Холоднее войны

– Ты же всегда считала, что утечки идут от американцев. Через Клекнера или Ландау. Так?

– Верно.

– Тогда давай работать с этим. Забудь про Пола, про Мэри Бегг, сосредоточь все силы на Кузенах.

– Я пока не готова это сделать.

– А что такое? Все без ума от Мэри? – пошутил Том и тут же пожалел об этом.

– Оставь это мне, – ответила Амелия. – Бегг – это проблема Лондона.

Наступила короткая пауза, грустная и напряженная. Что же она знает о Бегг? – подумал Том. А знает Амелия, конечно, многое: кто за ней следит, что они видят и слышат, почему она до сих пор под подозрением…

– Пол – не такой человек, чтобы стать предателем, – снова начал он, инстинктивно защищая Уоллингера. – Не тот профиль, не те черты, не та судьба?

– А существует такая вещь, как черты или судьба, определяющие предателя?

– Конечно, и тебе это известно. – Том припомнил слова Судоплатова, въевшиеся ему в память на долгие годы. Цитата была не точной, но все же… – «Ищи тех, кто был обижен судьбой или природой. Уродливых, жаждущих власти или влияния, тех, кого победили обстоятельства». По-твоему, это похоже на Пола? – Амелия промолчала. – Посмотри на историю. Филби: нарцисс и социопат. Блант: то же самое. Бёрджесс, Кернкросс, Маклин – идеология. Эймс и Ханссен: деньги и тщеславие. Пол не попадает ни в одну из категорий. Его никогда не волновали деньги. Да, он был достаточно тщеславен, но у него всю жизнь не было недостатка в женщинах, да и коллеги в один голос твердили ему, как он великолепен. Он был… золотой мальчик.

По окончании его горячей тирады Амелия фыркнула.

– Как и Филби, – возразила она.

Том представил, как она закатывает глаза.

– Пол был очарователен, да. Но все его грехи были на виду. Он и не особо их скрывал, достаточно было присмотреться. А что касается идеологических убеждений… ты всерьез способна поверить, что офицер британской разведки высокого ранга вдруг решит работать на правительство Владимира Путина году этак в 2008 или 2009? С чего? С какой стати? Зачем ему это делать? Ради денег? Он давно уже не платит за частные школы для детей, и вообще Рэйчел и Эндрю сто лет не живут дома. – Как странно было произнести ее имя вслух, сейчас, словно бы он вставил еще один кирпичик в стену, защищающую Уоллингера. – У Джозефин квартира на Глостер-Роуд, которая стоит минимум миллион четыреста. Ты сама видела их дом в Картмеле. Добавь еще пару миллионов за недвижимость, находящуюся в собственности Уоллингеров. Плюс все иностранные привилегии, плюс вилла в Анкаре. Пол любил МИ-6. Он любил свою работу.

Том чуть не сказал: «Да ради всего святого, он любил тебя!», но вовремя остановился. По правде говоря, он уже и сам не вполне понимал, кого защищает. Своего погибшего друга? Амелию, чья репутация будет погублена, если выяснится, что ее бывший любовник – изменник родины? Собственно МИ-6, к которой у него было довольно двойственное отношение со времен «свидетеля Х»? Или, может быть, Рэйчел? Дети Филби, отпрыск Маклина, сыновья и дочери Эймса и Ханссена – всех их так или иначе погубило родство с отцом-предателем. Лучше было изо всех сил верить в невиновность Пола, рыть носом землю, искать любого другого – и только в случае полного провала всех остальных версий принять наконец то, что Пол предал их всех.

– Я бы согласилась со всем, что ты говоришь, – сказала Амелия. – И с твоим анализом ситуации вокруг Минасяна и Шандор. Но все равно это означает, что у нас серьезная проблема.

– Конечно, означает.

– Что именно Пол рассказал Шандор? Как много она знала? К чему получила доступ?

Том быстро перебрал в памяти файлы, имейлы, любовные письма, фотографии…

– Это сказать невозможно, – заключил он. – Необходимо выяснить, произошли ли утечки – Хичкок, Эйнштейн, все прочее – через отношения Пола и Сесилии, или мы все еще имеем угрозу со стороны Клекнера и Ландау.

Амелия отпила еще воды. Снова звук стакана, поставленного на стол за тридевять земель, в Воксхолле.

– Что ты об этом думаешь? Ты приглядывал за Абакусом. Ландау, кажется, чист. Кроме того, у меня такое ощущение, что у него кишка тонка изменить своей стране. Понимаешь, о чем я говорю?

