Хоккенхаймская ведьма
Часть 7 из 74 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Ну, — произнёс кавалер, — говорить будешь или тебе ещё дать разок?
Баба даже его не услыхала. Так и лежала на полу склада.
— Сыч, приведи её в чувства, — сказал кавалер.
Фриц стал поднимать огромную женщину, помощники ему помогали. А та вдруг стала упираться, вырываться. И началась долгая возня, пока палачи не разозлились и стали бить её уже не милосердно, по лицу и по чреву, разодрали ей платье. Долго возились с ней. И уже полуголую привязали к козлам, накрепко.
Все устали от неё, даже монахи писцы морщились от нескончаемого её воя.
Волков, понимая, что от неё показаний не будет, даже имя своё она не говорила, выла только, зло сказал:
— Сыч, заткни ее, наконец.
Тот и сам был в бешенстве, от этой тупой бабищи, взял кнут из арсенала местного палача и полоснул её по жирной спине. Звонкий щелчок! И кожа вздулась фиолетовым рубцом.
Баба и вовсе взорвалась рёвом, да таким, что кавалер едва уши не закрыл руками. Но после следующего удара, она вдруг перестала выть и стала молить:
— Не надо, Господа ради, не бейте меня более. Хватит мне уже. Не велите ему меня бить, господин.
— Говорить будешь или ещё хочешь кнута? — сурово спросил кавалер.
— Буду господин, скажите, что говорить нужно, — подвывая и истерически всхлипывая, спрашивала толстуха.
Волков задать вопрос не успел, дверь отворилась, и в комнату вошёл Брюнхвальд, следом солдаты его втолкнули в склад мужика бледного, как полотно, а за ним ещё и сухую, видимо, болезную бабу с постным лицом и серыми поджатыми губами. Баба та, как увидала, что толстуха рыдает полуголая растянутая на козлах, а на спине у неё уже синие рубцы, так сразу и заорала истошно:
— Господи, да будь ты проклят, Ханс Раубе!
И закатив глаза, плашмя рухнула на пол, Брюнхвальд едва успел поймать её, что бы она об каменный пол голову не разбила.
А Волков стал жмурить глаза и тереть их пальцами возле переносья, голова у него начинала болеть от всего этого, полдень уже дано прошел, а он ещё и не обедал. И обед, видимо, откладывался.
Брюнхвальд ушёл ловить остальных, а кавалер опрашивать доставленных людей не стал, послал Ёгана в ближайшую харчевню за едой. Он забыл, что брат Иона утром возложил на него епитимью с постом. И поэтому с удовольствием принялся за горох с салом, а потом и за пирог с зайчатиной. Хотя сало прогоркло, а зайчатина в пироге местами была сыра, бывшему солдату вся еда сошла за хорошее. Всё это улучшило его настроение, а пиво, хотя и не очень доброе, вроде как спасло его от головной боли.
А тем временем Брюнхвальд переловил почти всех, кто был у него в списке. Не было только молодого кузнеца Рудольфа Липке, хотя он как раз и не был Волкову нужен: «Вряд ли молодой парень будет писать донос на смазливую бабёнку, которая ему даёт», — размышлял кавалер.
А мужики и бабы сидели тихонько на лавке у стены, бабы поскуливали и едва дышали от страха, даже жену фермера отвязали от козлов. Она куталась в рваные одежды, сидела с разбитой мордой — смирная, тихая.
На улице к этому времени уже темнело, кавалер нехорошим взглядом смотрел на всех этих скулящих и хнычущих женщин, перепуганных мужчин, и вдруг махнул рукой, и сказал Брюнхвальду:
— Карл, тащите их всех к дьяволу, в крепкий дом. Завтра ими займусь. Сегодня сил нет.
— А вдову с ними посадить? — спросил Брюнхвальд тихо. И склонившись к уху кавалера, добавил: — Или, может… — он многозначительно замолчал.
— Чего? — так же тихо спросил Волков. — О чём вы?
