Холодная рука в моей руке
Часть 17 из 31 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Заметив Мейбери, Фолкнер направился к нему через всю комнату, подчеркивая, что строптивый чужак по-прежнему пользуется некоторыми привилегиями.
– Завтрак будет превосходным, мистер Мейбери, это я вам обещаю, – доверительно сообщил он. – Чечевица. Свежая рыба. Отбивные из бедра ягненка. Яблочный пирог нашего собственного производства, с огромным количеством сливок.
– Увы, я не могу остаться на завтрак, – покачал головой Мейбери. – Не могу при всем желании. Я должен покинуть вас прямо сейчас.
Он был готов к тому, что придется пройти пару миль пешком до ближайшей автобусной остановки; иного выхода не имелось. Потом автомобильная организация, рекомендовавшая ему дорогу, с которой не следовало сворачивать, заберет его машину. Несколько раз они уже оказывали ему подобную услугу.
На лицо Фолкнера набежала легкая тень, но он не стал возражать.
– Если вы настаиваете, мистер Мейбери…
– Боюсь, иначе невозможно.
– Тогда нам с вами надо перемолвиться парой слов.
Никто из присутствующих в комнате не проявлял ни малейшего интереса к их разговору. Вскоре гости, тихонько переговариваясь между собой, а чаще храня молчание, переместились в столовую.
– Мистер Мейбери, я полагаю, вы человек, заслуживающий доверия, – изрек Фолкнер.
– Надеюсь, что так, – твердо ответил Мейбери.
– Нынешней ночью у нас произошел неприятный инцидент. Смерть. Мы здесь не упоминаем о подобных вещах. Наши гости хотят о них забыть.
– Мне очень жаль, – вздохнул Мейбери.
– Подобные происшествия по-прежнему выводят меня из душевного равновесия, – признался Фолкнер. – Но сейчас я должен думать отнюдь не о своем спокойствии. Передо мной стоит задача – немедленно избавиться от трупа. Пока гости заняты завтраком. Мой долг – оградить их от ненужных переживаний и боли.
– Как это у вас делается? – спросил Мейбери.
– Самым обычным способом, мистер Мейбери. Пока мы с вами тут разговариваем, к дверям уже подъехал катафалк. Так вот, относительно вас и вашего отъезда. Если вы желаете, вас подвезут – хотя в данных обстоятельствах это слово звучит не вполне уместно – на упомянутом транспортном средстве. Путь до автобусной остановки неблизкий, и это избавит вас от необходимости проделать его пешком. Это лучшее, что я могу вам предложить. – Разговаривая, Фолкнер один за другим отпирал замки на входной двери. – Что вы об этом скажете, мистер Мейбери? По-моему, выход неплохой. Правда, вы не сможете поблагодарить мистера Бэннарда за гостеприимство.
Гроб уже спускали по лестнице на плечах четверых одетых в черное мужчин. Винсент в своей белой куртке шагал перед ними, как видно, для того, чтобы убрать с их пути все препятствия и предотвратить любые задержки.
– Я согласен, – кивнул Мейбери. – Принимаю ваше предложение. Но прежде чем покинуть вас, должен расплатиться за вчерашний ужин.
– Полагаю, учитывая сложившиеся обстоятельства, мы обойдемся без этого, мистер Мейбери, – откликнулся Фолкнер. – Сейчас нам нужно спешить. Мы должны думать о других. Все, что я могу сказать – мы рады, что вы были нашим гостем. – Фолкнер протянул руку. – До свидания, мистер Мейбери.
Мейбери пришлось устроиться рядом с гробом, так как на переднем сиденье для него не было места – рядом с водителем восседал директор похоронной фирмы, весьма дородный мужчина. Подавленные близостью покойника, а может быть, и присутствием живого незнакомца, служащие, ехавшие сзади, всю дорогу хранили почтительное молчание. У автобусной остановки Мейбери вышел. Один из работников похоронного бюро заверил его, что ждать долго не придется.
