Холодная рука в моей руке

Мейбери мгновенно принял решение. Он был голоден. Он получил рану. Он заблудился. У него почти закончился бензин.

В этом приюте, вероятно, удастся поужинать; если там есть телефон и он может позвонить домой, не исключено, что он там заночует; правда, у него нет с собой ни пижамы, ни электробритвы. Железные ворота, которые, как показалось Мейбери, более подошли бы загону для скота, чем гостинице, были широко открыты. Мейбери свернул с дороги и въехал в них.

Подъездная дорожка, в давние времена залитая бетоном, имела довольно непривлекательный вид; судя по количеству глубоких рытвин, по ней частенько проезжали грузовики. Свет, испускаемый фарами автомобиля Мейбери, растерянно метался в темноте; внезапно дорожка, прямая, как и положено на современной ферме, сделала резкий поворот, и слева Мейбери увидел вывеску «Приют». Он понял, что подъездная дорога, по которой он приехал, если только это действительно была подъездная дорога, отнюдь не является главным въездом в отель. К главному входу ввела старинная аллея, обсаженная кустами рододендрона. Мейбери смог разглядеть это благодаря свету фонаря, а точнее сказать, прожектора, укрепленного на карнизе здания. Он решил, что бетонная дорога предназначена для грузовиков, которые подвозят сюда продукты и все то, что необходимо в подобных заведениях. Впрочем, оставалось неясно, какого рода это заведение. Частный отель? Гостевой дом? Клуб? Вне всякого сомнения, уровень обслуживания здесь рассчитан на не слишком взыскательных клиентов; в особенности теперь, когда расторопная прислуга отошла в область прошлого.

Мейбери запер машину и направился ко входу в дом. Это была массивная дверь в викторианском стиле, не поддавшаяся усилиям Мейбери ее открыть. Необходимость воспользоваться дверным звонком несколько обескуражила Мейбери, тем не менее он это сделал. Он заметил, что звонков здесь два и над тем, что расположен ниже, имеется надпись: «Ночь». Но сейчас вроде бы еще не ночь, спросил себя Мейбери. Ему отчаянно хотелось наконец войти внутрь, поесть (его сегодняшний обед состоял из пары сэндвичей и чашки безвкусного кофе) и, немного освоившись, узнать, возможно ли здесь пополнить запасы бензина, заночевать, позвонить Анжеле, обработать поврежденную ногу. Торчать у дверей в ярком свете прожектора, не имея ни малейшего представления о том, что его ожидает, ему совершенно не улыбалось.

Однако через несколько мгновений дверь отворилась. На пороге стоял курчавый светловолосый парень, одетый в белую куртку. Этот малый похож на спортсмена, пронеслось в голове у Мейбери. Безмятежное лицо парня расплылось в радушной улыбке.

– Поужинать? Да, сэр, разумеется. Правда, ужин уже начался, но, не сомневаюсь, для вас мы тоже найдем местечко.

На память Мейбери пришли приморские пансионаты, где он в детстве проводил каникулы. В те времена пунктуальность считалась столь же важной добродетелью, как и трезвость.

– Если вы покажете мне, где здесь можно вымыть руки…

– Да, конечно же, сэр. Прошу вас, сюда.

Внутри все ничуть не походило на пансионаты времен детства Мейбери. Тем не менее Мейбери совершенно точно знал, что именно ему напоминает здешняя обстановка. Чрезвычайно дорогой магазин антикварной мебели – вот на что это было похоже; судя по всему, человек, обставлявший эту комнату, полностью положился на вкус владельца одного из таких магазинов и предоставил в его распоряжение свою чековую книжку. Стены покрывали драпировки, все кресла и диваны были обиты дорогой материей гармоничных расцветок. Несколько одинаковых ламп под огромными колпаками испускали приглушенный свет. Полированные столы, единственные предметы обстановки, не обитые тканью, были сделаны по итальянским образцам и неплохо вписывались в общий стиль. За исключением Мейбери и парня в белой куртке, в комнате не было ни души.

