Холодная рука в моей руке
Часть 16 из 31 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
В воздухе вновь повисла тишина – тишина, не нарушаемая ни единым звуком. Постель Бэннарда была так аккуратно застелена, словно он и не думал ложиться.
Мейбери сбросил чужую пижаму и со всей быстротой, доступной в его нынешнем состоянии, натянул собственную одежду. Никакого определенного плана действий у него не имелось. Он просто чувствовал: будет лучше, если он полностью оденется. Заглянув в бумажник, он удостоверился, что деньги по-прежнему на месте.
Подойдя к двери, Мейбери попытался ее открыть; он надеялся, выглянув в коридор, догадаться о том, что происходит в отеле, и сообразить, каким образом он может спастись.
Дверь не открывалась. Не поддавалась, сколько он ни дергал за ручку. По меньшей мере она была заперта; а может быть, и не только. Если дверь запер Бэннард, он проделал это на удивление бесшумно: несомненно, у него имелся опыт по этой части.
Мейбери попытался заставить себя рассуждать спокойно и хладнокровно.
Итогом этих рассуждений явилось то, что он, еще более поспешно, чем прежде, стащил с себя костюм и снова облачился в пижаму Бэннарда.
Единственный разумный план действий заключался в том, чтобы снова выключить свет, забраться в постель и по возможности затаиться под одеялом; пребывать в бездействии, как и прежде. Но Мейбери, повернув выключатель, понял, что, несмотря на все доводы разума, он не в состоянии вынести возвращения полной темноты.
Отказавшись от намерения выключить свет, он уселся на край кровати, все еще пытаясь принять некое разумное решение. Быть может, Бэннард в конце концов вернется? По крайней мере, вернется в течение этой ночи?
Мейбери заметил, что электрическая лампочка начала мигать и потрескивать. Через несколько мгновений потрескиванье смолкло, и она погасла. Мейбери решил: дело тут не в том, что во всем доме по какой-то причине отключили электричество. Перегорела одна-единственная лампочка; крохотная авария, ставшая для него катастрофой.
Растянувшись на кровати, он долгое время лежал, погрузившись в полузабытье; пока не произошло ничего угрожающего, внушал он себе, пытаясь сконцентрироваться на этой мысли. Еще будучи подростком (да, именно в школьную пору), Мейбери имел немало возможностей убедиться, что с ним часто происходят странные события, в большинстве своем не причиняющие никакого вреда.
Потом в темную комнату тихонько прокрался Бэннард. Слух Мейбери не уловил даже легчайшего шороха шагов в коридоре, ни, что было еще примечательнее, скрипа ключа в замочной скважине, не говоря уже о скрежете задвижки. Полоса света, проникшая из коридора, сначала стала шире, потом сузилась и исчезла – следовательно, Мейбери был прав, предполагая, что в его комнате перегорела лампочка. Свет, правда, был тусклым, но, возможно, ничуть не более тусклым, чем прежде. В отеле, по всей видимости, не возникло никаких проблем с электричеством. Бэннард, как и прежде, исполненный деликатности, отказался от попытки включить свет в комнате. Проявив удивительное мастерство по части бесшумного закрывания двери, он юркнул в свою постель.
И все же кое-что явно изменилось: с возращением Бэннарда темный воздух комнаты наполнился ароматом духов; то был аромат, исходящий от очаровательной дамы, с которой Мейбери давным-давно – по крайней мере, так ему казалось – беседовал в гостиной. Как известно, из всех человеческих чувств именно обоняние обладает наиболее долгой памятью.
На этот раз Бэннард, судя по всему, чрезвычайно быстро уснул; по крайней мере, вскоре он довольно громко захрапел.
Мейбери имел все основания досадовать на происходящее, однако вскоре и сам забылся сном. Пока Бэннард спал, он, по крайней мере, не имел возможности активно вмешиваться в ситуацию; что касается запахов, еще Яго заметил: многие из них навевают сонливость. Образ Анжелы, стоявший перед внутренним взором Мейбери, на время померк.
Через некоторое время он проснулся. В комнате вновь горел свет; Мейбери предположил, что его разбудили намеренно, ибо около его кровати стоял Бэннард. Где и каким образом он ухитрился найти новую лампочку? Возможно, в одном из ящиков комода у него хранился целый запас. Это предположение казалось таким убедительным, что Мейбери принял его как данность.
