Гринвич-парк

Ветеринар при виде Монти улыбается.

— Давненько ты у нас не был, да, дружище?

Я понимаю, что сказал он это из добрых побуждений, но меня все равно кольнула совесть. Из-за неприятностей, свалившихся на нас в последнее время, мы с мужем не обращали внимания на странное поведение Монти. Наутро после того, как нас вызывали в полицию, я заметила, что наш кот опять не притронулся к миске с кормом. Я тщательно осмотрела его. Он всегда был таким тощим? Я пощупала с боков его тельце. Ребра торчали так, словно в мои мягкие ладони упирались колечки для штор.

Ветеринар подкладывает руку под животик Монти, ощупывает его ребра, позвоночник, слушает сердце, потом кладет кота на весы. Они пикают. Ветеринар хмурится.

— Да, он потерял в весе больше, чем это допустимо. Есть какое-то очевидное объяснение тому, что он утратил аппетит? У вас дома происходит что-то необычное?

Я колеблюсь, сомневаясь, что стоит сказать про полицию. Вспоминаю недавнее сообщение по радио. Расследование по делу об убийстве. В животе неприятно клокочет.

— Полагаю… — выводит меня из раздумий ветеринар, — вы произвели в доме кое-какие перемены? Коты очень чувствительны к изменениям в том, что их окружает, — Он смотрит поверх очков на мой живот.

Я заставляю себя улыбнуться, радуясь, что он отнес мое молчание на счет беременности.

— Да. Как вы догадались? — Я стараюсь придать голосу беспечность. — Мы действительно затеяли большой ремонт, перестраиваем дом.

— Вон оно что.

— Да. Весь нижний этаж переделываем и еще подвал расширяем. — Я глажу Монти по спинке. — Ему это жуть как не нравится. Особенно с тех пор, как залили бетон — заложили новый фундамент. Он теперь к подвалу близко не подходит.

Ветеринар участливо кивает.

— А его миска с кормом… случайно не там где-то рядом стоит? У подвала?

Я ошеломленно смотрю на него, чувствуя себя полной идиоткой.

— Попробуйте переставить ее в более спокойное место, где Монти чувствует себя в большей безопасности.

Ветеринар объясняет мне про новую диету, про антидепрессанты для животных, про кошачью дверцу с микрочипом, и я замечаю, что, рассказывая, он безостановочно почесывает Монти между ушами, как это делала Рейчел. Кот, словно зачарованный, подолгу лежал у нее на коленях. Мне вспоминается тот вечер, когда мы вместе смотрели фильм «Осторожно, двери закрываются». Мы обе сидели на диване, а Монти спал у нее на коленях. Одной рукой она теребила его ушки, другой что-то писала в своем телефоне. И эта ее волчья улыбка… Люблю кошек. Им все по фигу, да?

Я гоню от себя эти мысли. Нехорошо, что я вспоминаю о ней как о мертвой. Провожу пальцами по волосам. Они на ощупь жирные. Когда я последний раз мыла голову?

— Э… миссис Торп, прошу прощения. Так вы возьмете что-нибудь из этого?

Я силюсь сосредоточиться, сфокусироваться на вопросах ветеринара.

— Простите. Да, спасибо. Все возьму. — Я вручаю ему банковскую карту.

— Вам долго еще? — любопытствует он.

— Вообще-то, это зависит от строителей. Боюсь, еще как минимум несколько месяцев.

В лице ветеринара отражается растерянность.

— Ой, простите, вы про ребенка спрашиваете! — Я выдавливаю из себя смешок, поправляю в волосах заколку. — Скоро, со дня на день. У меня срок почти сорок недель.

— Что ж, желаю удачи, — произносит он и хмурится. — Почему-то по этой карте отказ. У вас есть другая?

— Нет, — качаю я головой, — но на этой должны быть деньги. Попробуйте еще раз?

Однако операция оплаты снова отклоняется. Я хлопаю себя по карманам, роюсь в сумке, хотя точно знаю, что с собой у меня только эта банковская карта. Я в полном недоумении. На нашем совместном счете должно быть много денег. На днях я сама перевела на него большую сумму из наших сбережений — на тот случай, если придется покупать что-то еще для ребенка. Дэниэл, конечно, сделать это забыл.

Подъезжая к дому, я чувствую, что измождена донельзя. Нужно позвонить в банк, разобраться с ветеринаром, но мне хочется одного — спать. Также я должна позвонить строителям по поводу трещины. Прямо сегодня. Пока не стало еще хуже. Но у меня просто нет сил. И я все время думаю об отце Рейчел — о его обращении по радио, о том, как тяжело ему сейчас.