Парень распахнул дверь с надписью: «Для джентльменов» – и, когда Мейбери вошел туда, последовал за ним, чего Мейбери никак не ожидал. Но его провожатый не стал надоедливо суетиться, предлагая мыло и полотенце, как это порой бывает в шикарных отелях, а прежде случалось и в клубах. Он просто встал, не делая ровным счетом ничего. Мейбери решил, парень считает своей обязанностью предотвратить любые задержки со стороны клиента.

Стоило Мейбери войти в столовую, он ощутил, что здесь одуряющее жарко. Центральное отопление, как видно, работало на полную мощность. Так же, как и в холле, стены здесь покрывали драпировки, по виду еще более тяжелые. По всей видимости, они предназначались для того, чтобы поглощать шум. Потолок, согласно современным веяниям, был низким, словно здесь обитали карлики; окна, ежели таковые имелись, полностью скрывались за шторами.

Ножи и вилки, несомненно, издавали легкий звон, но то были единственные звуки, которые доносились до Мейбери; непонятно было, зачем понадобилось тратить столько средств на звукопоглощающие ухищрения. Ужинавшие хранили молчание; это было тем удивительнее, что в большинстве своем они сидели, локоть к локтю, за одним длинным столом, стоявшим посреди комнаты. Судя по всему, за этим столом собрались люди, совершенно незнакомые друг с другом, решил Мейбери; да, в такой компании ему, вероятно, будет нелегко найти тему для разговора.

Впрочем, проверить, так ли это, не удалось. По обеим сторонам комнаты, у самой стены, стояло по четыре маленьких столика; каждый был накрыт на одну персону, хотя места хватило бы на четверых. На один из этих столиков парень в белой куртке и указал Мейбери.

Стоило ему сесть, подали суп.

Столь быстрое обслуживание (притом что Мейбери опоздал) свидетельствовало о значительном количестве персонала. Оглядевшись по сторонам, Мейбери увидел как минимум четырех официантов, тоже в белых куртках, и двух официанток в темно-синих платьях. Все шестеро были хорошо сложены и отличались исключительным проворством, хотя явно оставили позади пору ранней молодости. Разглядеть больше Мейбери не удалось, так как он сидел спиной к задней стене, где находилась дверь для персонала (напротив, естественно, располагалась дверь, через которую в столовую попадали гости). Единственный стул за каждым из небольших столиков размещался именно таким образом, поэтому сидящий не мог видеть ни двери для обслуги, ни лица гостя за соседним столом.

Впрочем, на этой стороне комнаты Мейбери оказался единственным посетителем (ему предоставили второй от входа столик, хотя первый так же, как и все остальные, пустовал); что касается противоположной стороны, там тоже находился один-единственный гость, дама, сидевшая за вторым от входа столиком, как раз напротив Мейбери.

Поданная Мейбери тарелка была невероятно глубока и широка; супа туда поместилось огромное количество. Впечатляющие размеры тарелки несколько скрадывались тем, что по краям ее шла надпись большими черными буквами: «Приют». Как на детской посуде, отметил про себя Мейбери; впрочем, огромная тарелка ничуть не походила на детскую. Суп оказался непривычно густым; помимо бобов и яиц, он содержал еще какие-то ингредиенты, делающие его гуще.

Мейбери, как уже было отмечено, изрядно проголодался; тем не менее, отправляя в рот последнюю из бесчисленных ложек супа, он заметил, что одна из женщин-официанток бесшумно остановилась у него за спиной, тем самым несколько его смутив. Ложки здесь, кстати сказать, тоже отличались громадными размерами, по крайней мере по современным стандартам. Официантка с любезной улыбкой забрала у него пустую тарелку.