Тот самый пес
Хотя в семье было три сына, между Хилари Бригстоком и ближайшим к нему по возрасту братом, Гилбертом, пролегло долгое расстояние в двенадцать лет. При этом разница в возрасте между Гилбертом и будущим главой семьи, Роджером, составляла всего год.
Хилари не помнил, когда его слуха впервые коснулся намек на то, что его появление на свет явилось следствием «ошибки». В любом случае нечто в этом роде и прежде приходило ему в голову. К подобным предположениям подталкивало его имя, которое люди неизменно считали девчоночьим, хотя его отец при всяком удобном случае громогласно заявлял, что это грубейшее заблуждение, следствие этимологического и исторического невежества и типичной современной серости.
Что касается его матери, она умерла. Время от времени Хилари пытался оживить хоть какое-то воспоминание о ней, но из этих попыток ничего не выходило. Так как его отец, имевший на женщин столь же ясный и определенный взгляд, как и почти на все прочее в жизни, никогда более не женился, Хилари вырос практически полностью в мужском окружении. Точнее говоря, окружение это состояло главным образом из Роджера и Гилберта, которые устраивали бесконечные потасовки друг с другом, почти не обращая внимания на малолетнего брата. Таким образом Хилари, отнюдь не будучи слабаком, с малых лет привык полагаться на себя и хранить свои секреты. Как правило, мальчики редко задают вопросы, если рядом нет женщины, готовой дать на них ответ; по крайней мере, они редко спрашивают о том, что действительно имеет значение.
Семья проживала в отдаленной части графства Суррей. Поблизости находилась очень престижная, достаточно дорогая школа, Бриарсайд, в которую детей принимали в столь раннем возрасте, в каком только было возможно. Именно туда отправили Хилари, так же как в свое время отправили его братьев; там он должен был овладеть некоторыми необходимыми навыками, в частности научиться читать, рисовать и играть в мяч; после этого ему предстояло поступить в фешенебельную подготовительную школу, Горслэндс, необходимую ступень на пути в Челтенхэм или Веллингтон. Некоторые из членов его семьи учились в Челтенхэме, другие – в Веллингтоне. Это был несколько странный обычай, в котором люди сторонние не видели никакого смысла.
Учебные заведения, подобные Бриарсайду, почти неизбежно способствуют тесному общению между учениками (хотя назвать его школой совместного обучения было бы абсурдно); узы крепкой и нежной дружбы связали там Хилари с девочкой по имени Мэри Росситер, которая была двумя годами старше его. Оказавшись в школе, Хилари едва ли не впервые в жизни встретил девочек. Даже его кузены сплошь были мальчишками, как случается в некоторых семьях.
Мэри обладала пышной копной темных вьющихся волос; довольно плоское лицо ее украшали огромные чудные глаза, которые не просто сияли, но, казалось, совершали удивительные прыжки из стороны в сторону; подобное впечатление усиливалось, когда она говорила, а говорила она, если это позволялось, практически не умолкая. Общительность била в ней ключом. Обычно она ходила в свитере и шортах – именно так в то время начали одеваться маленькие девочки; но иногда, в дни школьных праздников, устраиваемых более для родителей, чем для детей, она появлялась в восхитительном шелковом платьице, затмевая всех и вся; хотя платье было ей несколько не по размеру, благодаря этому оно выглядело настоящим театральным костюмом. Мэри Росситер выказывала все задатки прирожденного лидера (некоторые мамочки называли ее «наша маленькая командирша»), но ее прекрасные глаза сияли для одного лишь Хилари; и не только глаза, но и руки, и губы, и нежные слова предназначались лишь ему одному.