Тем более, он столкнулся с другим, куда более странным, обстоятельством.
В школьные годы Мейбери нередко путался, принимая одних мальчиков за других. Школа была очень большая, а мальчики порой так похожи. Тем не менее Мейбери уже в то время пришел к выводу, что подобными затруднениями лучше ни с кем не делиться, и с тех пор никому о них не рассказывал. Время от времени у него случались проблемы, связанные с путаницей подобного рода; но никаких серьезных последствий они за собой не влекли, разве что понижали самооценку.
И теперь происходило нечто подобное. Мейбери отнюдь не был уверен, что человек, стоявший у его кровати, – Бэннард и не кто иной, как Бэннард. Одно из очевидных различий состояло в том, что бахрома волос, обрамлявшая лысину незнакомца, была совершенно седой, тогда как у Бэннарда она имела ярко-рыжий оттенок. Выражение лица этого человека, да и общее впечатление, которое он производил, тоже было иным; впрочем, Мейбери вполне мог ошибаться. Пижама, вне всякого сомнения, была та же самая, но это обстоятельство как раз не имело значения.
– Я просто хотел узнать, не согласитесь ли вы перемолвиться со мной словечком, – произнес Бэннард. Приходилось, по крайней мере пока, принимать как данность, что это именно Бэннард. – Мне казалось, вы не спите. Простите, если я вас разбудил.
– Ничего страшного, – пробормотал Мейбери.
– Я видел прекрасный сон, но, увы, он длился недолго, – сообщил Бэннард. – По ночам здесь чувствуешь себя ужасно одиноким.
Учитывая все обстоятельства, фраза звучала совершенно абсурдно, но она, несомненно, относилась у Бэннарда к числу излюбленных.
– Кто это здесь орал? – спросил Мейбери.
– Я ничего не слышал, – ответил Бэннард. – Думаю, в то время я спал. Но представляю, какое впечатление это произвело на вас. Мы здесь быстро привыкаем не замечать подобных вещей. Время от времени среди здешних постояльцев появляются лунатики.
– Я так полагаю, именно поэтому двери так трудно открыть?
– Нет-нет, – покачал головой Бэннард, но через секунду добавил: – Хотя отчасти вы правы. Но только отчасти. Думаю, да. Но никого здесь не запирают на ночь, не думайте. Просто со здешними дверями нужно уметь обращаться. – Он хихикнул. – А почему вы об этом спросили? Хотели выйти в коридор? Но для того чтобы попасть в туалет, туда выходить не нужно. Я же вам показывал, старина.
Итак, судя по всему, перед Мейбери действительно находился Бэннард, хотя, когда свет упал ему в глаз, Мейбери показалось, что они несколько изменили форму и даже оттенок.
– Похоже, я сам впал в подобие лунатизма, – осторожно заметил он.
– Напрасно вы всего боитесь, словно мальчишка, которого отдали в новую школу, – заявил Бэннард. – Вся здешняя жизнь основана на простейших естественных принципах: сытная еда в положенное время, длительный сон, возможность дать отдых утомленным мозгам. Еде придается особое значение. Вы будете удивлены, старина, когда явитесь на завтрак. Уверяю вас, такого разнообразия вы больше нигде не встретите.
– А как вы справляетесь с таким количеством пищи? – поинтересовался Мейбери. – Я не смог полностью съесть даже вчерашний ужин.
– Мы просто предоставляем природе делать свое дело. В этом весь секрет. Мы полностью доверяем естеству.
– Но поглощать еду в таких количествах – противоестественно, – возразил Мейбери.
– Это вам так кажется. Не сомневаюсь, старина, на самом деле вы истощены недоеданием.
Он захихикал – в точности так, как хихикал Бэннард; однако, по воспоминаниям Мейбери, Бэннард, хихикая, выглядел несколько иначе. Разница действительно существовала, в этом Мейбери почти не сомневался.
В комнате по-прежнему витал аромат дамских духов; но возможно, запах этот исходил от Бэннарда, стоявшего совсем близко к Мейбери. Мейбери было неловко, что он лежит, в то время как его собеседник продолжает стоять; но он был признателен Бэннарду за то, что тот не делает никаких попыток сесть на край его кровати.
