Хоккенхаймская ведьма

— Убедитесь, что их нет.

— Как их искать? Кто подтвердит, что их нет? Какие доказательства их отсутствия вы примите?

— Не знаю, не знаю, не знаю, — отвечал барон, жестом подзывая к себе слугу.

Тот уже был готов, он подошёл и положил на край стола рядом с Волковым большой кошелёк.

— Это вам на расходы, пятьдесят талеров. Бумаги Якоб Ферье возил в плоской, кожаной сумке, простой и старой, потёртой. Вряд ли она кого-то из воров соблазнила. Последнее письмо он написал из таверны «Безногий пёс».

— А если я не смогу найти бумаги? — спросил кавалер, поднимая со стола кошелёк.

— Никто вас не упрекнёт, мне будет достаточно вашего слова, что вы сделали всё, что могли, — барон не настаивал, он просил. — Я прошу вас помочь нам, вы окажите большую услугу дому Ребнерее.

— Значит нужно найти эти бумаги, или убедится, что они уничтожены, и сделать это нужно тихо.

— Об этих бумагах не должен знать никто, кроме вас. Никто.

— Хорошо, я попытаюсь, — сказал кавалер, пряча кошелёк. — Не знаю, найду ли ваши бумаги, не знаю, смогу ли убедиться, что их нет, единственное, что я могу вам обещать, так это то, что дело сохраню в тайне и сделаю всё что могу.

— Мне большего и не нужно, — сказал фон Виттернауф, он поднял руку, делая лакеям знак, — давайте уже обед, и вина ещё несите.

Барон был самой обходительностью, а посулы его и обещания были очень заманчивы. Уговаривать и убеждать он умел, не зря был он дипломатом.



Когда после отличного обеда с хорошим вином Волков спустился вниз, то нашёл там за одним из столов всех своих людей. Кавалер остановился около них и стал задумчиво их рассматривать. Он размышлял о деле, и думал, как объяснить своим людям задачу.

А Ёган, Сыч, Максимилиан и брат Ипполит молча ждали, пока он начнёт. Но Ёган не выдержал взгляда господина и заговорил:

— Никак опять что-то удумывают, — озабочено сказал слуга. — Опять дело какое замыслили.

— Откуда знаешь? — спросил его Сыч.

— Взгляд у них злой, когда они что-то придумывают.

— Да у него всегда взгляд злой, — сказал Сыч. — Я нашего рыцаря, почитай и забыл, когда добрым видел.

Максимилиан и монах заулыбались. Но кавалер и не слушал их, он продолжал обдумывать что-то, и, наконец, заговорил:

— Сыч, а как найти вещь, что воры украли, а вещь эта ворам не нужна?

— Так пойти по местам воровским, да посулить за вещь серебра. Коли вещь никому не нужна, так и не продали они её. Значит, вам её принесут, а вещицу можно будет и без денег отнять.

— Нет, — вслух размышлял Волков, — никто не должен знать, что вещь ищут.

— Ну, тогда, пойти в то место, где воровство было, поспрошать людей местных, а после брать всех воров, и как следует поговорить с ними.

— Говорю же тебе, нельзя что бы знал кто про розыск. А ты говоришь поспрошать людей, да брать всех.

Фриц Ламме, чесал горло небритое, смотрел в потолок, стал думать, а кавалер сел на лавку рядом с ним. Ждал. А Сыч всё чесал и спрашивал его:

— А у кого вещь-то уволокли?

— У купчишки одного, а купца, видно, убили. Вещь взяли, да деть её никуда не могут, нам надобно найти её.

— Ну, так давайте найдём тех кто взял её, — предложил Ёган и, сжав кулак, добавил. — И спросим с них. Авось скажут.

— Дурень, так речь о том и идет, чтобы найти их. А как? И так найти, чтобы тихо всё было? — говорил Волков чуть раздражённо.

Ёган вздохнул, замолчал, а Сыч произнёс:

— Есть один способ.

— Что за способ? — оживился Ёган. — Говори уж, не тяни.