С первых дней в школе Хилари сидел рядом с Мэри во время занятий (если только это слово здесь уместно); в школьном саду он всегда играл с ней. Негласное правило, установленное в этом учебном заведении, предполагало, что мальчикам следует играть с мальчиками, а девочкам – с девочками; обыкновенно дети следовали этому правилу, не нуждаясь в указаниях и замечаниях. Но у Хилари и Мэри постоянно возникало желание его нарушить, а по правде сказать, когда Мэри чего-то хотела, противиться ей было невозможно. Пуская в ход свою ослепительную улыбку и свое неотразимое обаяние, она неизменно получала желаемое. К тому же отец ее был чрезвычайно богат; и всякому было очевидно, что родители души не чают в дочери.
В конце каждой недели выдавалось несколько дней, когда школа пустела. В большинстве своем родители, дождавшись окончания занятий, отвозили отпрысков домой на небольших автомобилях, из тех, что обычно используют домашние хозяйки. Но Мэри, несмотря на все возможные опасности, подстерегающие ее за стенами школы, пользовалась полной свободой; просто потому, что хотела. По крайней мере, так она решила, когда познакомилась с Хилари. Возможно, прежде Мэри не так на этом настаивала. Что до Хилари, никого особенно не заботило – в течение нескольких часов, – вернулся он домой или нет. Некая женщина по имени миссис Паркер приходила к ним каждый день и делала по хозяйству все, что было нужно, вполне удовлетворяя требованиям отца Хилари (который даже не рассматривал возможности того, что подобная особа будет проживать в доме постоянно); однако миссис Паркер не обладала властью достаточной, чтобы наказывать Хилари, к тому же, будучи сторонницей современных идей, не питала к этому природной склонности. Если Хилари возвращался домой к чаю, ему подавался чай. Если нет, никто не делал из этого трагедии.
Хилари и Мэри совершали длинные, очень длинные прогулки; большую часть пути они проходили, взявшись за руки. Оказавшись в унылой и невзрачной сельской местности южного Суррея (иди того, что прежде было сельской местностью), они находили какую-нибудь старую песочницу или, в случае дождя, заброшенную обветшалую хижину. Там они сидели, прижавшись к друг к другу, или же один из них устраивался у другого в ногах; они болтали без умолку, обмениваясь самыми нежными ласками. Хилари запускал руки в густую копну ее волос и отпускал шутки по поводу электричества, пронизывающего его пальцы. Мэри касалась губами его шеи, проникая под воротник выцветшей рубашки, и зарывалась носом в мягкие заросли светлых волос на его макушке. Дети изучили все сельские дороги и тропы южного Суррея на шесть-семь миль к юго-востоку от своей школы и на шесть-семь миль к юго-западу; совместными усилиями они даже составили секретную карту местности. Работа эта принесла немало удовольствия им обоим. Они постоянно вносили в свою карту изменения, используя ластики, и раскрашивали ее цветными карандашами, позаимствованными в Бриарсайде. Прогулки их никогда не утомляли, ибо они просто не знали, что от прогулки можно устать.
Но однажды дети пережили страшное потрясение.
Шагая по песчаной дорожке, которая еще не была им знакома, они наткнулись на огромную усадьбу, обнесенную стеной – высокой и чрезвычайно толстой. Некогда стена была оштукатурена, но теперь штукатурка местами потрескалась, а местами и вовсе отвалилась, обнажив желтые кирпичи, которые тоже уже начали крошиться. По верху стены тянулся козырек, как видно, предназначенный для защиты от дождя, но ныне тоже обшарпанный и прохудившийся. Если так можно выразиться, стена эта находилась в последней стадии смертельной болезни. Ее сплошь покрывали пятна и разводы. Тем не менее она оставалась неодолимой преградой даже для взрослого человека.
Хилари подбежал к стене и, схватившись за какое-то растение, обосновавшееся в одной из щелей, поставил ногу на узкий выступ, образованный облупившейся штукатуркой. Это привело к катастрофическим последствиям. Цепляясь за растение, Хилари вырвал его с корнем, и в тот же миг из-под его ног выскользнул огромный кусок штукатурки и разлетелся на мелкие куски на блеклой траве внизу. Вслед за штукатуркой на траву полетел Хилари.
– Хилари! – вырвался у Мэри вопль, исполненный искреннего сочувствия.
