку на столе. Наскоро нацарапанные простым карандашом буквы сплетаются в чрезмерно вежливую фразу: «Спасибо за беседу, мистер Атлас. Позвоните мне, когда у вас найдется свободное время, я с удовольствием продолжу наш разговор».
«Вряд ли с удовольствием», – усмехается Теодор, пока не вспоминает, с каким завидным упорством она доказывала ему свою точку зрения, а потом рассуждала о других теориях, которые и так были ему известны. Наблюдать за полетом ее мыслей было… увлекательно. Пожалуй, это было увлекательно. И любопытно.
Что ж, теперь он хотя бы уверен, что девица Карлайл никак не связана с его прошлым.
Внизу на листе виднеется семь цифр со странной кривой, похожей на подпись. Клеменс Карлайл.
Теодор сминает ярко-желтый лист и отправляет его в мусорное ведро, силясь прогнать раздражение. Оно сменило собой невольный интерес и теперь волной поднимается из желудка к горлу, а он не понимает причины.
Перед глазами стоит автограф «Клеменс Карлайл» с витиеватой петлей у имени. Кажется, его Клеменс оставляла рядом со своими инициалами похожий завиток.
IV. Гадалка и господин
– Расскажи мне, откуда я пришел.
– Тебя из тьмы вывели на свет не тем путем, что был тебе уготован. Вырвали из родной земли с корнем, так что обратно ты уже не вернешься. Твоя история началась с ошибки.
Их женят в маленькой городской церквушке в присутствии знахарки и ее дочери на следующий же день. Освещать это событие никто не желает, гостить на торжестве – тоже. Все случается быстро и без лишнего шума.
Серлас стоит по правую руку от Нессы. Пока священник сухим голосом зачитывает молитву, он смотрит на ее точеный профиль: Несса спокойна и серьезна, и только прерывистое дыхание, от которого подрагивают уложенные пряди волос, выдает в ней волнение. В остальном она выглядит мраморным изваянием какого-то безымянного гения, прекрасным, но отрешенным.
Серлас не знает, что думать. Вечером раньше Несса сказала ему, что все в этом мире покорно судьбе и что каждое действие любого живого существа несет за собой вереницу последствий, будь то взмах воронова крыла, после которого где-то в море поднимется буря, или же спасение человека без прошлого, за которого она теперь в ответе. Серлас не уверен, что такое сравнение уместно. Сейчас он ни в чем не уверен, и спрашивает себя и стоящую рядом женщину: желанно ли то, что они делают?
Несса улыбается ему уголком губ и кивает. Все в порядке, Серлас. Все в порядке. Я сама на это согласилась.
Серлас думает, что хрупкий мир его, который только начал обретать форму, уже изменился безвозвратно, и убеждения, возросшие в нем за эти недолгие месяцы, снова канули в лету. Он вновь ничего не знает и вновь ищет ответы.
Их нет.
Священник глядит на странную пару исподлобья, но речи не прерывает. И пока старик вопрошает Серласа о согласии, тот мечется в сомнениях, словно они – клетка его души. Неужели он может рассчитывать на то, что его сердце сможет найти покой в чьих-то руках? Возможно ли, что Несса откликнется на его немые мольбы о мире и счастье? Неужели он может быть ей так же нужен, как она необходима ему теперь?
Серлас никогда не попросил бы об этом. Несса никогда не узнала бы. Кто он и что он может подарить ей в знак своих искренних чувств? Человек без достатка и привилегий – о канувшем в небытие прошлом и думать нельзя! Что он отдаст ей в благодарность за спасение его жизни? У него ничего нет и не будет, если он не отыщет среди туманного своего сознания верный путь к прошлой жизни. Без прошлого у него нет будущего.
Только Несса мягко вкладывает свою чересчур теплую ладонь в его руку, и это разом сметает все отговорки. Сердце Серласа колотится в грудной клетке, вторя размеренной речи священника и почти заглушая ее.
– Позволь мне спасти тебя еще раз, – шепчет Несса одними губами, когда он растерянно на нее смотрит и неуверенно протягивает ей серебряное кольцо с двумя крошечными ладошками, держащими сердце.
За этот порыв Серлас не расплатится и двумя своими жизнями.
– Я согласен, – отвечает он на вопрос священника и позволяет хрупкой женщине отныне вести его в мир.