— Да просто всё, раз купчишку убили и вещь его забрали, так и поедем туда, где всё это было, а один из нас будет, вроде как, купец. Будет пить гулять, деньгами бахвалиться, воры авось на него и клюнут, а мы приметим их и тихонечко возьмём. А потом в тихом месте спросим про купчишку, что сгинул, авось разговорим их. Может, и узнаем про вещицу.

Сыч замолчал. Волков посидел, немного обдумывая его слова, а потом улыбнулся, схватил Фрица Ламме за шею крепко, стал трясти его, приговаривая:

— Давно тебя повесил бы, да полезен ты бываешь!

Все тоже радовались, а Сыч больше всех, и стал просить:


— Раз полезен бываю, экселенц, так давайте пива выпьем, а то трактирщик нам боле не отпускает.

— Заказывай, — согласили Волков. И приговаривал задумчиво, — что ж, попробую быть купцом.

А монах сказал ему:

— Господин, вряд ли вас за купца кто примет.

— И то верно, — поддержал его Ёган, — какой из вас купец с такой то рожей. Лицом. Вот за бандита вы бы сошли.

— Да, экселенц, купец из вас неважный, — согласился Сыч.

— А из тебя важный? — спросил чуть озадаченный кавалер.

— Не, я тоже никудышней купчина. А вот дурень наш деревенский будет в самый раз.

— Чего дурень-то? — завёлся Ёган, сразу поняв, о ком идёт речь.

— Вылитый мелкий купчишка-жулик, — продолжал Сыч. — Его чуть приодеть да кошель ему побольше повесить, в кошель меди накидать, а сверху серебра, для показа, телегу ему с тюками дать. Вылитый купец-прохиндей будет.

— Сам ты прохиндей, — говорил Ёган, но мысль о новой одежде в стиле купца делал его речь не столь резкой, как обычно.

— Ну, что ж, так и сделаем, — сказал кавалер, — пейте пиво, а потом идите, купите ему одежду, завтра выезжаем. Тут у нас дел больше нет.



В городе, во всех храмах, с самого утра били колокола. Настоятели местных храмов велели так провожать брата Иону. Его отпели за ночь, и на рассвете схоронили, народу было много, местные пришли поглазеть, как хоронят страшного попа, того, что выносит приговоры. На кладбище ему нашли хорошее место, и, так как ветер нагнал тепла с юга, последний лёд потаял, грязи было по колено. Но, слава Богу, схоронили.

Волков попрощался с отцами-инквизиторами, и отец Иоганн, и отец Николас прощались с ним тепло, заверяли в любви и обещали хлопотать за него. А с солдатами он рассчитался ещё вечером, велел им идти домой пешком, коней им не дал, и серебра, что причиталось Брбнхвальду, тоже не дал. Наказал ему продать лошадей и сёдла, которые теперь стали не нужны, и с них взять свою долю, а всё, что сверху, привезти ему. Он по секрету сообщил ротмистру, куда направляется. А ехали он в Хоккенхайм по какому-то делу, о котором кавалер ротмистру не сказал. Ротмистр обещал быть там, как только дела позволят.





Глава 11




Ёган был горд своей ролью, одежду и башмаки ему купили новые, хорошие, купили берет. Мужику — берет! От него он и вовсе счастлив был. Ещё купили десяток мешков с бобами и чечевицей, чтобы пустым не ехал. Теперь он гордо восседал в телеге на мешках, да ещё покрикивал на мужиков, что мешали ему ехать.

Волков, Сыч, Максимилиан верхом и брат Ипполит в телеге ехали в половине мили за ним. Как-бы не с ним, но из виду его не выпуская. А кавалер ещё вёз письмо от барона фон Виттернауфа к бургомистру Хоккенхайма фон Гевену.