– Не стану утверждать, что здесь человек полностью избавлен от страданий, – продолжал Бэннард. – Но разве где-нибудь в мире существует подобное место? По крайней мере, находиться здесь лучше, чем гнить где-нибудь в одиночестве или в обществе идиотки-сиделки. Мы все помогаем друг другу. Подумайте, старина, что́ мы с вами можем сделать друг для друга?
Он сделал шаг вперед и слегка нагнулся, глядя в лицо лежащему Мейбери. От его пижамы действительно разило духами.
Необходимо было избавиться от докучливого собеседника во что бы то ни стало, причем сделать это, не затевая ссору. Клиент, как известно, должен принять точку зрения представителя компании, сам того не сознавая.
– Я готов поговорить еще минут пять-десять, но не более того, – сказал Мейбери. – После я должен буду попросить у вас извинения и вновь попытаться уснуть. В свое оправдание могу сказать, что почти не спал прошлую ночь. Моя жена больна.
– Ваша жена? А она красива? – спросил Бэннард. – По-настоящему красива? Всё при ней?
Слова свои он сопроводил парой известного рода жестов, из тех, что не принято использовать в гостиных.
– Разумеется, моя жена красива, – отрезал Мейбери. – А почему вас это интересует?
– Она вас возбуждает? Заставляет терять контроль над собой?
– Естественно, – кивнул Мейбери и натужно улыбнулся, показывая тем самым, что только чувство юмора помогает ему смириться со столь бестактными вопросами.
Бэннард теперь не только уселся на кровать Мейбери, но и навалился своим тщедушным телом на его ноги; Мейбери безуспешно пытался отодвинуть их в сторону, но ноги были слишком плотно закутаны одеялом, на котором сидел Бэннард.
– Расскажите, как это у вас происходит, – попросил Бэннард. – Расскажите, каково это – быть женатым мужчиной! Женитьба изменила вашу жизнь? Заставила воспринимать все в ином свете?
– Не совсем. К тому же я женат уже много лет.
– Я понял. Сейчас у вас есть другая женщина.
– Вы ошибаетесь. У меня никого нет.
– Значит, пленительная мелодия любви до сих пор звучит в вашей душе?
– Если вы ставите вопрос именно так, да, я люблю свою жену. К тому же она больна. И у нас есть сын. С этим обстоятельством тоже нужно считаться.
– И сколько лет вашему сыну?
– Скоро исполнится семнадцать.
– Какого цвета у него глаза и волосы?
– Честно сказать, не помню. Самого обычного цвета. Он же не младенец.
– А руки? Они у него все еще мягкие?
– Не думаю.
– Вы же любите своего сына, правда?
– Разумеется, по-своему люблю.
– Будь у меня сын, я бы очень его любил. И жену любил бы тоже. – Мейбери показалось, что в голосе Бэннарда звучит искреннее чувство. Более того, он выглядел сейчас куда более печальным и старым, чем при первой встрече: в два раза печальнее, в два раза старше. Все это было нелепо, и Мейбери ощутил, как на него навалилась усталость; несмотря на то что в ногах у него примостился разительно изменившийся Бэннард, ему страшно хотелось спать.
– Простите, но мое время истекло, – произнес Мейбери. – Если вы не возражаете, я снова предамся сну.
Бэннард тут же вскочил, повернулся к Мейбери спиной и побрел к своей кровати; при этом он не произнес ни слова, что усиливало неловкость положения.
Обязанность выключить свет опять выпала Мейбери, которому в очередной раз пришлось пробираться к своей кровати в полной темноте.
Над кроватью Мейбери все еще витал аромат духов, исходивший от Бэннарда; быть может, именно поэтому он, несмотря на все тревожные обстоятельства, моментально заснул.
Быть может, нелепый разговор с Бэннардом происходил во сне? Несомненно, то, что случилось после, было сном: Анжела, в ночной рубашке, обхватив свою бедную голову руками, кричала: «Проснись! Проснись! Проснись!» Но Мейбери никак не удавалось проснуться, и тогда Анжелу сменил белокурый парень, Винсент, принесший ему утренний чай. Свет, естественно, был включен: как и когда Винсент вошел в комнату, оставалось неизвестным.
– Доброе утро, мистер Мейбери.