* * *
Оглушенный и растерянный, Серлас сидит напротив кухонного окна и незряче вглядывается в даль. У самого берега, там, где заканчивается обрывом травянистый склон, стоит Несса. Ее силуэт в легком ситцевом платье колышется на сильном ветру, будто ветер треплет не складки ее юбок, а всю ее. Следовало бы позвать ее обратно в дом, чтобы она не простудилась, но Серлас находит в себе сил.
Прошла уже неделя, две, три, а он все еще не может называть ее по имени, как она того просит. Принять из ее рук тарелки или котел с супом и коснуться ее пальцев, не вздрогнув. Найти в ворохе белья что-то из ее личной одежды и отдать, не краснея. Смотреть на нее, понимая, что она тоже смотрит. Говорить с ней, как с равной, ждать от нее помощи в домашних делах, словно это самое обычное каждодневное дело, рутина.
Он ни разу не заговорил с ней о том, что двигало ею, когда она провозглашала себя его женой. Они проводят вместе целые дни. Дни складываются в недели. Они беседуют долгими вечерами и обсуждают так много всего, что у Серласа кружится голова. Он знает, как она улыбается, как хмурится, веселится и сердится, как ничего не боится и успокаивает его, если замечает, что он тревожится.
Он знает ее лучше, чем себя – больше, чем себя, и даже если бы беспамятство не отняло всю его прошлую жизнь, он думает, что ничего бы не изменилось.
Каждый день ее хочется открывать заново и познавать с ней весь мир, сжавшийся до размеров домика на отшибе за две мили от города, куда обыкновенно не добирается и самый терпеливый путник.
К Нессе идут за травами, когда становится совсем худо, когда снадобья знахарки Ибхи не помогают. Серлас еще не знает, какими словами называют его жену просто за знания, которыми она делится с приходящими к ее порогу горожанами, отчаявшимися и убитыми горем. Он еще не знает, что с каждым новым гостем Несса делится собственной силой.
И оттого она кажется ему тоньше, нежнее, словно что-то в ней угаснет, если Серлас не сумеет ее защитить.
Вместе они стригут трех овец местного пастуха, который позволяет забрать себе шерсть, ибо в его стаде еще двенадцать. Вечерами Несса достает тяжелую прялку и прядет шерсть. Деревянное колесо скрипит и с трудом поворачивается, изредка упрямясь и не желая подчиняться рукам хозяйки. В такие моменты Несса любит повторять, что старая прялка спасает их от недоброго слова, и Серлас пасмурнеет. Все чаще он замечает, как жена рассуждает о порчах, людских заговорах и наговорах, и о том, как скрытен бывает тот, кто рядом.
Ему не нравится то, что он слышит. Она не пытается объяснить свои слова и только смотрит на него полупрозрачными зелеными глазами, от которых не скрыть ни одной мысли.
Когда Несса возвращается в дом, вдоволь насмотревшись у обрыва на набегающие кудрявые волны, Серлас мучается с заржавевшей застежкой на воротнике старого камзола.
– Давай помогу, – говорит жена, протягивая к нему тонкие пальцы раньше, чем он успевает ответить.
– Не стоит, я…
Но Несса уже подходит, встает рядом – так близко, что от резкого выдоха Серласа прядь русых волос падает ей на лоб. От Нессы пахнет свежими травами и чаем. Сегодня она выглядит бледнее обычного.
– Надо было поторговаться еще с этим портняжкой за испорченную застежку! – вполголоса ругается она, пока Серлас рассматривает морщинку на ее лбу. Хочется накрыть ее рукой, стереть с лица. Успокоить жену. Почему она так бледна?
– Что-то случилось? – тихо спрашивает он, одновременно пугаясь того, что они ведут разговор так близко друг от друга, и желая получить ответ, а не очередную недомолвку. Он замечает куда больше, чем ей кажется, но ему приходится играть роль, которую она для него приготовила. Тихий, послушный Серлас. Спасенный во имя жизни на отшибе маленького города в доме женщины, которую знает лучше себя самого.
– Все в порядке, – отвечает Несса.
Ее рука скользит по вороту его камзола и осторожно касается скулы. Темная щетина колет ей пальцы.
– Все в порядке, – повторяет она и улыбается, поднимая глаза. – Куда ты собрался?
Серлас смотрит на нее и хмурится, отлично зная, как не любит она видеть его сердитым.
– Дров почти не осталось. А у коровы кончается сено. Я хотел бы сходить до перелеска на юге: говорят, там рядом хорошее поле.