— Просто у меня давно бабы не было, — оправдывался старый солдат, — может, я возьму её себе на сегодня. Уж больно она приятна.
— Берите, только не вздумайте её в трактир тащить, а то мне отец Иона всё утро высказывал за неё, епитимью наложил.
— Я видел, — кивал Брюнхвальд.
— Сейчас отпустите её, да скажите, что ночью к ней придёт, чтобы ждала.
— Думаете, не откажет она мне?
— Не откажет, не ей сейчас отказывать, а вздумает кобениться, так скажите, что посадите её в один подвал с этими, — Волков кивнул на баб и мужиков, что сидели у стены. — Уж ей точно с ними в одном подвале сидеть не захочется.
Брюнхвальд слушал и кивал, его лицо озарило восхищение:
— И то верно, хорошо, как вы всё придумали, ох, и умны вы, кавалер.
Его слова Волкову польстили.
Брюнхвальд, видно, с вдовой договорился. Был он в чистых штанах, вымыт, и сапоги его были начищены. Они сидели за столом, но не с монахами. Пред Брюхвальдом стояло пиво, Волков, вспомнив, что ему пост в наказание назначили, сидел с водой кипячёной. И тут к ним подошёл человек в доброй одежде и, поклонившись, сказал:
— Доброго вам вечера, добрые люди. Мой господин барон фон Виттернауф, желает знать, не хотят ли добрые господа разделить с ним ужин?
У Брюнхвальда время ещё, вроде как, было, а Волкову так и вовсе до утра был свободен, они переглянулись и кавалер сказал:
— Мы рады будем хорошей компании.
— А не смутит ли добрых господ, что барон примет их в постели, так как болезнь досаждает ему.
— Мы знаем о болезни твоего господина, — отвечал Волков, — и нас это не смутит.
Слуга ещё раз поклонился и жестом пригласил воинов в самые дорогие покои, что были в этом постоялом дворе.
Стол, придвинутый к кровати барона, был уже накрыт. Сам барон Виттернауф был слаб, но чист. Почти седые бородка и усы красиво подстрижены, барон был приветлив и улыбчив. Рядом с ним стоял брат Ипполит. Господа раскланялись и познакомились с бароном. Уселись за стол. Барон предложил им вина, пока блюда не подадут, Брюнхвальд с радостью согласился, а кавалер отказался вежливо, просил воды.
— Вы не пьёте вина? — удивился барон.
— У кавалера пост, — ответил за Волкова Брюнхвальд.
— Помилуйте, господа, так до Великого поста ещё три недели, — недоумевал барон.
— Кавалер Фолькоф, рыцарь божий, а у них всё не так как у простых людей, — продолжал говорить Карл.
— Ах, вот как, — уважительно произнёс барон, — значит, вы и еду скоромную не отведаете.
— Мне будет достаточно хлеба, — отвечал Волков.
— А не тяжко ли вам будет, друг мой, сидеть за столом, на котором будут пироги и жареная свинина? — спрашивал барон.
— Не волнуйтесь, господин барон, я уже дано привык, — зачем-то соврал кавалер.
Барон понимающе кивал и восхищался, тем временем им подали пирог. Этот пирог был нечета той дряни, что Волков ел днём. И он пожалел, что у него пост, да делать было нечего, пост у рыцаря божьего, он ест хлеб.
А Брюнхвальд не постничал, получал удовольствие.
— Я слышал, господа, что вы охрана Инквизиции.
— Да, — сказал Волков, — нам была оказана сия честь.
— И что же, вы выявили колдуна или ведьму? Будете жечь?
— Выявили, — сказал Брюнхвальд, — да вот костёр отменяется. Оказалась, что это простая вдова, а не ведьма. Оговорили её. Всё это навет был. Теперь наветчиков ищем.
— И как же вы их найдёте? Неужто они под наветом подписались?
— Нет, клеветники так не делают, — усмехнулся кавалер, — вдова приятна наружностью, мы подумали, что привечала чужих мужей.