– Доброе утро, Винсент.
Бэннард уже пил чай.
Каждому был подан поднос, на котором стояли чайник, кувшин с горячей водой, чашка, молочник и тарелка с ломтиками хлеба, смазанными маслом. По восемь больших треугольных кусков на каждой тарелке.
– Как видите, сахара здесь не подают, – приветливо сообщил Бэннард. – От сахара пропадает аппетит.
Полная чушь, отметил про себя Мейбери, и в памяти всплыл вздорный ночной разговор. Но при свете утра, несмотря на то, что это был всего лишь электрический свет, Бэннард снова стал прежним; бахрома волос опять приобрела рыжеватый оттенок, и все прочие различия исчезли. Вид у него был свежий и отдохнувший. Он с аппетитом уписывал хлеб с маслом. Надо сделать вид, что он следует примеру соседа, решил Мейбери. Бэннард, сидевший на своей постели, вряд ли сумеет что-нибудь толком разглядеть.
– Если хотите, можете идти в ванную, старина, – крикнул через комнату Бэннард.
– Нет, сначала вы, – твердо ответил Мейбери.
Так как вынести хлеб с маслом из номера не было никакой возможности, он решил с помощью полотенца спрятать его под короткой пижамной курткой и спустить в унитаз. Вряд ли Бэннард пожелает заключить его в объятия, тем самым разоблачив эту маленькую хитрость.
Спустившись в гостиную, Мейбери убедился, что там уже собрались все постояльцы во главе с Фолкнером, который, по обыкновению, имел непроницаемый, хотя и приветливый вид. Из внешнего мира в комнату проникали лучи хотя и бледного, но естественного солнечного света; между тем входная дверь была по-прежнему заперта на несколько замков и засов. Войдя, Мейбери первым делом бросил взгляд именно на дверь. Атмосфера в комнате была пронизана ожиданием: гости ждут завтрака, решил Мейбери. Тщедушный Бэннард моментально затерялся в толпе. Сесиль нигде не было видно, но Мейбери не позволял себе разглядывать собравшихся слишком пристально. Тем не менее он заметил, что в гостиной появилось несколько новых или же значительно изменившихся лиц. Возможно, феноменальным преображениям был здесь подвержен не один только Бэннард.
Мейбери сбросил чужую пижаму и со всей быстротой, доступной в его нынешнем состоянии, натянул собственную одежду. Никакого определенного плана действий у него не имелось. Он просто чувствовал: будет лучше, если он полностью оденется. Заглянув в бумажник, он удостоверился, что деньги по-прежнему на месте.
Подойдя к двери, Мейбери попытался ее открыть; он надеялся, выглянув в коридор, догадаться о том, что происходит в отеле, и сообразить, каким образом он может спастись.
Дверь не открывалась. Не поддавалась, сколько он ни дергал за ручку. По меньшей мере она была заперта; а может быть, и не только. Если дверь запер Бэннард, он проделал это на удивление бесшумно: несомненно, у него имелся опыт по этой части.
Мейбери попытался заставить себя рассуждать спокойно и хладнокровно.
Итогом этих рассуждений явилось то, что он, еще более поспешно, чем прежде, стащил с себя костюм и снова облачился в пижаму Бэннарда.
Единственный разумный план действий заключался в том, чтобы снова выключить свет, забраться в постель и по возможности затаиться под одеялом; пребывать в бездействии, как и прежде. Но Мейбери, повернув выключатель, понял, что, несмотря на все доводы разума, он не в состоянии вынести возвращения полной темноты.
Отказавшись от намерения выключить свет, он уселся на край кровати, все еще пытаясь принять некое разумное решение. Быть может, Бэннард в конце концов вернется? По крайней мере, вернется в течение этой ночи?
Мейбери заметил, что электрическая лампочка начала мигать и потрескивать. Через несколько мгновений потрескиванье смолкло, и она погасла. Мейбери решил: дело тут не в том, что во всем доме по какой-то причине отключили электричество. Перегорела одна-единственная лампочка; крохотная авария, ставшая для него катастрофой.
Растянувшись на кровати, он долгое время лежал, погрузившись в полузабытье; пока не произошло ничего угрожающего, внушал он себе, пытаясь сконцентрироваться на этой мысли. Еще будучи подростком (да, именно в школьную пору), Мейбери имел немало возможностей убедиться, что с ним часто происходят странные события, в большинстве своем не причиняющие никакого вреда.