– Зачем тогда тебе этот камзол? – смеется Несса. – В нем трудно будет работать.
Серлас отворачивается и делает шаг назад. Так звонко она насмехается, а ему не обидно – больно видеть, как на ее изможденном лице вспыхивает улыбка. Сердце сжимается до рези в груди, так что он сердито смахивает волосы и хватает с крючка старую шляпу, которую Несса принесла ему из города неделю назад.
Вот бы взять в свои ладони ее лицо и смотреть, как она улыбается. Вечно. Чтобы не видеть бледность ее щек и не гадать, что творится с ней уже не первый день.
«Все в порядке, Серлас!» – отмахивается Несса и торопится занять его и себя домашними хлопотами, веря, что это отвлечет его от ненужных мыслей. Беспокойных мыслей.
– Ну? – накидывается на него Бен, как только они оказываются в тесной кухне. У него в руках распухшие пакеты с продуктами из «Сайнсберис»[4], которые тут же водружаются на стул рядом с холодильником. Теодор лениво наблюдает за тем, как замороженная курица, фарш и бекон перекочевывают из пакетов в морозильную камеру, а овощные консервы и рыба – на полки.
– Что – ну?
Бен недовольно фыркает, откидывает со лба прилипшую челку и выпрямляется. Из-под оправы очков на Теодора смотрят рассерженные глаза, а он видит только то, что Бен одет в рубашку от Спенсера Харта и новые брюки.
– Ты куда так вырядился?
Бен явно намеревался произнести что-то возмутительно-воспитательное, но вопрос Теодора его останавливает.
– Ходил на свидание? – напирает Атлас. Бен фыркает и отворачивается.
– Нет, – бросает он. – Договаривался с тем парнем насчет твоих документов. Я рассказывал о нем на той неделе, если помнишь.
Бен не видит, как Теодор многозначительно закатывает глаза, но все равно кидает через плечо, пока его руки машинально включают духовку и поджигают горелку на плите:
– И давай без нытья. Тебе давно пора сменить паспорт, пока люди не начали задавать вопросы. Они гораздо внимательнее, чем ты думаешь.
– Готов с тобой поспорить, – тут же отнекивается Теодор. – Там в зале сидит очень простодушная девица.
– Кстати, о ней!..
Бен разворачивается, вновь принимая вид сердитого преподавателя младших классов. Атласу не нужно на него смотреть, чтобы понимать, что приятель готов отчитать его за очередную ошибку в поведении. И не одну.
– Ты хотя бы предложил ей перекусить? Выпить что-то кроме чая, который я вам наливал? Девушка и так перенервничала – представляю, как ты ее замучил, раз теперь на ней лица нет!
– Ой, хватит, – рассерженно фыркает Теодор. – Это она меня замучила. Болтает, не затыкаясь.
Бен с грохотом ставит чайник на плиту.
– Потому что от тебя и слова не дождешься. Опять, небось, играешь в молчанку, вот она и рассказывает все, что может. В общем, прекращай это.
– Прекращать что?
– Оставь ее в покое и пригласи к нам на ужин. Бедная девушка проголодалась и изнервничалась по твоей вине.
– Мы просто разговаривали! – вспыхивает Теодор, и чуткий Бен сразу чувствует, что друга действительно напрягает возможность совместного ужина с дочерью Генри Карлайла.
Да что же такого удивительного в этой девушке?
– Я задавал вопросы, она отвечала. Что я такого сделал? Засмотрел ее до смерти?
Красноречивый взгляд Бена говорит о том, что именно так он и подумал. На молчаливый выпад Теодору ответить нечем, и, взмахнув руками в совершенно театральном жесте, он возвращается к невежливо оставленной без присмотра Клеменс.
Но обнаруживает пустое кресло и записку на столе. Наскоро нацарапанные простым карандашом буквы сплетаются в чрезмерно вежливую фразу: «Спасибо за беседу, мистер Атлас. Позвоните мне, когда у вас найдется свободное время, я с удовольствием продолжу наш разговор».
«Вряд ли с удовольствием», – усмехается Теодор, пока не вспоминает, с каким завидным упорством она доказывала ему свою точку зрения, а потом рассуждала о других теориях, которые и так были ему известны. Наблюдать за полетом ее мыслей было… увлекательно. Пожалуй, это было увлекательно. И любопытно.
Что ж, теперь он хотя бы уверен, что девица Карлайл никак не связана с его прошлым.
Внизу на листе виднеется семь цифр со странной кривой, похожей на подпись. Клеменс Карлайл.