С неимоверным трудом вытаскиваю из машины клетку с Монти и бреду по дорожке к крыльцу. На мужчину с неопрятной щетиной на щеках и подбородке, что курит у паба «Плюмаж», я едва ли обращаю внимание. И лишь когда он подходит к нашему палисаднику, я понимаю, что он ждал меня. Он чешет затылок, переступая с ноги на ногу.

— Что вам угодно?

Мужчина смотрит мне в глаза. Есть что-то знакомое в его внешности. В складке рта.

— Вы Хелен?

У меня от страха колет в затылке. Клетка с Монти оттягивает правую руку. Бежать я не смогу, даже если б захотела. Мужчина подскакивает ко мне. Я слова не успеваю вымолвить, а он уже хватает меня за руку, цепко, будто клещами. Я охаю. Лицо его довольно близко. Мне бьет в нос запах алкоголя, затхлость его несвежей одежды. И тут меня осеняет. Я знаю, кто стоит передо мной.

— Я должен с вами поговорить, — брызгая слюной, рычит он. — Я хочу знать, что случилось с моей дочерью.





Кэти





Увидев пресс-конференцию, я сразу понимаю, что ситуация изменится, что об исчезновении Рейчел будут трубить все СМИ. Неделя была неспешной, а теперь у нас расследование по делу об убийстве: молодая женщина пропала без вести после посещения вечернего приема в одном из самых элитарных районов Лондона. Обращение убитого горем отца, умоляющего откликнуться тех, кто что-либо знает о его дочери. Уже могу сказать, что этот репортаж попадет в программу шести- и десятичасовых новостей, а «Скай Ньюс» будет гнать его круглые сутки.

Фотография Рейчел — тоже во всех СМИ, в газетах, разумеется, на первой полосе. Похоже, это селфи. Рейчел сфотографировала себя в доме Хелен, в той комнате, что ей выделили. Кто-то, должно быть, нашел этот снимок в соцсетях. На ней красное платье, на губах — алая помада. Такой она заявилась на прием по случаю дня рождения Рори. На заднем плане даже различимы полки Хелен, старинная ваза ее матери. Все это глубоко затрагивает и меня. Слишком глубоко.

Я в это дело не лезу. Вызвалась подготовить скучный материал о ценах на жилье, который, по-видимому, вряд ли опубликуют. Так что мне нет необходимости сильно напрягаться. Но во второй половине дня я все же не выдерживаю. Звоню Хелен, однако мой звонок принимает автоответчик. Я подумываю о том, чтобы позвонить Чарли, но отказываюсь от своего намерения и потихоньку сбегаю из редакции. Я уже решила, куда нужно сходить.

Не знаю, что я ожидаю найти. Может быть, надеюсь, что ничего не найду. Может быть, Джейн ошиблась. Клуб этот популярный. Не исключено, что Рейчел просто захаживала туда иногда.

К тому времени, когда я добираюсь до клуба, дождь уже не льет, а моросит. Я миную грязную стену, разрисованную граффити и увешанную афишами, которые наклеены одна на другую. Вечерами по пятницам и субботам вдоль этой стены всегда выстраивается очередь, но сегодня вторник и до открытия клуба еще несколько часов. Я толкаю дверь. К моему удивлению, она не заперта.

У выкрашенного в черный цвет входа, где обычно стоят вышибалы, ни души. Окошко гардеробной закрыто, ставни опущены. Держась за перила, я спускаюсь по крутой лестнице. Как мне удавалось не навернуться на ней, когда я была в подвыпившем состоянии? Давненько я сюда не наведывалась. Чарли его диджейство тоже начинает надоедать. С некоторых пор он даже поговаривает о том, чтобы найти настоящую работу. Я его поддерживаю: пожалуй, пора.

У подножия лестницы какая-то девушка моет шваброй пол. По виду — еще подросток. На ней обрезанная под грудь футболка с символикой группы «Голдфрапп», обнажающая часть плоского живота с пупком, кроссовки цвета металлик, рваные джинсы. Волосы с одной стороны длинные, с другой — сбритые. Мне ее лицо кажется знакомым. Возможно, я видела ее на вечеринке у Хелен.

Девушка поднимает на меня глаза.

— Закрыто, — заявляет она со скучным выражением на лице.

— Знаю. Простите. Я… я подруга Рейчел. Рейчел Вэллс. Она ведь здесь работала?

Вздохнув, девушка отжимает со швабры сероватую воду.