– Ничего страшного, Мэри. – Сжав волю в кулак, Хилари поднялся на ноги, сжав волю в кулак еще крепче, он удержался от слез. – Я не ушибся. Честное слово.
Подбежав к нему, девочка заключила его в объятия.
– Мэри, прошу тебя, потише. Я задохнусь.
Она неохотно опустила руки.
– Нам лучше вернуться домой, – сказала она.
– Это еще зачем! Говорят же тебе, я не ушибся. Это все ерунда.
Хилари и сам не верил собственным словам.
– Нет, не ерунда. Это было ужасно, – непререкаемым тоном заявила Мэри. В тот день на ней были не шорты, а юбка, уменьшенная копия взрослой твидовой юбки, и Хилари мог разглядеть, как ее коленки касаются друг друга.
Он обнял ее за плечи и только тут заметил, что девочка дрожит всем телом.
– Глупышка, – сказал он ласково. – Ничего страшного не произошло. Отступать нет причины.
Но Мэри не двигалась с места, содрогаясь под его рукой.
В воздухе повисло молчание, тягостное для обоих. Потом девочка сказала:
– Мне не нравится это место.
Говорить подобные вещи было не в привычках Мэри. Никогда прежде Хилари не слышал, чтобы она так говорила.
Но он, как и всегда, отнесся к ее словам серьезно.
– В чем дело, Мэри? – спросил он. – Ты же видишь, я ничего себе не повредил. Если хочешь, можешь меня пощупать.
Тут залаяла собака – если только этот звук можно было назвать лаем. Скорее он походил на грозное рычание, к которому примешивался скрежет, вероятно производимый острыми зубами: все это оставляло куда более жуткое впечатление, чем обычный лай. Однако источником этих кошмарных звуков, несомненно, являлась собака. Судя по всему, она обитала в усадьбе, огороженной высокой стеной.
– Хилари, давай убежим, – взмолилась Мэри.
Подобная робость, столь необычная для его подруги, только распалила Хилари.
– Погоди немного, – сказал он. – Пока ничего не понятно.
– Что ты имеешь в виду?
– Я вот что думаю, – произнес Хилари, потирая ушибленное колено. – Если эта псина на цепи или заперта за стеной, нам бояться нечего. Если нет, лучше и не пытаться убежать.
Рассуждать подобным образом он научился под влиянием Мэри; девочка сочла его доводы убедительными.
– Может, нам стоит запастись камнями, – предложила она.
– Да, – кивнул он. – Хотя я не думаю, что в этом есть необходимость. Наверняка собака привязана или заперта. Будь это иначе, она бы уже выскочила.
– Пойду поищу подходящие камни, – сказала Мэри.
На скудной земле южного Суррея камни встречаются в изобилии, так же как и старые кирпичи и прочий строительный мусор. Через две-три минуты Мэри собрала целую кучу.
Хилари тем временем немного прошелся вдоль стены, почти хладнокровно прислушиваясь к звукам, производимым шумливой собакой.
Мэри догнала его; задрав подол юбки, она положила туда четыре увесистых камня, которые не могла удержать в руках.
– Камни нам не понадобятся, – уверенно заявил Хилари. – А если понадобятся, их здесь полно.
Мэри опустила подол и отпрыгнула в сторону, чтобы упавшие камни не ушибли ей ноги. Возможно, глухой звук, произведенный их падением, заставил пса зайтись в приступе лая, еще более неистового, чем прежде.
– Может быть, он охраняет тайник, полный сокровищ? – предположила Мэри.
– Или вход в волшебное королевство, куда нет доступа живым, – выдвинул свою версию Хилари.
Все разговоры, которые вели дети, как правило, вращались вокруг подобных вещей. Они даже нарисовали подробную карту Волшебной страны и граничащей с ней Страны великанов.
– Наверное, этот пес откусил немало человеческих голов, – заметила Мэри.
– Пойдем посмотрим! – предложил Хилари.