Теодор сминает ярко-желтый лист и отправляет его в мусорное ведро, силясь прогнать раздражение. Оно сменило собой невольный интерес и теперь волной поднимается из желудка к горлу, а он не понимает причины.
Перед глазами стоит автограф «Клеменс Карлайл» с витиеватой петлей у имени. Кажется, его Клеменс оставляла рядом со своими инициалами похожий завиток.
IV. Гадалка и господин
– Расскажи мне, откуда я пришел.
– Тебя из тьмы вывели на свет не тем путем, что был тебе уготован. Вырвали из родной земли с корнем, так что обратно ты уже не вернешься. Твоя история началась с ошибки.
Их женят в маленькой городской церквушке в присутствии знахарки и ее дочери на следующий же день. Освещать это событие никто не желает, гостить на торжестве – тоже. Все случается быстро и без лишнего шума.
Серлас стоит по правую руку от Нессы. Пока священник сухим голосом зачитывает молитву, он смотрит на ее точеный профиль: Несса спокойна и серьезна, и только прерывистое дыхание, от которого подрагивают уложенные пряди волос, выдает в ней волнение. В остальном она выглядит мраморным изваянием какого-то безымянного гения, прекрасным, но отрешенным.
Серлас не знает, что думать. Вечером раньше Несса сказала ему, что все в этом мире покорно судьбе и что каждое действие любого живого существа несет за собой вереницу последствий, будь то взмах воронова крыла, после которого где-то в море поднимется буря, или же спасение человека без прошлого, за которого она теперь в ответе. Серлас не уверен, что такое сравнение уместно. Сейчас он ни в чем не уверен, и спрашивает себя и стоящую рядом женщину: желанно ли то, что они делают?
Несса улыбается ему уголком губ и кивает. Все в порядке, Серлас. Все в порядке. Я сама на это согласилась.
Серлас думает, что хрупкий мир его, который только начал обретать форму, уже изменился безвозвратно, и убеждения, возросшие в нем за эти недолгие месяцы, снова канули в лету. Он вновь ничего не знает и вновь ищет ответы.
Их нет.
Священник глядит на странную пару исподлобья, но речи не прерывает. И пока старик вопрошает Серласа о согласии, тот мечется в сомнениях, словно они – клетка его души. Неужели он может рассчитывать на то, что его сердце сможет найти покой в чьих-то руках? Возможно ли, что Несса откликнется на его немые мольбы о мире и счастье? Неужели он может быть ей так же нужен, как она необходима ему теперь?
Серлас никогда не попросил бы об этом. Несса никогда не узнала бы. Кто он и что он может подарить ей в знак своих искренних чувств? Человек без достатка и привилегий – о канувшем в небытие прошлом и думать нельзя! Что он отдаст ей в благодарность за спасение его жизни? У него ничего нет и не будет, если он не отыщет среди туманного своего сознания верный путь к прошлой жизни. Без прошлого у него нет будущего.
Только Несса мягко вкладывает свою чересчур теплую ладонь в его руку, и это разом сметает все отговорки. Сердце Серласа колотится в грудной клетке, вторя размеренной речи священника и почти заглушая ее.
– Позволь мне спасти тебя еще раз, – шепчет Несса одними губами, когда он растерянно на нее смотрит и неуверенно протягивает ей серебряное кольцо с двумя крошечными ладошками, держащими сердце.
За этот порыв Серлас не расплатится и двумя своими жизнями.
– Я согласен, – отвечает он на вопрос священника и позволяет хрупкой женщине отныне вести его в мир.
* * *
Оглушенный и растерянный, Серлас сидит напротив кухонного окна и незряче вглядывается в даль. У самого берега, там, где заканчивается обрывом травянистый склон, стоит Несса. Ее силуэт в легком ситцевом платье колышется на сильном ветру, будто ветер треплет не складки ее юбок, а всю ее. Следовало бы позвать ее обратно в дом, чтобы она не простудилась, но Серлас находит в себе сил.
Прошла уже неделя, две, три, а он все еще не может называть ее по имени, как она того просит. Принять из ее рук тарелки или котел с супом и коснуться ее пальцев, не вздрогнув. Найти в ворохе белья что-то из ее личной одежды и отдать, не краснея. Смотреть на нее, понимая, что она тоже смотрит. Говорить с ней, как с равной, ждать от нее помощи в домашних делах, словно это самое обычное каждодневное дело, рутина.