Это была Амелия прежних времен. Язвительная, резкая и ужасающе прямолинейная. «Кишка тонка изменить своей стране». Том немного поразмышлял над этим, улыбнулся и сел. Он снова снял телефонную трубку и отключил громкую связь. Ни в одном из документов, ни на одной из записей, ни в одном докладе наружки не было ничего – совершенно ничего, – что могло бы бросить на Клекнера хоть тень подозрения.

– Все проверяется, – сказал он. – Но в этом-то именно и суть, не так ли? Речь идет не о недовольном бюрократе из Госдепартамента, который не способен послать имейл своему куратору без того, чтобы его не прочитало полмира. Мы говорим об опытном, прекрасно подготовленном офицере ЦРУ, который работает – а может, и не работает – в союзе с элитной разведывательной службой. Если Райан Клекнер сливает западные секреты Москве или Пекину, то у него в ДНК записано, что это должно выглядеть так, будто Райан Клекнер не сливает западные секреты Москве или Пекину.

– Ну разумеется.

– Поэтому я продолжу наблюдение, – подытожил Том.

– Да. Продолжай.





Глава 37




Прорыв произошел меньше чем через двадцать четыре часа.

Том засел за столом Уоллингера на станции МИ-6 в Стамбуле. Экран на одном конце стола показывал избранные отрывки видео с камер наблюдения за Клекнером последние шесть недель. Большую часть дней Том занимался чтением рапортов о Клекнере – все, что Лондон смог раздобыть о его жизни и карьере, – а также мириадов рассортированных по папкам файлов по Эйнштейну, Хичкоку, Шандор и Уоллингеру. Многие из них Том просматривал по второму или третьему разу, надеясь поймать какую-то незамеченную раньше деталь, зацепить последовательность событий, ошибку, совпадение, которые позволили бы разгадать эту загадку.

Усложняло его работу еще и то, что было невозможно угадать, является ли необычное, не подпадающее под повседневное, действие Абакуса собственно его деятельностью в качестве офицера ЦРУ – вполне возможно, что он под прикрытием дипломатического поста «атташе по вопросам здравоохранения» просто пытался завербовать в Стамбуле агента, – или за этим кроется нечто гораздо более подозрительное. Четыре раза команда наружного наблюдения МИ-6 теряла след Клекнера. В первом случае сломался следовавший за ним автомобиль. Во втором – тот же самый микроавтобус застрял в спонтанно образовавшейся пробке, и Абакус скрылся из вида. Но в двух оставшихся случаях Клекнер сумел просто-напросто запутать наружников в количестве шести человек и избавился от хвоста не больше чем за сорок пять минут. Встречался ли он при этом с куратором или с собственным агентом? Глава группы наружного наблюдения, азиат британского происхождения тридцати четырех лет по имени Джавад Мохсин не раз жаловался, что для слежки за Абакусом требуется не менее десяти человек, иначе это совершенно невозможно. Основываясь на предыдущем опыте, Мохсин говорил, что ему нужны глаза и перед объектом, и позади объекта, потому что предугадать, куда двинется Абакус в следующую секунду, они не могли. Увеличение количества членов команды означало проблемы. Большая часть людей – включая двух техников, отвечавших за миллиард камер и микрофонов, расставленных по всему Стамбулу, – находилась в Турции уже шесть недель и, естественно, мечтала вернуться домой. Амелия не хотела запрашивать им замену – и не в последней степени потому, что тогда нужно было бы связываться с МИ-5. Это могло возбудить излишние вопросы в Лондоне насчет операции против американского союзника, да еще и за границей. Том предложил нанять Хэролда Мобрэя и Дэнни Олдрича – специалистов на вольных хлебах, которые помогали им в операции по поиску и освобождению сына Амелии, Франсуа, почти два года назад, и она согласилась. Эльза Кассани тоже не отказалась потратить свое время и труд на Абакуса.

Рассмотрев Клекнера со всех сторон, под всеми возможными углами, Том пришел к выводу, что в повседневной жизни американца была, пожалуй, лишь одна странность: регулярные визиты в маленькую чайную на улице Истикляль, не более чем в пятидесяти метрах от входа в российское консульство. Амелия упоминала о симпатичной официантке, которая якобы нравилась Клекнеру, но девушка там уже не работала, и, кроме того, не было никаких свидетельств, что они когда-либо встречались вне кафе. Прошло уже две недели после ее последней смены в чайной, а Клекнер по-прежнему заходил туда два или три раза в неделю, как правило после посещения нескольких книжных магазинов, где он покупал книги и журналы. В этом вроде бы не было ничего необычного, но объект не высказывал такой же привязанности к другим заведениям общепита, исключая разве что кафе в его спортзале, где он обычно завтракал после утренней тренировки, и ливанский ресторан рядом с американским консульством, крайне популярный среди его коллег.