– Только осторожно, – кивнула Мэри, наконец поборовшая страх.
Хилари взял ее за руку.
– Завтрак будет превосходным, мистер Мейбери, это я вам обещаю, – доверительно сообщил он. – Чечевица. Свежая рыба. Отбивные из бедра ягненка. Яблочный пирог нашего собственного производства, с огромным количеством сливок.
– Увы, я не могу остаться на завтрак, – покачал головой Мейбери. – Не могу при всем желании. Я должен покинуть вас прямо сейчас.
Он был готов к тому, что придется пройти пару миль пешком до ближайшей автобусной остановки; иного выхода не имелось. Потом автомобильная организация, рекомендовавшая ему дорогу, с которой не следовало сворачивать, заберет его машину. Несколько раз они уже оказывали ему подобную услугу.
На лицо Фолкнера набежала легкая тень, но он не стал возражать.
– Если вы настаиваете, мистер Мейбери…
– Боюсь, иначе невозможно.
– Тогда нам с вами надо перемолвиться парой слов.
Никто из присутствующих в комнате не проявлял ни малейшего интереса к их разговору. Вскоре гости, тихонько переговариваясь между собой, а чаще храня молчание, переместились в столовую.
– Мистер Мейбери, я полагаю, вы человек, заслуживающий доверия, – изрек Фолкнер.
– Надеюсь, что так, – твердо ответил Мейбери.
– Нынешней ночью у нас произошел неприятный инцидент. Смерть. Мы здесь не упоминаем о подобных вещах. Наши гости хотят о них забыть.
– Мне очень жаль, – вздохнул Мейбери.
– Подобные происшествия по-прежнему выводят меня из душевного равновесия, – признался Фолкнер. – Но сейчас я должен думать отнюдь не о своем спокойствии. Передо мной стоит задача – немедленно избавиться от трупа. Пока гости заняты завтраком. Мой долг – оградить их от ненужных переживаний и боли.
– Как это у вас делается? – спросил Мейбери.
– Самым обычным способом, мистер Мейбери. Пока мы с вами тут разговариваем, к дверям уже подъехал катафалк. Так вот, относительно вас и вашего отъезда. Если вы желаете, вас подвезут – хотя в данных обстоятельствах это слово звучит не вполне уместно – на упомянутом транспортном средстве. Путь до автобусной остановки неблизкий, и это избавит вас от необходимости проделать его пешком. Это лучшее, что я могу вам предложить. – Разговаривая, Фолкнер один за другим отпирал замки на входной двери. – Что вы об этом скажете, мистер Мейбери? По-моему, выход неплохой. Правда, вы не сможете поблагодарить мистера Бэннарда за гостеприимство.
Гроб уже спускали по лестнице на плечах четверых одетых в черное мужчин. Винсент в своей белой куртке шагал перед ними, как видно, для того, чтобы убрать с их пути все препятствия и предотвратить любые задержки.
– Я согласен, – кивнул Мейбери. – Принимаю ваше предложение. Но прежде чем покинуть вас, должен расплатиться за вчерашний ужин.
– Полагаю, учитывая сложившиеся обстоятельства, мы обойдемся без этого, мистер Мейбери, – откликнулся Фолкнер. – Сейчас нам нужно спешить. Мы должны думать о других. Все, что я могу сказать – мы рады, что вы были нашим гостем. – Фолкнер протянул руку. – До свидания, мистер Мейбери.
Мейбери пришлось устроиться рядом с гробом, так как на переднем сиденье для него не было места – рядом с водителем восседал директор похоронной фирмы, весьма дородный мужчина. Подавленные близостью покойника, а может быть, и присутствием живого незнакомца, служащие, ехавшие сзади, всю дорогу хранили почтительное молчание. У автобусной остановки Мейбери вышел. Один из работников похоронного бюро заверил его, что ждать долго не придется.