Он ни разу не заговорил с ней о том, что двигало ею, когда она провозглашала себя его женой. Они проводят вместе целые дни. Дни складываются в недели. Они беседуют долгими вечерами и обсуждают так много всего, что у Серласа кружится голова. Он знает, как она улыбается, как хмурится, веселится и сердится, как ничего не боится и успокаивает его, если замечает, что он тревожится.
Он знает ее лучше, чем себя – больше, чем себя, и даже если бы беспамятство не отняло всю его прошлую жизнь, он думает, что ничего бы не изменилось.
Каждый день ее хочется открывать заново и познавать с ней весь мир, сжавшийся до размеров домика на отшибе за две мили от города, куда обыкновенно не добирается и самый терпеливый путник.
К Нессе идут за травами, когда становится совсем худо, когда снадобья знахарки Ибхи не помогают. Серлас еще не знает, какими словами называют его жену просто за знания, которыми она делится с приходящими к ее порогу горожанами, отчаявшимися и убитыми горем. Он еще не знает, что с каждым новым гостем Несса делится собственной силой.
И оттого она кажется ему тоньше, нежнее, словно что-то в ней угаснет, если Серлас не сумеет ее защитить.
Вместе они стригут трех овец местного пастуха, который позволяет забрать себе шерсть, ибо в его стаде еще двенадцать. Вечерами Несса достает тяжелую прялку и прядет шерсть. Деревянное колесо скрипит и с трудом поворачивается, изредка упрямясь и не желая подчиняться рукам хозяйки. В такие моменты Несса любит повторять, что старая прялка спасает их от недоброго слова, и Серлас пасмурнеет. Все чаще он замечает, как жена рассуждает о порчах, людских заговорах и наговорах, и о том, как скрытен бывает тот, кто рядом.
Ему не нравится то, что он слышит. Она не пытается объяснить свои слова и только смотрит на него полупрозрачными зелеными глазами, от которых не скрыть ни одной мысли.
Когда Несса возвращается в дом, вдоволь насмотревшись у обрыва на набегающие кудрявые волны, Серлас мучается с заржавевшей застежкой на воротнике старого камзола.
– Давай помогу, – говорит жена, протягивая к нему тонкие пальцы раньше, чем он успевает ответить.
– Не стоит, я…
Но Несса уже подходит, встает рядом – так близко, что от резкого выдоха Серласа прядь русых волос падает ей на лоб. От Нессы пахнет свежими травами и чаем. Сегодня она выглядит бледнее обычного.
– Надо было поторговаться еще с этим портняжкой за испорченную застежку! – вполголоса ругается она, пока Серлас рассматривает морщинку на ее лбу. Хочется накрыть ее рукой, стереть с лица. Успокоить жену. Почему она так бледна?
– Что-то случилось? – тихо спрашивает он, одновременно пугаясь того, что они ведут разговор так близко друг от друга, и желая получить ответ, а не очередную недомолвку. Он замечает куда больше, чем ей кажется, но ему приходится играть роль, которую она для него приготовила. Тихий, послушный Серлас. Спасенный во имя жизни на отшибе маленького города в доме женщины, которую знает лучше себя самого.
– Все в порядке, – отвечает Несса.
Ее рука скользит по вороту его камзола и осторожно касается скулы. Темная щетина колет ей пальцы.
– Все в порядке, – повторяет она и улыбается, поднимая глаза. – Куда ты собрался?
Серлас смотрит на нее и хмурится, отлично зная, как не любит она видеть его сердитым.
– Дров почти не осталось. А у коровы кончается сено. Я хотел бы сходить до перелеска на юге: говорят, там рядом хорошее поле.
– Зачем тогда тебе этот камзол? – смеется Несса. – В нем трудно будет работать.
Серлас отворачивается и делает шаг назад. Так звонко она насмехается, а ему не обидно – больно видеть, как на ее изможденном лице вспыхивает улыбка. Сердце сжимается до рези в груди, так что он сердито смахивает волосы и хватает с крючка старую шляпу, которую Несса принесла ему из города неделю назад.
Вот бы взять в свои ладони ее лицо и смотреть, как она улыбается. Вечно. Чтобы не видеть бледность ее щек и не гадать, что творится с ней уже не первый день.
«Все в порядке, Серлас!» – отмахивается Несса и торопится занять его и себя домашними хлопотами, веря, что это отвлечет его от ненужных мыслей. Беспокойных мыслей.