Более того, сама чайная – она называлась Arada – не отличалась ничем особенным. Том посетил ее лично и был поражен как отсутствием клиентов, так и качеством чая, который, даже по турецким стандартам заварили так крепко, что пить его было невозможно. (На записях было видно, что Клекнер редко допивал свой напиток, а иногда не притрагивался к нему вообще.) Стоило пройти всего пару сотен метров дальше по Истикляль – и американец непременно обнаружил бы сразу несколько мест, где атмосфера была более приятной и аутентичной, девушки симпатичнее, а еда и закуски – более высокого качества. Arada располагалась в темном переулке, и туда не проникал солнечный свет. Сидеть там было неудобно. Вряд ли Клекнер водил дружбу с владельцем. Один раз они сыграли в нарды, и было видно, что пожилой турок-хозяин раздражает Клекнера, потому что слишком быстро подбирает кубики. Да, чайной нельзя было отказать в определенного рода шарме, этаком сохранившемся духе старого мира, и она была тихой гаванью в бурном потоке самой оживленной улицы Стамбула, но все равно пристрастие к ней Клекнера выглядело довольно эксцентрично.

Интересна была также и близость кафе к российскому консульству. Если Клекнер таким образом подавал сигнал своему куратору или связному, то это была игра на грани фола, наглая и вызывающая. Вместе с тем это мог быть двойной блеф, организованный Службой внешней разведки. Кто заподозрит офицера ЦРУ в том, что он встречается со своим куратором практически на российской территории?


Том запросил видео с камер наблюдения чайной Arada. Никакой закономерности в визитах Абакуса он не заметил. Если Клекнер заходил сюда выпить чаю или кофе по-турецки в течение дня, то делал это по пути на встречу или со встречи, или после шопинга. За вечерними посещениями обычно следовали всякие консульские дела (ужины или коктейли) или свидания с теми пятью местными красавицами, которые были счастливы броситься в объятия харизматичного американского дипломата. По меньшей мере три раза Клекнер приводил в чайную девушек.

В рапортах содержалась также информация о том, как Клекнер пытался вступить в контакт с другими источниками МИ-6 в Стамбуле. Они включали в себя обрывки разговоров на вечеринках, несколько минут, взятых из встречи двух союзников и даже беседу со студенткой-ирландкой, которая училась здесь по обмену и подрабатывала няней. Она только что пережила болезненное расставание с бойфрендом, и Клекнер провел с ней вполне приятную ночь. Естественно, одну-единственную. Словом, в распоряжении Тома было все, чтобы максимально точно охарактеризовать личность Абакуса. Было замечено, что он «фанат» Обамы, что, будучи «в состоянии алкогольного опьянения», он разнес в пух и прах доносчика и предателя Брэдли Мэннинга, в то же самое время высказывая «язвительные реплики и оскорбления» в адрес Джулиана Ассанжа, и что во времена своего студенческого прошлого в Джорджтаунском университете он поддерживал решение администрации Буша о вторжении в Ирак. Прочие биографические подробности на первый взгляд казались малозначительными: «любит Боба Дилана», «скучает по матери»… но одна из самых мелких и пустяковых деталей позволила в результате распутать весь клубок.

На званом ужине, который устраивал голландский посол в частной резиденции своей супруги в Ортакёй, Клекнер обронил, что, окончив университет, он «надеялся вести такую жизнь, когда не нужно надевать костюм в офис». Том запомнил эту фразу только потому, что она вызвала у него улыбку, но позже, когда изучал видеозаписи из чайной Arada, он довольно быстро нашел поразившую его странность.

Два раза Клекнер приходил в чайную ранним утром, в костюме и галстуке – в выходной день! Три раза он побывал там вечером тоже в костюме, два в будни, но один – в субботу. Во всех остальных случаях – невзирая на время суток или день недели – он появлялся в Arada только в повседневной одежде, даже в компании женщин. Чем больше Том прокручивал видео, тем более неуместной выглядела одежда Клекнера. Зачем он надевал пиджак и галстук жарким весенним утром, выходя из дома на работу, а уж тем более в выходной? Почему бы не надеть их перед входом в консульство или непосредственно перед встречей? Почему он встречался с разодетой по-вечернему девушкой в брюках-чинос и рубашке с закатанными рукавами, но при этом играл в нарды со старым турком в пиджаке? Играл агрессивно, потел от напряжения, но так и не снял его?