Потом в темную комнату тихонько прокрался Бэннард. Слух Мейбери не уловил даже легчайшего шороха шагов в коридоре, ни, что было еще примечательнее, скрипа ключа в замочной скважине, не говоря уже о скрежете задвижки. Полоса света, проникшая из коридора, сначала стала шире, потом сузилась и исчезла – следовательно, Мейбери был прав, предполагая, что в его комнате перегорела лампочка. Свет, правда, был тусклым, но, возможно, ничуть не более тусклым, чем прежде. В отеле, по всей видимости, не возникло никаких проблем с электричеством. Бэннард, как и прежде, исполненный деликатности, отказался от попытки включить свет в комнате. Проявив удивительное мастерство по части бесшумного закрывания двери, он юркнул в свою постель.
И все же кое-что явно изменилось: с возращением Бэннарда темный воздух комнаты наполнился ароматом духов; то был аромат, исходящий от очаровательной дамы, с которой Мейбери давным-давно – по крайней мере, так ему казалось – беседовал в гостиной. Как известно, из всех человеческих чувств именно обоняние обладает наиболее долгой памятью.
На этот раз Бэннард, судя по всему, чрезвычайно быстро уснул; по крайней мере, вскоре он довольно громко захрапел.
Мейбери имел все основания досадовать на происходящее, однако вскоре и сам забылся сном. Пока Бэннард спал, он, по крайней мере, не имел возможности активно вмешиваться в ситуацию; что касается запахов, еще Яго заметил: многие из них навевают сонливость. Образ Анжелы, стоявший перед внутренним взором Мейбери, на время померк.
Через некоторое время он проснулся. В комнате вновь горел свет; Мейбери предположил, что его разбудили намеренно, ибо около его кровати стоял Бэннард. Где и каким образом он ухитрился найти новую лампочку? Возможно, в одном из ящиков комода у него хранился целый запас. Это предположение казалось таким убедительным, что Мейбери принял его как данность.
Тем более, он столкнулся с другим, куда более странным, обстоятельством.
В школьные годы Мейбери нередко путался, принимая одних мальчиков за других. Школа была очень большая, а мальчики порой так похожи. Тем не менее Мейбери уже в то время пришел к выводу, что подобными затруднениями лучше ни с кем не делиться, и с тех пор никому о них не рассказывал. Время от времени у него случались проблемы, связанные с путаницей подобного рода; но никаких серьезных последствий они за собой не влекли, разве что понижали самооценку.
И теперь происходило нечто подобное. Мейбери отнюдь не был уверен, что человек, стоявший у его кровати, – Бэннард и не кто иной, как Бэннард. Одно из очевидных различий состояло в том, что бахрома волос, обрамлявшая лысину незнакомца, была совершенно седой, тогда как у Бэннарда она имела ярко-рыжий оттенок. Выражение лица этого человека, да и общее впечатление, которое он производил, тоже было иным; впрочем, Мейбери вполне мог ошибаться. Пижама, вне всякого сомнения, была та же самая, но это обстоятельство как раз не имело значения.
– Я просто хотел узнать, не согласитесь ли вы перемолвиться со мной словечком, – произнес Бэннард. Приходилось, по крайней мере пока, принимать как данность, что это именно Бэннард. – Мне казалось, вы не спите. Простите, если я вас разбудил.
– Ничего страшного, – пробормотал Мейбери.
– Я видел прекрасный сон, но, увы, он длился недолго, – сообщил Бэннард. – По ночам здесь чувствуешь себя ужасно одиноким.
Учитывая все обстоятельства, фраза звучала совершенно абсурдно, но она, несомненно, относилась у Бэннарда к числу излюбленных.
– Кто это здесь орал? – спросил Мейбери.
– Я ничего не слышал, – ответил Бэннард. – Думаю, в то время я спал. Но представляю, какое впечатление это произвело на вас. Мы здесь быстро привыкаем не замечать подобных вещей. Время от времени среди здешних постояльцев появляются лунатики.
– Я так полагаю, именно поэтому двери так трудно открыть?