— Вы же еще и журналистка? — Она закатывает к потолку глаза. Затем, не дожидаясь моего ответа, добавляет: — О Рейчел никому из нас ничего не известно.

Она жует жвачку, перекатывая ее во рту с одной стороны на другую. — Мы все ее сто лет не видели. Полиция здесь уже была. Вы лучше с ними поговорите. — Она берет швабру с ведром и отворачивается от меня.

— Зря вы сюда пришли, — продолжает девушка, гремя железным ведром. — Если вам нужен управляющий, Пол будет где-то в девять.

Одной рукой она толкает двойные двери, ведущие в бар, и уходит, держа перед собой швабру с ведром.

Я стою, словно приросла к полу. Не знаю, как мне быть. Убеждаю себя, что Рейчел не обязательно должна была знать Чарли, хоть и работала здесь. Не исключено, что они никогда не пересекались. Возможно, работали в разные смены. Я уверена, что какое-то объяснение этому должно быть. Ведь если бы Чарли был знаком с Рейчел и раньше, он не стал бы это скрывать. Или все же скрыл?

Я поворачиваюсь, собираясь уйти. Нужно прямо спросить об этом у Чарли, решаю я. Нехорошо как-то, что я развиваю бурную деятельность за его спиной.

Напоследок я бросаю взгляд в окошки двухстворчатых дверей и на одной стене замечаю нечто яркое. За стойкой бара — доска для объявлений, увешанная фотографиями.

Убедившись, что девушки в зале нет, я вхожу в бар, придерживая двери, чтобы они не хлопнули. Девушки нигде не видно — должно быть, понесла швабру с ведром в подсобку. Я отодвигаю задвижку на калитке и бесшумно проникаю за стойку, чтобы поближе взглянуть на снимки.

Они пришпилены к доске булавками с красными и желтыми головками: завсегдатаи клуба с высунутыми языками, подставляющие лица под самый объектив; девушки, танцующие на подиумах; столпотворение у стойки бара; коктейли с сухим льдом. Заметив на одном фото лицо Чарли, я вздрагиваю, но потом вижу его и на других снимках — в обнимку с разными парнями и девушками. На одном он запечатлен с обнаженным торсом, его лицо разрисовано неоновой краской.

И вдруг мой взгляд падает на другой снимок — в самом углу, в секции, что помечена прошлым годом. Картинка четкая, не ошибешься. Чарли улыбается во весь рот, одной рукой приобнимает девушку.

И эта девушка — Рейчел.





Хелен




Я ставлю чашку на журнальный столик.

— Садитесь, прошу вас, — говорю отцу Рейчел. Но он не садится. И не улыбается.

Я раздвигаю жалюзи, но на улице быстро смеркается, и в комнате светлее не становится. Я наклоняюсь, чтобы включить свет. При наклоне животом неуклюже вдавливаюсь в боковину дивана. В сиянии ламп вихрятся пылинки. Да, дом нуждается в уборке. Повсюду бардак. Пахнет грязной посудой, немытым полом. Моя маниакальная тяга к наведению чистоты постепенно иссякла, чему способствовали изнеможение, которое с каждым днем ощущается все сильнее, и тревога за Рейчел. Как же я устала! Никаких сил нет.

Минувшей ночью мне не спалось. Я допоздна смотрела телевизор. Проходя мимо кресла, я хватаю с сиденья упаковку шоколадного печенья для пищеварения и пару теплых носков, которые бросила там. Нервные окончания в спине протестуют от того, что мне приходится тянуться за ними.

Отец Рейчел — Джон, как он представился, — вышагивает по комнате, словно ищет зацепки, подсказки, которые можно записать в блокнот, что он сжимает в одной руке. Карандаш он заложил за ухо. Джон — мужчина невысокого роста и тщедушный, как и его дочь. И кажется, будто все в нем находится в постоянном движении.

— Сегодня утром я слышала по радио ваше обращение, — говорю я. — Очень вам сочувствую. Даже представить трудно, что вы сейчас переживаете… Я рада бы сообщить то, что вам хочется услышать, Но правда не знаю, что еще добавить. Кроме того, что уже рассказала полицейским.

При упоминании полиции его лицо искажает гримаса.

— Я им не доверяю, — заявляет он. — Я теребил их две недели. Говорил, что так не бывает, что она не могла просто так взять и исчезнуть. С ней наверняка что-то случилось, говорил я им. А они ничего не предпринимали.

— Я… думаю, теперь они всерьез занимаются ее поисками. Пресс-конференцию провели…

— Да пора бы уже.