Том проверил время и даты на записях. Его интересовали передвижения Клекнера за двадцать четыре часа до и после появления в Arada в костюме и при галстуке. Если форма одежды являлась сигналом – или для установленной в кафе камеры, или для человека, которому были даны инструкции приходить в чайную в определенные часы утром или вечером, чтобы наблюдать за кротом, – то необходимо выяснить, что происходило дальше. Или прежде. Имелись ли во внешнем облике Клекнера другие нестандартные детали? Допустим, галстук извещал об одном, а туфли – о другом? Если он садился на конкретный стул, означало ли это, что он готов передать информацию? Или та партия в нарды – можно ли интерпретировать ее как просьбу, например, о срочной незапланированной встрече? Ничего этого Том не знал. Он был уверен только в одном: что-то здесь не так. В Стамбуле было двадцать девять градусов жары, а Райан Клекнер расхаживал в костюме! С одеждой дело было нечисто.

Он позвонил в дом МИ-6 в Султанахмете, надеясь застать там хоть одного из членов команды наружного наблюдения, вне работы. Трубку взял Джавад Мохсин.

– Это Том.

– О, привет.

Типично прохладное приветствие. Мохсин всегда отвечал таким тоном, будто его оторвали от чего-то важного и он крайне раздражен вторжением в его работу. Характерное нахальство мелкой сошки; к тому же Мохсин был очень молод, а потому считал себя слишком взрослым. А взрослых не контролируют.

– Есть десять минут? Мне нужно, чтобы ты кое-что проверил.

– Ну… думаю, есть.

– О, ты, я слышу, слишком взволнован, Джавад. Не перевозбудись.

На том конце линии раздраженно фыркнули. Том попросил Мохсина загрузить все доклады наружки за семьдесят два часа до и после первого субботнего визита Клекнера в Arada, когда он впервые явился в галстуке. Для этого Мохсину потребовалось почти пять минут. За это время Том услышал, как спустили воду в туалете и кашель на заднем плане. В доме, очевидно, был кто-то еще из команды.

– О’кей. Они передо мной, – наконец сказал Мохсин.

– Скажи мне, пожалуйста, чем занимался Абакус в пятницу пятнадцатого марта и в воскресенье семнадцатого марта.

– Разве у вас нет этих докладов? – Интонация Джавада предполагала, что Том либо слишком туп, либо слишком ленив, если просит посмотреть информацию самого Мохсина. – Я вам посылал файлы сто лет назад.

– Это отредактированные доклады, там только наиболее значимые или яркие события, и они лежат сейчас передо мной. А мне нужна еще одна пара глаз. И полные отчеты. Я хочу знать, что ты помнишь.

Резкий тон не возымел на Мохсина никакого действия. По непонятным для Тома причинам он начал с воскресенья 17 марта. Клекнер ходил в клуб, вернулся домой один, спал допоздна, потом весь день провел в квартире, читал, разговаривал по телефону с матерью и мастурбировал.

– Надеюсь, все это не одновременно, – заметил Том, подумав мимоходом: «Зачем я с ним еще и шучу?» – Так что насчет пятницы?

Шорох бумаги, звук перелистывания страниц. Мохсин искал нужное место в рапорте.

– Выглядит как совершенно обычный день. Сходил в спортзал. До консульства добирался поездом. Очень длинный ланч с коллегой, которого мы пока не идентифицировали. Затем сел в катамаран на пристани Кабаташ.

– Куда отправился?

– Принцевы острова.

Еще одна из дико раздражающих игр Мохсина в «кто тут важнее». Выдавать информацию по капле. Заставлять задавать дополнительные вопросы.

– Кто-нибудь последовал за ним?

– Конечно.

– Ты не мог бы отвечать подробнее, Джавад? Эти твои гномьи игры уже начинают всерьез действовать мне на нервы.

Мохсин пробормотал невнятное извинение, но на манеру его разговора выпад Тома не повлиял.

– Он вышел на Хейбелиада.

– Что это? Один из островов?

– Ага.

– В Мраморном море?

– Ага.

В другое время Том бы уже вышел из себя, но ему нужно было, чтобы Мохсин был «на его стороне». По крайней мере, до конца разговора.

– Что потом?

Еще одна пауза. Затем тон Мохсина слегка изменился:

– Так. Потом он отправился на Бююкада. А потом… мы не знаем. Это был один из тех случаев, когда мы его потеряли.