— Как и положено красивым вдовам, — смеялся барон.
Волков и Брюнхвальд тоже посмеялись. И Волков продолжил:
— Мы выяснили, кого она привечала, Карл их всех уже переловил вместе с жёнами, завтра допросим и выясним, кто писал навет. Думаем, что завтра будем всё знать. А если не узнаем, то будем искать писаря, что писал бумагу.
— Звучит так просто, — удивлялся барон.
Он вдруг задумался, забыл про гостей на минуту, господа уже думали, что, может, ему нездоровится. Но фон Виттернауф вернулся к ним из мыслей своих и спросил:
— И что ж, господа, работа сия не кажется вам сложной?
— Кажется тяжкой и неприятной, — отвечал Волков, — сложной не кажется.
— Неприятной?
— Да кому из рыцарей и воинов приятно будет бабам на дыбе руки выламывать, — продолжил кавалер.
— А как они выть могут! От их воя бежать охота, — добавил Брюнхвальд. — А выть они могут полдня, не замолкая. Даже палач их остановить не может. По мне так уж лучше в осаде сидеть.
Барон смотрел на них внимательно то на одного, то на другого и опять думал. Волков пытался угадать, о чём думает барон, он давно понял, что барона что-то тяготит, и весь этот разговор неспроста. Да и само приглашение, скорее всего, было не случайным.
А Брюнхвальд ни о чём не думал, он с удовольствием ел великолепный пирог, запивал его вином, и заедал хорошим сыром и виноградом, редким в это время года.
— Значит, сия работа вам кажется неприятной, но не сложной, — задумчиво произнёс барон.
— Именно так, — сказал Брюнхвальд.
Кавалеру казалось, что вот-вот, и барон начнёт говорить о том, что его действительно интересовало, Волков очень надеялся, что сможет помочь человеку, который ездит на карете с гербом курфюрста, но барон перевёл разговор на другие темы:
— А вы, господа, раньше не при Инквизиции служили, кажется, вы из военного сословия?
— Да, — согласился Брюнхвальд, — и я, и кавалер из добрых людей.
Баба даже его не услыхала. Так и лежала на полу склада.
— Сыч, приведи её в чувства, — сказал кавалер.
Фриц стал поднимать огромную женщину, помощники ему помогали. А та вдруг стала упираться, вырываться. И началась долгая возня, пока палачи не разозлились и стали бить её уже не милосердно, по лицу и по чреву, разодрали ей платье. Долго возились с ней. И уже полуголую привязали к козлам, накрепко.
Все устали от неё, даже монахи писцы морщились от нескончаемого её воя.
Волков, понимая, что от неё показаний не будет, даже имя своё она не говорила, выла только, зло сказал:
— Сыч, заткни ее, наконец.
Тот и сам был в бешенстве, от этой тупой бабищи, взял кнут из арсенала местного палача и полоснул её по жирной спине. Звонкий щелчок! И кожа вздулась фиолетовым рубцом.
Баба и вовсе взорвалась рёвом, да таким, что кавалер едва уши не закрыл руками. Но после следующего удара, она вдруг перестала выть и стала молить:
— Не надо, Господа ради, не бейте меня более. Хватит мне уже. Не велите ему меня бить, господин.
— Говорить будешь или ещё хочешь кнута? — сурово спросил кавалер.
— Буду господин, скажите, что говорить нужно, — подвывая и истерически всхлипывая, спрашивала толстуха.
Волков задать вопрос не успел, дверь отворилась, и в комнату вошёл Брюнхвальд, следом солдаты его втолкнули в склад мужика бледного, как полотно, а за ним ещё и сухую, видимо, болезную бабу с постным лицом и серыми поджатыми губами. Баба та, как увидала, что толстуха рыдает полуголая растянутая на козлах, а на спине у неё уже синие рубцы, так сразу и заорала истошно:
— Господи, да будь ты проклят, Ханс Раубе!
И закатив глаза, плашмя рухнула на пол, Брюнхвальд едва успел поймать её, что бы она об каменный пол голову не разбила.