Настал черед второго блюда. Прежде чем поставить перед Мейбери тарелку, официантка, нагнувшись к его уху, прошептала: «На третье сегодня индейка» – так доверительно, словно сообщала маленькому мальчику, что его ожидает любимое лакомство. Можно было подумать, она не официантка, а няня; впрочем, няни у Мейбери никогда не было. Меж тем вторым блюдом оказалась паста, тоже поданная в огромном количестве; вне всяких сомнений, то была паста домашнего производства, возможно приготовленная нынешним утром. Не спрашивая, желает ли того Мейбери, официантка щедро посыпала гору пасты крупно натертым сыром из фарфоровой мисочки.

– Я бы не прочь чего-нибудь выпить, – заметил Мейбери. – Например, легкого пива.

– Ничего такого мы не держим, сэр, – ответила официантка так, словно не сомневалась, что клиент прекрасно осведомлен об этом обстоятельстве; тем не менее, раз он решил изобразить незнание, она была готова ему подыграть. Скорее всего, подумал Мейбери, это заведение не имеет лицензии.

– Жаль, – произнес он вслух.

Странный тон официантки начал его раздражать; к тому же ему не давала покоя мысль о том, в какую сумму обойдутся столь щедрые количества превосходной свежайшей еды домашнего производства. Не исключено, о том, чтобы остаться в этом «Приюте» на ночь, не стоит и думать, решил Мейбери.

– Когда закончите со вторым блюдом, можете перекинуться словечком с мистером Фолкнером, – сказала официантка.

Мейбери вспомнил, что он сел за стол позднее всех остальных. Поэтому не стоит удивляться, что ему все подают так быстро – он ведь должен нагнать других клиентов. Возможно, слова официантки следовало расценивать как намек на то, что в ведении мистера Фолкнера находится потайной бар, но Мейбери вовсе не был в этом уверен.

Как бы то ни было, Мейбери намеревался покончить со вторым блюдом быстрее, оставив на тарелке примерно треть причудливого сооружения из пасты. Но женщина в синем платье смотрела на этот вопрос совершенно иначе.

– Вы что, не можете доесть? – бесцеремонно спросила она, более не утруждая себя обращением «сэр».

– Если мне предстоит еще одно блюдо, этого мне вполне достаточно, – спокойно ответил Мейбери.

– Сегодня у нас индейка, – повторила женщина. – Очень вкусная. Сама так и просится в рот.

Убирать тарелку с остатками пасты она не спешила.

– Очень вкусно. Но я уже сыт, – решительно заявил Мейбери.

Судя по всему, официантка не привыкла к подобному поведению со стороны гостей; тем не менее она перестала изображать из себя заботливую няню и убрала тарелку.

Получив небольшую передышку, Мейбери окинул комнату взглядом, стараясь по возможности сделать это как можно незаметнее. Первое, что бросилось ему в глаза: все прочие гости были одеты официально, мужчины – в темные парадные костюмы, женщины – в длинные вечерние платья. Мужчин, несомненно, было больше, чем женщин, что касается возраста гостей, тут наблюдалось значительное разнообразие. Разговор по-прежнему вспыхивал лишь изредка, отнюдь не вовлекая всех собравшихся. Мейбери невольно задался вопросом, не является ли главной причиной молчания, царившего за длинным столом, чрезмерно обильное угощение. Потом он решил, что, вполне вероятно, эти люди провели вместе немало времени, и вследствие этого все темы для разговоров уже истощились, а свежих впечатлений, позволяющих придумать новые темы, они давно не получали. Ему доводилось наблюдать подобное явление, останавливаясь в отелях. Естественно, Мейбери не мог, не продемонстрировав дурных манер, оглядеть ту треть зала, которая находилась у него за спиной.

Но вот появилась предназначенная ему глыба индейки. Он догнал всех прочих, правда, слегка сжульничав. На тарелке лежал здоровенный кусок мяса, исходящий паром, испускающий прозрачный маслянистый сок. Вместе с индейкой были поданы пять видов овощей на разных тарелках, занявших целый поднос, а также соусник, наполненный каким-то удивительным соусом, густым и красным. Кушанье дополняла впечатляющая гора гарнира. Женщина в синем платье, поставившая все это перед ним, проявила необычную для себя сдержанность, на этот раз не произнеся ни слова.