– Нет-нет, – покачал головой Бэннард, но через секунду добавил: – Хотя отчасти вы правы. Но только отчасти. Думаю, да. Но никого здесь не запирают на ночь, не думайте. Просто со здешними дверями нужно уметь обращаться. – Он хихикнул. – А почему вы об этом спросили? Хотели выйти в коридор? Но для того чтобы попасть в туалет, туда выходить не нужно. Я же вам показывал, старина.
Итак, судя по всему, перед Мейбери действительно находился Бэннард, хотя, когда свет упал ему в глаз, Мейбери показалось, что они несколько изменили форму и даже оттенок.
– Похоже, я сам впал в подобие лунатизма, – осторожно заметил он.
– Напрасно вы всего боитесь, словно мальчишка, которого отдали в новую школу, – заявил Бэннард. – Вся здешняя жизнь основана на простейших естественных принципах: сытная еда в положенное время, длительный сон, возможность дать отдых утомленным мозгам. Еде придается особое значение. Вы будете удивлены, старина, когда явитесь на завтрак. Уверяю вас, такого разнообразия вы больше нигде не встретите.
– А как вы справляетесь с таким количеством пищи? – поинтересовался Мейбери. – Я не смог полностью съесть даже вчерашний ужин.
– Мы просто предоставляем природе делать свое дело. В этом весь секрет. Мы полностью доверяем естеству.
– Но поглощать еду в таких количествах – противоестественно, – возразил Мейбери.
– Это вам так кажется. Не сомневаюсь, старина, на самом деле вы истощены недоеданием.
Он захихикал – в точности так, как хихикал Бэннард; однако, по воспоминаниям Мейбери, Бэннард, хихикая, выглядел несколько иначе. Разница действительно существовала, в этом Мейбери почти не сомневался.
В комнате по-прежнему витал аромат дамских духов; но возможно, запах этот исходил от Бэннарда, стоявшего совсем близко к Мейбери. Мейбери было неловко, что он лежит, в то время как его собеседник продолжает стоять; но он был признателен Бэннарду за то, что тот не делает никаких попыток сесть на край его кровати.
– Не стану утверждать, что здесь человек полностью избавлен от страданий, – продолжал Бэннард. – Но разве где-нибудь в мире существует подобное место? По крайней мере, находиться здесь лучше, чем гнить где-нибудь в одиночестве или в обществе идиотки-сиделки. Мы все помогаем друг другу. Подумайте, старина, что́ мы с вами можем сделать друг для друга?
Он сделал шаг вперед и слегка нагнулся, глядя в лицо лежащему Мейбери. От его пижамы действительно разило духами.
Необходимо было избавиться от докучливого собеседника во что бы то ни стало, причем сделать это, не затевая ссору. Клиент, как известно, должен принять точку зрения представителя компании, сам того не сознавая.
– Я готов поговорить еще минут пять-десять, но не более того, – сказал Мейбери. – После я должен буду попросить у вас извинения и вновь попытаться уснуть. В свое оправдание могу сказать, что почти не спал прошлую ночь. Моя жена больна.
– Ваша жена? А она красива? – спросил Бэннард. – По-настоящему красива? Всё при ней?
Слова свои он сопроводил парой известного рода жестов, из тех, что не принято использовать в гостиных.
– Разумеется, моя жена красива, – отрезал Мейбери. – А почему вас это интересует?
– Она вас возбуждает? Заставляет терять контроль над собой?
– Естественно, – кивнул Мейбери и натужно улыбнулся, показывая тем самым, что только чувство юмора помогает ему смириться со столь бестактными вопросами.
Бэннард теперь не только уселся на кровать Мейбери, но и навалился своим тщедушным телом на его ноги; Мейбери безуспешно пытался отодвинуть их в сторону, но ноги были слишком плотно закутаны одеялом, на котором сидел Бэннард.
– Расскажите, как это у вас происходит, – попросил Бэннард. – Расскажите, каково это – быть женатым мужчиной! Женитьба изменила вашу жизнь? Заставила воспринимать все в ином свете?
– Не совсем. К тому же я женат уже много лет.
– Я понял. Сейчас у вас есть другая женщина.
– Вы ошибаетесь. У меня никого нет.
– Значит, пленительная мелодия любви до сих пор звучит в вашей душе?