Тот самый пес
Хотя в семье было три сына, между Хилари Бригстоком и ближайшим к нему по возрасту братом, Гилбертом, пролегло долгое расстояние в двенадцать лет. При этом разница в возрасте между Гилбертом и будущим главой семьи, Роджером, составляла всего год.
Хилари не помнил, когда его слуха впервые коснулся намек на то, что его появление на свет явилось следствием «ошибки». В любом случае нечто в этом роде и прежде приходило ему в голову. К подобным предположениям подталкивало его имя, которое люди неизменно считали девчоночьим, хотя его отец при всяком удобном случае громогласно заявлял, что это грубейшее заблуждение, следствие этимологического и исторического невежества и типичной современной серости.
Что касается его матери, она умерла. Время от времени Хилари пытался оживить хоть какое-то воспоминание о ней, но из этих попыток ничего не выходило. Так как его отец, имевший на женщин столь же ясный и определенный взгляд, как и почти на все прочее в жизни, никогда более не женился, Хилари вырос практически полностью в мужском окружении. Точнее говоря, окружение это состояло главным образом из Роджера и Гилберта, которые устраивали бесконечные потасовки друг с другом, почти не обращая внимания на малолетнего брата. Таким образом Хилари, отнюдь не будучи слабаком, с малых лет привык полагаться на себя и хранить свои секреты. Как правило, мальчики редко задают вопросы, если рядом нет женщины, готовой дать на них ответ; по крайней мере, они редко спрашивают о том, что действительно имеет значение.
Семья проживала в отдаленной части графства Суррей. Поблизости находилась очень престижная, достаточно дорогая школа, Бриарсайд, в которую детей принимали в столь раннем возрасте, в каком только было возможно. Именно туда отправили Хилари, так же как в свое время отправили его братьев; там он должен был овладеть некоторыми необходимыми навыками, в частности научиться читать, рисовать и играть в мяч; после этого ему предстояло поступить в фешенебельную подготовительную школу, Горслэндс, необходимую ступень на пути в Челтенхэм или Веллингтон. Некоторые из членов его семьи учились в Челтенхэме, другие – в Веллингтоне. Это был несколько странный обычай, в котором люди сторонние не видели никакого смысла.
Учебные заведения, подобные Бриарсайду, почти неизбежно способствуют тесному общению между учениками (хотя назвать его школой совместного обучения было бы абсурдно); узы крепкой и нежной дружбы связали там Хилари с девочкой по имени Мэри Росситер, которая была двумя годами старше его. Оказавшись в школе, Хилари едва ли не впервые в жизни встретил девочек. Даже его кузены сплошь были мальчишками, как случается в некоторых семьях.
Мэри обладала пышной копной темных вьющихся волос; довольно плоское лицо ее украшали огромные чудные глаза, которые не просто сияли, но, казалось, совершали удивительные прыжки из стороны в сторону; подобное впечатление усиливалось, когда она говорила, а говорила она, если это позволялось, практически не умолкая. Общительность била в ней ключом. Обычно она ходила в свитере и шортах – именно так в то время начали одеваться маленькие девочки; но иногда, в дни школьных праздников, устраиваемых более для родителей, чем для детей, она появлялась в восхитительном шелковом платьице, затмевая всех и вся; хотя платье было ей несколько не по размеру, благодаря этому оно выглядело настоящим театральным костюмом. Мэри Росситер выказывала все задатки прирожденного лидера (некоторые мамочки называли ее «наша маленькая командирша»), но ее прекрасные глаза сияли для одного лишь Хилари; и не только глаза, но и руки, и губы, и нежные слова предназначались лишь ему одному.
С первых дней в школе Хилари сидел рядом с Мэри во время занятий (если только это слово здесь уместно); в школьном саду он всегда играл с ней. Негласное правило, установленное в этом учебном заведении, предполагало, что мальчикам следует играть с мальчиками, а девочкам – с девочками; обыкновенно дети следовали этому правилу, не нуждаясь в указаниях и замечаниях. Но у Хилари и Мэри постоянно возникало желание его нарушить, а по правде сказать, когда Мэри чего-то хотела, противиться ей было невозможно. Пуская в ход свою ослепительную улыбку и свое неотразимое обаяние, она неизменно получала желаемое. К тому же отец ее был чрезвычайно богат; и всякому было очевидно, что родители души не чают в дочери.