Откровенно говоря, Мейбери уже удовлетворил свой аппетит. Он огляделся по сторонам – на этот раз более откровенно, пытаясь понять, как обстоят дела у его сотрапезников. К его великому удивлению, все без исключения гости уминали индейку столь рьяно, словно от этого зависела их жизнь; старые не уступали молодым, женщины – мужчинам. Можно было подумать, эти люди провели долгий день на охоте, без крошки съестного. Да, едят здешние клиенты так, словно от этого зависит их жизнь, повторил про себя Мейбери; в следующее мгновение, осознав абсурдность этой фразы, он решительно взялся за нож и вилку.

– Вам все нравится, мистер Мейбери?

Мейбери невольно вздрогнул от неожиданности. За его спиной стоял мистер Фолкнер, элегантный мужчина в безупречном смокинге; в нем с первого взгляда можно было узнать метрдотеля.


– Все просто великолепно, благодарю вас, – кивнул Мейбери. – Но откуда вам известно мое имя?

– Мы помним имена всех наших гостей, – с улыбкой сообщил мистер Фолкнер.

– Да, но как вы можете помнить мое имя, когда я у вас впервые?

– Осмелюсь утверждать, для нас это не проблема, мистер Мейбери.

– Восхищен вашей осведомленностью, – произнес Мейбери.

На самом деле он испытывал по меньшей мере раздражение; но годы работы в компании приучили его никогда не выказывать раздражение за пределами семейного круга.

– Восхищаться тут нечем, – добродушно возразил мистер Фолкнер. – Каким бы ни было наше жизненное предназначение, нам следует исполнять его наилучшим образом. – Не желая более распространяться на этот счет, он счел за благо сменить тему. – У вас есть какие-нибудь пожелания? Я постараюсь их выполнить.

– Нет, благодарю вас. Я и так получил более чем достаточно.

– Весьма признателен вам за добрые слова, мистер Мейбери. Если у вас возникнет желание поговорить со мной, меня всегда можно найти в офисе. А сейчас оставлю вас, чтобы не мешать вам наслаждаться ужином. Хочу сообщить вам по секрету, что за индейкой последует горячий фруктовый пудинг.

Покинув Мейбери, он продолжил обход, разговаривая примерно с каждым третьим из сидящих за длинным столом; по большей части он удостаивал своим вниманием людей пожилых, что, вне всякого сомнения, было вполне естественно. Взглянув на элегантные черные замшевые ботинки Фолкнера, Мейбери вспомнил о собственной ноге, пострадавшей в схватке с котом. Он до сих пор не позаботился о ранке, хотя она, вполне вероятно, была инфицирована, а это грозило заражением крови.

Разыграв небольшое шоу с именем Мейбери, Фолкнер привел его в ярость, тем более что решить эту загадку сам он был не в состоянии. В откровенном желании метрдотеля поставить его в тупик чувствовалось что-то унизительное. Покровительственный тон Фолкнера, не пожелавшего ответить на пустячный вопрос, вполне соответствовал странным манерам официантки, которая вздумала разыгрывать из себя заботливую нянюшку. К тому же вопрос о том, откуда в «Приюте» известно его имя, вряд ли стоило относить к разряду пустячных. Мейбери сознавал, что неизвестность его не только тревожит, но и делает уязвимым, хотя он и не мог определить, в чем именно состоит эта уязвимость. Неприятный разговор с метрдотелем оказался последней соломинкой, решившей участь недоеденной индейки. Мейбери чувствовал, что более не может проглотить ни куска.