А Волков стал жмурить глаза и тереть их пальцами возле переносья, голова у него начинала болеть от всего этого, полдень уже дано прошел, а он ещё и не обедал. И обед, видимо, откладывался.
Брюнхвальд ушёл ловить остальных, а кавалер опрашивать доставленных людей не стал, послал Ёгана в ближайшую харчевню за едой. Он забыл, что брат Иона утром возложил на него епитимью с постом. И поэтому с удовольствием принялся за горох с салом, а потом и за пирог с зайчатиной. Хотя сало прогоркло, а зайчатина в пироге местами была сыра, бывшему солдату вся еда сошла за хорошее. Всё это улучшило его настроение, а пиво, хотя и не очень доброе, вроде как спасло его от головной боли.
А тем временем Брюнхвальд переловил почти всех, кто был у него в списке. Не было только молодого кузнеца Рудольфа Липке, хотя он как раз и не был Волкову нужен: «Вряд ли молодой парень будет писать донос на смазливую бабёнку, которая ему даёт», — размышлял кавалер.
А мужики и бабы сидели тихонько на лавке у стены, бабы поскуливали и едва дышали от страха, даже жену фермера отвязали от козлов. Она куталась в рваные одежды, сидела с разбитой мордой — смирная, тихая.
На улице к этому времени уже темнело, кавалер нехорошим взглядом смотрел на всех этих скулящих и хнычущих женщин, перепуганных мужчин, и вдруг махнул рукой, и сказал Брюнхвальду:
— Карл, тащите их всех к дьяволу, в крепкий дом. Завтра ими займусь. Сегодня сил нет.
— А вдову с ними посадить? — спросил Брюнхвальд тихо. И склонившись к уху кавалера, добавил: — Или, может… — он многозначительно замолчал.
— Чего? — так же тихо спросил Волков. — О чём вы?
— Просто у меня давно бабы не было, — оправдывался старый солдат, — может, я возьму её себе на сегодня. Уж больно она приятна.
— Берите, только не вздумайте её в трактир тащить, а то мне отец Иона всё утро высказывал за неё, епитимью наложил.
— Я видел, — кивал Брюнхвальд.
— Сейчас отпустите её, да скажите, что ночью к ней придёт, чтобы ждала.
— Думаете, не откажет она мне?
— Не откажет, не ей сейчас отказывать, а вздумает кобениться, так скажите, что посадите её в один подвал с этими, — Волков кивнул на баб и мужиков, что сидели у стены. — Уж ей точно с ними в одном подвале сидеть не захочется.
Брюнхвальд слушал и кивал, его лицо озарило восхищение:
— И то верно, хорошо, как вы всё придумали, ох, и умны вы, кавалер.
Его слова Волкову польстили.
Брюнхвальд, видно, с вдовой договорился. Был он в чистых штанах, вымыт, и сапоги его были начищены. Они сидели за столом, но не с монахами. Пред Брюхвальдом стояло пиво, Волков, вспомнив, что ему пост в наказание назначили, сидел с водой кипячёной. И тут к ним подошёл человек в доброй одежде и, поклонившись, сказал:
— Доброго вам вечера, добрые люди. Мой господин барон фон Виттернауф, желает знать, не хотят ли добрые господа разделить с ним ужин?
У Брюнхвальда время ещё, вроде как, было, а Волкову так и вовсе до утра был свободен, они переглянулись и кавалер сказал:
— Мы рады будем хорошей компании.
— А не смутит ли добрых господ, что барон примет их в постели, так как болезнь досаждает ему.
— Мы знаем о болезни твоего господина, — отвечал Волков, — и нас это не смутит.
Слуга ещё раз поклонился и жестом пригласил воинов в самые дорогие покои, что были в этом постоялом дворе.