В конце каждой недели выдавалось несколько дней, когда школа пустела. В большинстве своем родители, дождавшись окончания занятий, отвозили отпрысков домой на небольших автомобилях, из тех, что обычно используют домашние хозяйки. Но Мэри, несмотря на все возможные опасности, подстерегающие ее за стенами школы, пользовалась полной свободой; просто потому, что хотела. По крайней мере, так она решила, когда познакомилась с Хилари. Возможно, прежде Мэри не так на этом настаивала. Что до Хилари, никого особенно не заботило – в течение нескольких часов, – вернулся он домой или нет. Некая женщина по имени миссис Паркер приходила к ним каждый день и делала по хозяйству все, что было нужно, вполне удовлетворяя требованиям отца Хилари (который даже не рассматривал возможности того, что подобная особа будет проживать в доме постоянно); однако миссис Паркер не обладала властью достаточной, чтобы наказывать Хилари, к тому же, будучи сторонницей современных идей, не питала к этому природной склонности. Если Хилари возвращался домой к чаю, ему подавался чай. Если нет, никто не делал из этого трагедии.
Хилари и Мэри совершали длинные, очень длинные прогулки; большую часть пути они проходили, взявшись за руки. Оказавшись в унылой и невзрачной сельской местности южного Суррея (иди того, что прежде было сельской местностью), они находили какую-нибудь старую песочницу или, в случае дождя, заброшенную обветшалую хижину. Там они сидели, прижавшись к друг к другу, или же один из них устраивался у другого в ногах; они болтали без умолку, обмениваясь самыми нежными ласками. Хилари запускал руки в густую копну ее волос и отпускал шутки по поводу электричества, пронизывающего его пальцы. Мэри касалась губами его шеи, проникая под воротник выцветшей рубашки, и зарывалась носом в мягкие заросли светлых волос на его макушке. Дети изучили все сельские дороги и тропы южного Суррея на шесть-семь миль к юго-востоку от своей школы и на шесть-семь миль к юго-западу; совместными усилиями они даже составили секретную карту местности. Работа эта принесла немало удовольствия им обоим. Они постоянно вносили в свою карту изменения, используя ластики, и раскрашивали ее цветными карандашами, позаимствованными в Бриарсайде. Прогулки их никогда не утомляли, ибо они просто не знали, что от прогулки можно устать.
Но однажды дети пережили страшное потрясение.
Шагая по песчаной дорожке, которая еще не была им знакома, они наткнулись на огромную усадьбу, обнесенную стеной – высокой и чрезвычайно толстой. Некогда стена была оштукатурена, но теперь штукатурка местами потрескалась, а местами и вовсе отвалилась, обнажив желтые кирпичи, которые тоже уже начали крошиться. По верху стены тянулся козырек, как видно, предназначенный для защиты от дождя, но ныне тоже обшарпанный и прохудившийся. Если так можно выразиться, стена эта находилась в последней стадии смертельной болезни. Ее сплошь покрывали пятна и разводы. Тем не менее она оставалась неодолимой преградой даже для взрослого человека.
Хилари подбежал к стене и, схватившись за какое-то растение, обосновавшееся в одной из щелей, поставил ногу на узкий выступ, образованный облупившейся штукатуркой. Это привело к катастрофическим последствиям. Цепляясь за растение, Хилари вырвал его с корнем, и в тот же миг из-под его ног выскользнул огромный кусок штукатурки и разлетелся на мелкие куски на блеклой траве внизу. Вслед за штукатуркой на траву полетел Хилари.
– Хилари! – вырвался у Мэри вопль, исполненный искреннего сочувствия.