Следуя привычке, которая выработалась у него на работе, он попытался припомнить и проанализировать все обстоятельства, связанные с интересующим его вопросом, и вскоре сумел выстроить гипотезу. В машине осталась синяя папка, на которой было написано его имя: «мистер Лукас Мейбери»; скорее всего, эта папка лежала надписью вверх на водительском сиденье, по крайней мере, обычно он оставлял ее именно там. Правда, имя, напечатанное мелким шрифтом на стикере, не так легко прочесть, заглянув в окно машины. Хотя, конечно, яркий свет прожектора несколько облегчает задачу. В любом случае кто-то взял на себя труд выведать его имя; любопытно, кто это был. Мейбери выдвинул очередное предположение: скорее всего, в его машину сунул нос сам Фолкнер. Интересно, как бы поступил ушлый метрдотель, припаркуй Мейбери машину за пределами светового круга, бросаемого прожектором? Воспользовался бы фонарем? Попытался бы отпереть машину при помощи отмычки?

Абсурд, да и только.

Но может не стоит придавать этому инциденту столь уж большое значение? Порой у людей бывают самые странные притязания, Мейбери не раз приходилось с этим сталкиваться. Для того чтобы потешить свои амбиции, люди идут на все. Возможно, пара-тройка таких амбиций есть и у самого Мейбери. Самое главное в любой ситуации – сконцентрироваться на том, что действительно важно.

Вновь окинув взглядом зал, Мейбери заметил, что, пока Фолкнер беседовал с некоторыми гостями, прочие, и прежде немногословные, окончательно погрузились в молчание, сосредоточившись исключительно на еде. Среди сидевших за длинным столом были не только пожилые люди, но и дряхлые старики с мутными глазами, лысыми черепами и слюнявыми ртами. Но и они ели с завидным аппетитом. В голове Мейбери мелькнула неприятная мысль о том, что поглощение пищи – это единственное, на что они способны. «Живут, чтобы есть» – припомнилось Мейбери еще одно выражение, бывшее в ходу у нянюшек и сиделок; похоже, ему довелось встретиться с людьми, в отношении которых эти слова вполне справедливы. Возможно, некоторые из этих едоков привержены обильным трапезам так же сильно, как алкоголики привержены спиртным напиткам. Подобное пристрастие казалось ему более омерзительным, чем самое беспробудное пьянство, с которым он сталкивался многократно.

Фолкнер продвигался по залу так медленно, выказывая столько профессиональной предупредительности, что все еще не добрался до дамы, сидевшей в одиночестве напротив Мейбери. Мейбери взглянул на нее почти в открытую. Темные волосы свободно падали ей на плечи, на ней было вечернее шелковое платье яркой расцветки (дизайнерская модель, тут же решил Мейбери, хотя плохо разбирался в подобных вещах); однако выражение ее лица откровенно свидетельствовало об усталости, печали и страдании. Выражение это поразило Мейбери, тем более что женщина, несомненно, когда-то была очень красива, да и сейчас сохраняла остатки прежней красоты. Очевидно, она была несчастна, переживала какую-то трагедию – и это с такой шикарной фигурой! Такую фигуру трудно сохранить, потребляя индейку в столь невероятных количествах. Позабыв и о вежливости, и об осторожности, Мейбери приподнялся, чтобы лучше рассмотреть даму.

– Ешьте, сэр. Вы, я смотрю, еще толком и не начинали.

Его мучительница-официантка незаметно вернулась. Но Мейбери успел-таки рассмотреть, что печальная леди тоже вкушает индейку.

– Мне достаточно. Все очень вкусно, но я, к сожалению, сыт.

– Вы это уже говорили, сэр, и все-таки после этого смогли кое-что съесть.

Мейбери и без нее знал, что уже произносил в точности те же слова. В кризисных ситуациях человек часто прибегает к словесным клише.

– Я съел более чем достаточно.

– Повторять это нет никакой необходимости, сэр, – ни для вас, ни для меня.

– Я больше не хочу есть. И не намерен есть что бы то ни было. Будьте любезны, заберите тарелку и принесите мне чашку черного кофе. Если вам так удобнее, можете сделать это, когда кофе будут пить все остальные. Я готов подождать.

Мейбери предпочел бы получить кофе немедленно, но он чувствовал: в данной ситуации подобное требование будет сочтено чрезмерным.