Стол, придвинутый к кровати барона, был уже накрыт. Сам барон Виттернауф был слаб, но чист. Почти седые бородка и усы красиво подстрижены, барон был приветлив и улыбчив. Рядом с ним стоял брат Ипполит. Господа раскланялись и познакомились с бароном. Уселись за стол. Барон предложил им вина, пока блюда не подадут, Брюнхвальд с радостью согласился, а кавалер отказался вежливо, просил воды.
— Вы не пьёте вина? — удивился барон.
— У кавалера пост, — ответил за Волкова Брюнхвальд.
— Помилуйте, господа, так до Великого поста ещё три недели, — недоумевал барон.
— Кавалер Фолькоф, рыцарь божий, а у них всё не так как у простых людей, — продолжал говорить Карл.
— Ах, вот как, — уважительно произнёс барон, — значит, вы и еду скоромную не отведаете.
— Мне будет достаточно хлеба, — отвечал Волков.
— А не тяжко ли вам будет, друг мой, сидеть за столом, на котором будут пироги и жареная свинина? — спрашивал барон.
— Не волнуйтесь, господин барон, я уже дано привык, — зачем-то соврал кавалер.
Барон понимающе кивал и восхищался, тем временем им подали пирог. Этот пирог был нечета той дряни, что Волков ел днём. И он пожалел, что у него пост, да делать было нечего, пост у рыцаря божьего, он ест хлеб.
А Брюнхвальд не постничал, получал удовольствие.
— Я слышал, господа, что вы охрана Инквизиции.
— Да, — сказал Волков, — нам была оказана сия честь.
— И что же, вы выявили колдуна или ведьму? Будете жечь?
— Выявили, — сказал Брюнхвальд, — да вот костёр отменяется. Оказалась, что это простая вдова, а не ведьма. Оговорили её. Всё это навет был. Теперь наветчиков ищем.
— И как же вы их найдёте? Неужто они под наветом подписались?
— Нет, клеветники так не делают, — усмехнулся кавалер, — вдова приятна наружностью, мы подумали, что привечала чужих мужей.
— Как и положено красивым вдовам, — смеялся барон.
Волков и Брюнхвальд тоже посмеялись. И Волков продолжил:
— Мы выяснили, кого она привечала, Карл их всех уже переловил вместе с жёнами, завтра допросим и выясним, кто писал навет. Думаем, что завтра будем всё знать. А если не узнаем, то будем искать писаря, что писал бумагу.
— Звучит так просто, — удивлялся барон.
Он вдруг задумался, забыл про гостей на минуту, господа уже думали, что, может, ему нездоровится. Но фон Виттернауф вернулся к ним из мыслей своих и спросил:
— И что ж, господа, работа сия не кажется вам сложной?
— Кажется тяжкой и неприятной, — отвечал Волков, — сложной не кажется.
— Неприятной?
— Да кому из рыцарей и воинов приятно будет бабам на дыбе руки выламывать, — продолжил кавалер.
— А как они выть могут! От их воя бежать охота, — добавил Брюнхвальд. — А выть они могут полдня, не замолкая. Даже палач их остановить не может. По мне так уж лучше в осаде сидеть.
Барон смотрел на них внимательно то на одного, то на другого и опять думал. Волков пытался угадать, о чём думает барон, он давно понял, что барона что-то тяготит, и весь этот разговор неспроста. Да и само приглашение, скорее всего, было не случайным.
А Брюнхвальд ни о чём не думал, он с удовольствием ел великолепный пирог, запивал его вином, и заедал хорошим сыром и виноградом, редким в это время года.
— Значит, сия работа вам кажется неприятной, но не сложной, — задумчиво произнёс барон.
— Именно так, — сказал Брюнхвальд.
Кавалеру казалось, что вот-вот, и барон начнёт говорить о том, что его действительно интересовало, Волков очень надеялся, что сможет помочь человеку, который ездит на карете с гербом курфюрста, но барон перевёл разговор на другие темы:
— А вы, господа, раньше не при Инквизиции служили, кажется, вы из военного сословия?
— Да, — согласился Брюнхвальд, — и я, и кавалер из добрых людей.