– Ничего страшного, Мэри. – Сжав волю в кулак, Хилари поднялся на ноги, сжав волю в кулак еще крепче, он удержался от слез. – Я не ушибся. Честное слово.
Подбежав к нему, девочка заключила его в объятия.
– Мэри, прошу тебя, потише. Я задохнусь.
Она неохотно опустила руки.
– Нам лучше вернуться домой, – сказала она.
– Это еще зачем! Говорят же тебе, я не ушибся. Это все ерунда.
Хилари и сам не верил собственным словам.
– Нет, не ерунда. Это было ужасно, – непререкаемым тоном заявила Мэри. В тот день на ней были не шорты, а юбка, уменьшенная копия взрослой твидовой юбки, и Хилари мог разглядеть, как ее коленки касаются друг друга.
Он обнял ее за плечи и только тут заметил, что девочка дрожит всем телом.
– Глупышка, – сказал он ласково. – Ничего страшного не произошло. Отступать нет причины.
Но Мэри не двигалась с места, содрогаясь под его рукой.
В воздухе повисло молчание, тягостное для обоих. Потом девочка сказала:
– Мне не нравится это место.
Говорить подобные вещи было не в привычках Мэри. Никогда прежде Хилари не слышал, чтобы она так говорила.
Но он, как и всегда, отнесся к ее словам серьезно.
– В чем дело, Мэри? – спросил он. – Ты же видишь, я ничего себе не повредил. Если хочешь, можешь меня пощупать.
Тут залаяла собака – если только этот звук можно было назвать лаем. Скорее он походил на грозное рычание, к которому примешивался скрежет, вероятно производимый острыми зубами: все это оставляло куда более жуткое впечатление, чем обычный лай. Однако источником этих кошмарных звуков, несомненно, являлась собака. Судя по всему, она обитала в усадьбе, огороженной высокой стеной.
– Хилари, давай убежим, – взмолилась Мэри.
Подобная робость, столь необычная для его подруги, только распалила Хилари.
– Погоди немного, – сказал он. – Пока ничего не понятно.
– Что ты имеешь в виду?
– Я вот что думаю, – произнес Хилари, потирая ушибленное колено. – Если эта псина на цепи или заперта за стеной, нам бояться нечего. Если нет, лучше и не пытаться убежать.
Рассуждать подобным образом он научился под влиянием Мэри; девочка сочла его доводы убедительными.
– Может, нам стоит запастись камнями, – предложила она.
– Да, – кивнул он. – Хотя я не думаю, что в этом есть необходимость. Наверняка собака привязана или заперта. Будь это иначе, она бы уже выскочила.
– Пойду поищу подходящие камни, – сказала Мэри.
На скудной земле южного Суррея камни встречаются в изобилии, так же как и старые кирпичи и прочий строительный мусор. Через две-три минуты Мэри собрала целую кучу.
Хилари тем временем немного прошелся вдоль стены, почти хладнокровно прислушиваясь к звукам, производимым шумливой собакой.
Мэри догнала его; задрав подол юбки, она положила туда четыре увесистых камня, которые не могла удержать в руках.
– Камни нам не понадобятся, – уверенно заявил Хилари. – А если понадобятся, их здесь полно.
Мэри опустила подол и отпрыгнула в сторону, чтобы упавшие камни не ушибли ей ноги. Возможно, глухой звук, произведенный их падением, заставил пса зайтись в приступе лая, еще более неистового, чем прежде.
– Может быть, он охраняет тайник, полный сокровищ? – предположила Мэри.
– Или вход в волшебное королевство, куда нет доступа живым, – выдвинул свою версию Хилари.
Все разговоры, которые вели дети, как правило, вращались вокруг подобных вещей. Они даже нарисовали подробную карту Волшебной страны и граничащей с ней Страны великанов.
– Наверное, этот пес откусил немало человеческих голов, – заметила Мэри.
– Пойдем посмотрим! – предложил Хилари.
– Только осторожно, – кивнула Мэри, наконец поборовшая страх.
Хилари взял ее за руку.