Тут официантка сделала то, чего Мейбери никак не ожидал. Она взяла огромную тарелку (на которую Мейбери успел положить по ложке всех овощей) и с размаху швырнула ее на пол. Тарелка не разбилась, но овощи, соус, начинка разлетелись по узорчатому ковру, покрывавшему пол. В комнате, где и до этого мало кто разговаривал, повисла полная тишина, которая нарушалась лишь звоном столовых приборов. Ошеломленный Мейбери замер с ножом и вилкой в руках.

Фолкнер, обогнув дальний конец длинного стола, подошел к столику Мейбери.

– Маллиган, доколе это будет повторяться? – обратился он к женщине в синем платье. Голос его был столь же спокоен, как и прежде. До сей поры Мейбери не догадывался, что эта несносная особа – ирландка.

– Мистер Мейбери, я прекрасно понимаю, что вы в затруднительном положении, – продолжал Фолкнер. – Естественно, вы не обязаны делать то, что противоречит вашим желаниям. Со своей стороны, я могу лишь выразить сожаление о случившемся. Увы, сегодня обслуживание у нас оказалось не на высоте. Возможно, вы предпочитаете перейти в гостиную? Не желаете выпить чашечку кофе?

– Именно этого я и хотел бы, – ответил Мейбери, концентрируясь на том, что действительно было важно. – Я уже заказал чашку черного кофе. Можно целый кофейник.

Мейбери поднялся и, опасаясь наступить на содержимое тарелки, валявшееся на полу, устремил взгляд вниз. Тут он заметил нечто весьма любопытное. Под большим столом, в нескольких дюймах от пола, тянулась длинная перекладина, и все мужчины были к ней прикованы посредством кандалов, закрепленных на их левой лодыжке.

Мейбери, потрясенный до глубины души, рассчитывал, что в гостиной он будет ожидать кофе в одиночестве. Но не успел он опуститься на массивный диван (на таком могли бы разместиться человек пять, из них двое весьма упитанных), как откуда ни возьмись в комнате появился белобрысый красавчик, встретивший его у дверей. Как и прежде, он просто стоял у стены, устремив взгляд в пространство. Никаких иллюстрированных журналов, ни даже путеводителей по «Прекрасной Британии» в гостиной не оказалось. Присутствие парня тяготило Мейбери, однако ему не хватало смелости сказать: «Мне ничего не нужно, вы можете идти». Слова не шли с языка, он не знал, чем заняться; парень тоже хранил молчание и пребывал в полной праздности. Очевидно, сейчас, когда все гости находились в столовой, его услуги никому не требовались. Скорее всего, едоки уже принялись за фруктовый пудинг. Мейбери понимал, что вскоре придется платить по счету. Но сейчас он, несмотря на неловкость ситуации, мог воспользоваться передышкой.

К немалому удивлению Мейбери, кофе ему принесла Маллиган. Это был не кофейник, а одна-единственная чашка, отнюдь не такая большая, как можно было ожидать, учитывая здешние масштабы. Мейбери опасался, что в этом заведении подавать гостям кофе не принято и для него сделали исключение, за которое придется платить по особым расценкам. Маллиган, которой, по его предположениям, пришлось убрать беспорядок, устроенный ею в столовой, выглядела спокойной и невозмутимой.

– Сахар, сэр? – осведомилась она.

– Один кусочек, будьте любезны, – оценив скромные размеры чашки, ответил Мейбери.

От его внимания не ускользнуло, что официантка и белобрысый красавчик переглянулись. По возрасту парень вполне годился ей в сыновья, и подобный обмен взглядами мог быть исполнен тайного смысла, а мог не означать ровным счетом ничего.

Мейбери пытался наслаждаться жалкой порцией кофе, не обращая внимания на присутствие парня, явно изнывавшего от скуки. Внезапно дверь столовой отворилась, пропустив печальную леди, сидевшую на другой стороне зала.