– Если вы ставите вопрос именно так, да, я люблю свою жену. К тому же она больна. И у нас есть сын. С этим обстоятельством тоже нужно считаться.
– И сколько лет вашему сыну?
– Скоро исполнится семнадцать.
– Какого цвета у него глаза и волосы?
– Честно сказать, не помню. Самого обычного цвета. Он же не младенец.
– А руки? Они у него все еще мягкие?
– Не думаю.
– Вы же любите своего сына, правда?
– Разумеется, по-своему люблю.
– Будь у меня сын, я бы очень его любил. И жену любил бы тоже. – Мейбери показалось, что в голосе Бэннарда звучит искреннее чувство. Более того, он выглядел сейчас куда более печальным и старым, чем при первой встрече: в два раза печальнее, в два раза старше. Все это было нелепо, и Мейбери ощутил, как на него навалилась усталость; несмотря на то что в ногах у него примостился разительно изменившийся Бэннард, ему страшно хотелось спать.
– Простите, но мое время истекло, – произнес Мейбери. – Если вы не возражаете, я снова предамся сну.
Бэннард тут же вскочил, повернулся к Мейбери спиной и побрел к своей кровати; при этом он не произнес ни слова, что усиливало неловкость положения.
Обязанность выключить свет опять выпала Мейбери, которому в очередной раз пришлось пробираться к своей кровати в полной темноте.
Над кроватью Мейбери все еще витал аромат духов, исходивший от Бэннарда; быть может, именно поэтому он, несмотря на все тревожные обстоятельства, моментально заснул.
Быть может, нелепый разговор с Бэннардом происходил во сне? Несомненно, то, что случилось после, было сном: Анжела, в ночной рубашке, обхватив свою бедную голову руками, кричала: «Проснись! Проснись! Проснись!» Но Мейбери никак не удавалось проснуться, и тогда Анжелу сменил белокурый парень, Винсент, принесший ему утренний чай. Свет, естественно, был включен: как и когда Винсент вошел в комнату, оставалось неизвестным.
– Доброе утро, мистер Мейбери.
– Доброе утро, Винсент.
Бэннард уже пил чай.
Каждому был подан поднос, на котором стояли чайник, кувшин с горячей водой, чашка, молочник и тарелка с ломтиками хлеба, смазанными маслом. По восемь больших треугольных кусков на каждой тарелке.
– Как видите, сахара здесь не подают, – приветливо сообщил Бэннард. – От сахара пропадает аппетит.
Полная чушь, отметил про себя Мейбери, и в памяти всплыл вздорный ночной разговор. Но при свете утра, несмотря на то, что это был всего лишь электрический свет, Бэннард снова стал прежним; бахрома волос опять приобрела рыжеватый оттенок, и все прочие различия исчезли. Вид у него был свежий и отдохнувший. Он с аппетитом уписывал хлеб с маслом. Надо сделать вид, что он следует примеру соседа, решил Мейбери. Бэннард, сидевший на своей постели, вряд ли сумеет что-нибудь толком разглядеть.
– Если хотите, можете идти в ванную, старина, – крикнул через комнату Бэннард.
– Нет, сначала вы, – твердо ответил Мейбери.
Так как вынести хлеб с маслом из номера не было никакой возможности, он решил с помощью полотенца спрятать его под короткой пижамной курткой и спустить в унитаз. Вряд ли Бэннард пожелает заключить его в объятия, тем самым разоблачив эту маленькую хитрость.
Спустившись в гостиную, Мейбери убедился, что там уже собрались все постояльцы во главе с Фолкнером, который, по обыкновению, имел непроницаемый, хотя и приветливый вид. Из внешнего мира в комнату проникали лучи хотя и бледного, но естественного солнечного света; между тем входная дверь была по-прежнему заперта на несколько замков и засов. Войдя, Мейбери первым делом бросил взгляд именно на дверь. Атмосфера в комнате была пронизана ожиданием: гости ждут завтрака, решил Мейбери. Тщедушный Бэннард моментально затерялся в толпе. Сесиль нигде не было видно, но Мейбери не позволял себе разглядывать собравшихся слишком пристально. Тем не менее он заметил, что в гостиной появилось несколько новых или же значительно изменившихся лиц. Возможно, феноменальным преображениям был здесь подвержен не один только Бэннард.