От Алька в Хоккенхайм вели две дороги. Одна на север до Фёренбурга, а от него на запад — длинная. Вторая короче, просто на северо-запад через Вильбург. В Вильбург кавалеру ехать не хотелось, там он мог встретить епископа, который, по слухам, был на него зол и грозил ему карой. Но в Фёренбурге его и вовсе грозились колесовать, голова магистрата или бургомистр, кто точно, Волков не знал, сам приезжал в Ланн и просил его выдачи и возврата драгоценной раки. Так, что лучше уж Вильбург.

Через Вильбург и поехали, проехали его благополучно, и через четыре дня, к вечеру, почувствовали запах реки и увидали на западе большой город. Без стен и башен, но с хорошими домами и крепкими фермами вдоль дороги. Такими крепкими, словно тут никогда не было войны, и их никто не грабил. Рядом с фермами лошади и коровы паслись сами, без пастухов. Странно это было, ведь барон рассказывал, что город облюбовали воровские банды и что палачи зарабатывают тут больше кузнецов.

— Богато живут, — говорил Сыч, оглядывая местность.

Ему никто не ответил, Волков глядел, как телега с Ёганаом уже въезжала в город. Ёган ехал в трактир «Безногий пёс». Так было уговорено. Туда же поедет и брат Ипполит, чтобы Ёган не остался без присмотра. Но они будут делать вид, что не знакомы. А Волков, Сыч и Максимилиан найдут себе другое пристанище, тихое, и без лишних глаз. Где можно не спеша потолковать с непонятливым человеком, и поспрашивать у него, что да как.

Чем ближе город, тем больше на дороге возов и телег. А в самом городе и вовсе не протолкнутся. Кто-то едет к пристаням на реке, кто-то от них. А кто-то и по большой дороге, что идёт вдоль реки. И повсюду: и у реки, и у дороги склады, склады, склады. И трактиры. Трактиры, постоялые дворы, таверны, харчевни с комнатами для тех, у кого есть деньга, и лавками для тех, у кого денег мало. И с конюшнями, и с местами для телег. В городе всё для гостей. Много кузниц, а у реки немало лодочных мастерских. Ёган, изображая из себя купчишку, спрашивал местных, и те указали ему трактир, что звался «Безногий пёс». А монах просто ехал за ним, да волновался, как бы в толчее городской не потерять Ёгана из вида. А уж за ними ехал Волков и Сыч с Максимилианом. Они были верхом, всё видели и проводили Ёгана и монаха до самого въезда на двор трактира. Убедились. Сами поехали на север искать тихое место. Пока город не закончился, так его и не нашли. А вот уже за городом, у реки, стоял большой двор на отшибе. У двора раскрытые ворота, а у ворот стоял крепкий мужик в простой одежде и старой несуразной шапке. Мужик, хоть и неказист был, но вёл себя по-хозяйски. На проезжающих смотрел с достоинством. Сыч сказал:

— Поговорю с ним, сколько денег посулить?

— Много не обещай, — говорил кавалер, заглядывая в распахнутые ворота.

На дворе лежали хорошие брёвна, аккуратно сложенные. Доски, бурс и лодки, совсем свежие. Не смолёные ещё.

Сыч долго говорил с мужиком, а вернувшись, сказал разочарованно:

— Дурень, говорит, что постояльцы ему не нужны. И денег не хочет брать, говорит, что руками деньгу зарабатывает достаточную. А больше ему не надо.

Волков видел через забор большие сараи и понимал, что именно такое место ему нужно. Он слез с коня, думал, что мужик заносчив и говорить с ним с коня — выказывать своё высокомерие, а тут нужно было польстить лодочнику.

— Добрый день, тебе, — сказал он, подходя к мужику.

— И вам, господин, — с уважением говорил хозяин.

— Меня зовут Фолькоф, я рыцарь божий, здесь по делу вашего герцога.

— Пусть длятся дни принца Карла, — сказал мужик. — А меня зовут Клаус Венкшоффер, я лодочный мастер.

— Мне необходимо место, и твой дом мне подходит, — он достал три талера из кошелька и протянул их мужику, — всего неделю или две, со мной будут люди, но нам подойдёт и сарай.